Александр Домогаров:
"Спектакль -- как живой организм. Он всегда рождается в муках. Мне кажется, нам в "Дяде Ване" удалось показать, что сто лет прошло, а ничего не изменилось в этой жизни. Несколько дней подряд я после спектаклей ездил в Ярославль. Мы там снимали сериал рядом с городком Тутаевым. И когда едешь зимой, ночью, то хорошо видно, что в половине домов нет света. Хотя не такая это уж и глушь. Всего 200 километров от Москвы. И стоят там избы с заколоченными ставнями, а в них «люди, кони и медведи», как поется в известной песенке, живут практически вместе.
Сцена из спектакля "Дядя Ваня"
Мы в одном доме снимали, я спросил у хозяина: «Отец, а что ж ты ставни-то заколотил?» Окна, выходящие на улицу, у него были досками забиты. Он отвечает: «Да спокойней так». Как вы думаете, это нормально? 2010 год был на дворе.
Меня это задевает. Почему мы так плохо живем? Я достаточно много езжу -- и вижу, как можно жить. Наш народ, который так много перенес в этой жизни, уроков не извлек. Все нормальные цивилизованные страны что-то для себя выяснили за эти века. И поставили себя на определенный уровень. А мы вот как-то… Прав, прав Антон Павлович.
Сцена из спектакля "Дядя Ваня"
Мой герой Астров говорит, что изменить ничего нельзя. Вот те, кто будет жить через двести лет, возможно, и поймут, как жить по-новому, а мы… У нас только одна надежда: когда мы будем уже в гробах лежать, может быть, какие-нибудь новые идеи придут. Может быть. К сожалению, у всех персонажей один конец. Циник Астров прекрасно видит, что никакой дороги в светлое будущее нет.
Мои мысли отчасти совпадают с тем, что декларирует Астров. Ну, не так философски, не так умно, наверное, как у Чехова. В 1901 году вышла любопытная статья о Чехове, мне ее дал почитать Андрей Сергеевич Кончаловский. (Читает): «…в пьесах Чехова… просто легкие очерки нравов и психологические наброски без ярких типов драматического движения. При всем уважении к таланту Чехова нельзя считать его пьесы настоящим драматическим произведением…» Как вам пассаж? Как говорится, нет пророка в своем отечестве? Истина стара: пока дуба не дашь, все будут говорить -- ну да, есть такой писатель. А пройдет лет пятнадцать после смерти, тут-то все и начинают жалеть -- какой гений ушел!
Вот был спектакль «Нижинский. Сумасшедший божий клоун», который сняли с репертуара. И сегодня о нем с ностальгией вспоминают: ах, какой был потрясающий спектакль! Я в нем играл Нижинского. Не танцовщика, а человека, который взлетел на незримые высоты. И оттуда упал. И упал так, что разбился просто в пятно. Спектакль был о том, кто ему помог упасть. Кто ему сначала протягивал руку помощи, а потом отдергивал, когда тот пытался встать.
Мы сознательно не касались темы его сексуальной ориентации. Она была вскользь очерчена, поскольку нельзя было избежать фигуры Дягилева. И еще неизвестно, кто страшнее с Нижинским обошелся -- его жена Рамола или Дягилев. Но дело не в этом. Мне важно было показать артиста, который вот так жил, так реагировал на жизнь, так болел. Я имею в виду инсулиновые шоки, которыми лечили Нижинского. Режиссер Светлана Дружинина ушла со второго акта, не смогла смотреть. Потому что видела, что ее сына так же лечили. «Ты в самом деле видел, как это происходит?» -- спросила она. «Не видел, воображение подсказало», -- ответил я. Как сказали потом врачи, смотревшие спектакль, болезнь сыграна была достоверно. Так что в институт Сербского при случае я вполне даже могу проскочить... (Усмехается) Не хочу громких фраз, но, возможно, именно такие работы и дают ощущение, что кое-что сделал не напрасно…"
 |
|
|
|
|
