Привезли  разобранный дом в деревню Пестово. Сама деревня и сейчас небольшая, а тогда и вовсе была маленькой и странной. Всего в ней было на момент переезда домов 30-35, не более. Причём, вся нечётная сторона улицы была заполнена  полностью, а чётная с изрядными прорехами. Наш дом поставили на чётной стороне. Рядом с домом далее по ходу улицы была лужайка, а сразу за ней лес. Лес был и на задах дома. Лес был исключительно сосновый и еловый. Это сейчас он обзавёлся лиственными деревьями, стал смешанным, с дурной малиной и рябинником, захватившими весь нижний ярус. А тогда под деревьями была лишь хвоя толстым ковром либо невысокая , очень симпатичная травка. И были грибы и ягоды.

   Кто строил дом, я не знаю. Первое смутное воспоминание о Пестове такое. Я в доме, на полу стружки, стены проконопачены паклей. Разделительной стены между нашей половиной и соседской ещё нет. Пахней смолой.

   Дому дали номер 32. Уже позже, лет через двадцать, по мере строительства новых домов по нашей чётной стороне нумерацию изменили и стал он номером 28, каким остался и по сей момент.

   Чекунаевы зашуршали, осваиваясь в доме и вокруг. Приехал дядя Сергей, тогда ещё молодой и неженатый, поставил в доме стенку, разделившую дом на две равные половины. И стало у нас жилья 6х3 метра плюс холодные сени с земляным полом. Дядя Сергей - озорной и весёлый - в эти сени меня частенько выставлял, когда я слишком долго орал и надоедал ему. А , поскольку я был чаще  всего с голой попой, то на этой попе для пущего веселья он губной помадой моей матери рисовал рожу.

   Романенко продолжал службу в деревне Полтево. Возможно, это дало простор для хамского отношения к нам со стороны наших компаньонов. Тётя Зоя и её муж дядя Ваня хорошо выпивали, у них часто собирались собутыльники. Когда пришло время поделить землю, то хозяйка земли тётя Зоя дала лишь небольшой кусок , сотки три, со стороны передней части дома. Начались скандалы . Тётя Зоя при случае и руки распускала, таскала мою мать за волосы, дралась. Её муж был при этом на подхвате. Силы были неравные.

  От этих дрязг, скандалов и переживаний бабка моя Аграфена Григорьевна получила паралич, у неё отнялась вся правая сторона, лицо перекосило. Она слегла и больше не вставала. Так что не пожила она счастливо и  близко от железной дороги. Не помню её до паралича. Помню лишь её, лежащей на кровати и не способной говорить. Лишь одно мычанье. Рядом стул с дыркой вместо сидения, под столом ведро - её параша. Сама она не могла даже сесть на кровати, не то, чтобы на парашу.  Помню ещё , как отец, когда надо было бабку помыть , перетаскивал её голую в оцинкованное со ржавчиной корыто. 8 лет она пролежала, беспомощная, обузой матери и совсем не нужная нам, ребятишкам.

   Для отопления дома была поставлена печь, сразу у входа с правой стороны. Печь была общей, на двух хозяев, с двумя топками , на каждой стороне своя, и с одной трубой. Кому надо, тот и топил. Но грела плохо. Осенью делали вокруг дома завалинку  из земли  сантиметров на 80 в высоту. Но и это мало помогало. Зимой стены дома промерзали до инея. С дровами тоже было туго, купить их было негде и не на что. А рядом лес. Искушение велико.

   Как-то решились мать и тётя Зоя ( случались у них и перемирия ) ночью зимой пойти в лес воровать. Взяли санки , двухручную пилу и завалили сухую сосну. Этой же ночью всю её попилили на чурбаны, перевозили на санках домой и спрятали в подполье. А утром по следам тут же явился и лесник. Пишет протокол. Впереди тюрьма! Что делать? Кое-как со слезами и подкупом уломали его не давать дела ходу.

   Отец демибилизовался лишь в 1951 году. С его появлением в Пестове в качестве постоянного жителя наскоки на мать со стороны соседей уменьшились. Однако, земли добавить, как было предусмотрено договором, они упорно не хотели. Сосед дядя Ваня вскоре умер , тётя Зоя продолжала усиленно квасить с собутыльниками, гуляли они широко, до утра, со скандалами и бросанием стульев друг в друга, мордобоем. Дом сотрясался, сквозь тонкую перегородку , как через бумагу, на нас лился мат-перемат. Было очень весело. Забегая вперёд, скажу, что это веселье продолжалось ещё много лет, даже после её смерти тёти Зои.