ЖИТИЕ   НЕСВЯТЫХ.  Гл.13   НЕ   ТОЛЬКО   ШКОЛА

 

   С началом учёбы в школе моя «вольница» несколько преуменьшилась. Всё-таки надо было, помимо посещения школы, ещё и делать уроки дома. Много времени они не занимали, но всё же. Если по какой-то причине не удавалось сделать уроки днём, то вечером приходилось пользоваться керосиновой лампой. И только где-то  на втором или третьем году учёбы в деревне появилось электричество. Лампочка горела тускло, мигала, а то и вовсе гасла, но это уже был прогресс.

   Помимо множества подвижных игр, о которых я уже говорил, важнейшим объектом нашего внимания был колхоз. Да, да, колхоз! Он в ту пору бурно развивался, расширялся, обрастал множеством новых построек, подсобных хозяйств. Председатель колхоза Иван Андреевич Снимщиков для более равномерной загрузки колхозников в периоды вынужденного безделья по временам года чего только не создавал. Огромная цветочная оранжерея, норковая ферма, цех по литью изделий из пластмассы, изготовление матрасов, лесопилка, гвоздильный цех, изготовление сетки-рабицы, консервный завод по переработке овощей и фруктов и т.д. Были и поля, коровники, свинарники, птичники, прудовое хозяйство. Колхоз расцветал. Начали строить благоустроенный посёлок с многоэтажными домами и инфраструктурой под названием «Агрогородок». И вот за эту умную деятельность Снимщиков был и наказан. За отход от социалистического ведения колхозного хозяйства был осуждён на двадцать лет.  Впоследствие реабилитирован, вернулся в колхоз простым колхозником. А позже , уже в девяностые годы прошлого века , я увидел о нём по центральному телевидению документальный фильм, в котором Снимщиков предстал как человек, опередивший эпоху. Эх, Россия, больно за тебя, коли таких людей да на каторгу.

   Мы шныряли по колхозу, как пираньи в Амазонке. В коровнике нашей добычей был жмых, его таскали повсюду с собой и жевали. В большом крытом сеновале у нас был штаб. Весь сеновал был изрыт нами, делали ходы, комнаты, из которых вели наблюдение. Наблюдать было зачем. В цех переработки овощей и фруктов привозили с плодоовощных баз списанный товар. Его же везли в коровники, свинарники, птичник и даже на поля. Чего только не привозили: арбузы, виноград, яблоки, помидоры, сливы. В порченом товаре всегда было много хорошего. Из засады на сеновале мы выслеживали машины с продукцией и кучей налетали на место, где её сгружали. Нас нещадно гоняли, но мы всё же успевали урвать добычу, тащили её домой. Попадались ящики полностью хорошего винограда. А когда самосвал сваливал арбузы, то, оттащив в сторону как можно больше целых и не в силах утащить всё, мы разбивали большие спелые арбузы об землю и ели самую сердцевину, самую сахарную и самую вкусную.

   Помидоры чаще всего вываливали на поля для удобрения. Там мы набирали по нескольку вёдер хороших, дома даже консервировали их.

   Недалеко от задов деревни был колхозный птичник. Забора там не было, куры гуляли вольно, где им нравилось. Забредали в лес, там несли яйца, а некоторые усаживались на кладки высиживать цыплят. Пройдя по лесу, можно было запросто набрать десяток-другой яиц.

   С шестого класса я начал подрабатывать в колхозе. Зимой на поля возили навоз, он так и замерзал кучами. А весной, когда снег стаивал, эти кучи нужно было вручную лопатами разбрасывать. Наравне со взрослыми этим занимался и я после уроков в школе. Этой же весной расчищал от снега колхозные парники. Заработал я тогда какие-то копейки.

   А на следующий год, после седьмого класса, я всё лето проработал в колхозе. Мне дали лошадь. Это был «он», звали его «Пеганок», от слова «пегий» - разноцветный. Я вывозил на нём навоз из конюшни в поле, бороновал, сидя верхом, цеплял конные грабли и ездил в лес  под Купавну на покос, сгребал сено. Потом вывозил сено. Однажды с напарницей, тёткой с нашей деревни, мы нагрузили огромный воз сена, уселись наверху и поехали в колхоз. На повороте телега завалилась набок, мы очень удачно с неё съехали, но потом пришлось сено разгружать, чтобы поставить телегу на колёса, и снова грузить. Обидно было, что мы не доехали всего 200 метров.

   Пеганок был конь уникальный. Ходил он, не торопясь. С помощью кнута и некоторых матерных слов, которые я уже знал и, видимо, хорошо понимал конь, удавалось иногда заставить его перейти на некоторое подобие трусцы. Впрочем, через несколько секунд он снова переходил на торжественный шаг. При своей невозмутимости он страшно боялся слепней и оводов. При их появлении дико выпучивал глаза, хрипел и мог совершить непоправимое. Однажды он от ужаса понёс телегу со мной так, что с размаху чуть не заскочил в конюшню. Я едва смог его сдержать. Иначе бы он разнёс и телегу,  и меня в щепки. Мне пришлось наблюдать подобную картину. Взбесившаяся от укусов лошадь вырвалась от хозяина и, бегая вокруг конюшни, через минуту оставила от телеги жалкие останки, волоча на постромках одну оглоблю. В конюшне тоже со мной было приключение. Я распряг лошадь ( в тот день у меня была кобыла, Пеганка кто-то забрал ), веду её в стойло. А жеребцы в конюшне сбесились, заржали, моя кобыла тоже. Встала на дыбы и задом стала напирать на меня, прижала к столбу так, что вот-вот  раздавит. Я изо всей мочи её отталкивал. Может, с того раза я и заложил начало хронического заболевания позвоночника.

   За то лето я заработал себе на велосипед, который торжественно купил за 52 советских рубля.

   Летом мы много времени проводили на речке. Она была мелкая, но рыбная. Всяких рыбёшек в ней было более десяти видов. Ловили мы рыбу сенной корзиной, приставляя её к берегу, а ногой загоняя рыбу. Делали на речке запруды. Дня два запружали, получался небольшой омут, где можно было нырять и немного плавать. Насладившись этим удовольствием, шли на колхозную лесопилку, где подбирали себе толстые и большие куски коры с брёвен. Разрушали запруду и, ложившись на кору, неслись вместе с потоком воды километра два.

   Конечно, ходили за грибами и ягодами в дальний лес. За станцию Чёрное, за аэродром. Через километра три в лесу на стволах деревьев появлялись таблички « Не ходи! Стреляют!». Там было стрельбище. Но как же не ходить, если там самые грибы и ягоды! Конечно, ходили. Ведь, стреляли не всегда. Один раз я всё же попал под пули. Было тихо, собирал чернику. И вдруг пошла стрельба. Пули зацокали по деревьям, стали падать срубленные ими ветки. Я залёг. Стрельба затихла. Больше я туда не ходил.

    Все эти «подвиги» происходили уже без девчонок. В школе я по-прежнему с ними дружил, иногда гулял и после уроков. Но постепенно перешёл в мальчишечью компанию. Было несколько человек моложе меня на год, 1947 года выпуска. А потом в компанию влились мой брат и его одногодки. На деревне Пестово моим лучшим другом был Колька Корсаков. Семья Корсаковых была очень трудолюбивой и весьма зажиточной по нашим деревенским меркам. У них было три парника, которые они отапливали. Выращивали рассаду помидоров и продавали её всей округе. Выращивали цветы на продажу. Мы, ребятишки, приходили за Колькой погулять, но он почти всегда был занят по хозяйству. Мы начинали ему помогать. Потом нас сажали за стол, поесть. И у них всегда было мясо! Очень часто мы вместе с родителями Кольки играли в лото, домино, карты. Дядя Андрей и тётя Рая брали нас и в дальние леса за грибами. У Корсаковых первыми на деревне появился телевизор КВН с линзой. Полдеревни собиралось его смотреть, передачи начинались только в 6 часов вечера. Хорошая семья была, добрая, приветливая.