***
Про нежность
Набокова Анна-Мария
Ну вот надо же, как все оказалось просто: одно слово, которого я не могла никак вспомнить. Долго, очень долго всё пыталась объясить что-то себе, другим...Что-то, чего мне катастрофически. Не хватает.
Да не, ну денег мне, конечно не хватает... Как всем. Я и деньги - это две вещи малосовместимые. То есть они, разумеется, у меня бывают, но перманентно - нет. Виною ли тому вождение самолетов, или Шанель, или... Тысячи респектабельных долларов ныряют из моих рук прямо в небытие столь же мгновенно, как и последние пятьсот рублей. Оттого мне их никогда не хватает.
Еще не хватает работы. То есть не так, чтобы я мало работаю - я это совершаю регулярно, можно сказать - систематически. И работа у меня неплохая, непыльная: сижу, дрессирую буквы и иногда тыкаю кнопки телефона, слушаю разных людей, которые где-то там, далеко от меня и от моих букв. Чаще они зануды, эти люди. Изредка я еще езжу куда-нибудь, чтобы побеседовать с кем-то из людей лично. Такие вот, личные люди, не так занудны, а часто даже забавны. Неплохие люди. Неплохая работа. Только она мне давно надоела. Не люблю я эту работу, за что мне перед ней бывает ужасно стыдно: она хорошая, моя, а я ее не люблю. Поступаю с ней гадко, как со мной обычно мужчины. То есть она меня любит, а я иногда ей это позволяю. Стыдно и неудобно. Из-за чего наши с работой отношения складываются еще тяжелей.
Еще мне не хватает тепла. Погоды, нормальной жаркой погоды, с ярким солнцем и небом - лазурным днем, и звездным ночью. У нас полгода обычно зима, а зимой я не могу дышать. И двигаться толком тоже не могу, потому что все внутри замерзает, и если двигаться, то начинает трескаться и больно колоть. Изнутри. Сидеть бы дома в такие времена, но дома-то тоже не особенно хватает. То есть его как бы и нет. Есть жилплощадь, прописка есть еще (удивительно противное слово - жилплощадь). А дома нет. Камина и кресла с пледом, места для бутылки висок, стола, за которым приятно было бы дрессировать буквы или просто так сидеть, уставиться в окно и ковырять в носу было бы приятно, не тоскливо, - этого вот всего у меня нет.
Но в сущности это не так все и важно в сравнении с тем, чего мне не хватает еще. Катастрофически. То есть, важно, но если бы хватало того, чего я не могла никак обнаружить и назвать, - все остальное непременно бы получилось. Всего бы хватило, если бы не это... ну как же его?!
И вот мне казалось, нет, я так просто была уверена, что в этом-то вся и беда, что никак я не могу вспомнить, чего мне по-настоящему не хватает. На самом деле.
И мне казалось, нет, я так просто была уверена, что, поймаю это у себя в голове, опознаю и смогу назвать - и тут же все само-собой исправится: "Вот же, мол, ясно! Теперь-то ясно, в чем дело! Мне не хватает..."
И сама эта возможность найти, понять и поправить абслютно меня успокаивала. Когда-нибудь-мол, - а пока не совсем хватает денег. И нет подходящего жилища, а это ж все в сущности такая чушь...
"Дура ты, " - ласково сказал Митька, когда мы играли на бильярде как-то ночью... У Митьки серьезные неприятности. Его жена, которую он, вобщем, и не любит, ждет ребенка, который никогда не будет ходить. Я не знаю, что бы я стала делать на Митькином месте. Сошла бы с ума, наверное. Или стала пить. Не так как теперь, а совсем, как колдыри. Нет, я бы так не смогла. Я бы пила все равно красиво, не могу по-другому. А красиво - это не так как колдыри, это не спасает. Даже наоборот. Потому что красиво пьют, когда очень себя жалеют. Вот я, наверное, и жалела бы себя. Плакала бы и плакала. И пила бы. И плакала. А потом сошла бы с ума. Или просто смылась куда-нибудь далеко, в другую страну, например. Я бы понимала, что это ужасно подло, но ничего бы не смогла поделать, все равно бы смылась. В Индию, а лучше - в Австралию. Хотелось бы в Париж, но в Париже я жалела бы себя еще больше. А в Америке - жлобы. А в Японии - как на Марсе. Потому что Япония - для меня и есть Марс. А вот для Митьки нет. И, более того, - Митька знает японский язык и популярного у нас японского писателя. И как раз едет в Токио, к писателю... И вот перед отъездом Митька позвонил мне и пригласил поиграть на бильярде.
"Дура ты," - сказал Митька, когда мы играли, легко так и невзначай сказал, - "нежности тебе не хватает".
И вот от этого все и произошло. От слова "нежность". Я приехала потом, легла спать, проснулась под утро, и в голове у меня гремели митькины слова: "нежности тебе не хватает". И вдруг все стало совершенно ясно. Вот ведь, понятно - нежность. В ней-то все и дело, её-то и не хватает. Нежности. Так это было просто и так безвыходно, потому что ее-то как раз взять и неоткуда. Не заработать, не выпросить, и не одолжить никак. Долго, очень долго я все пыталась объяснить что-то себе, другим, надеялась, что они, эти другие, вдруг поймут что-то, чего я сама никак не могу понять, улыбнутся, и дадут мне это. То, чего не хватает. Сами дадут, мол, вот же, это так просто! Вот, бери!
А оказалось, что я никак не могла вспомнить слова "нежность". Просто оно и в голову мне не приходило. Не потому что я плохо знаю слова, а потому что... Да потому что я и не помню, что это такое - нежность. Это как в анекдоте: жопа есть, а слова нет. Только тут наоборот: слово-то есть, вот оно слово - "Н-Е-Ж-Н-О-С-Т-Ь". А того, что в него помещается - нет. И толку-то в слове, если оно ничего собой не обозначает. Если нечего обозначать - слова и не придумывают. Или не вспоминают. И как теперь после этого жить - не ясно. А главное - не ясно, что дальше делать с нежностью.
И я тогда проснулась под утро, а в голове у меня гудела и крутилась "нежность". И я вдруг разрыдалась, по-детски и взахлеб, надолго. Так, наверное, рыдают, только что установив мировой рекорд, или когда рожают детей, или...
Мне в последнее время часто встречались заброшенные храмы. Затопленные, в середине широких рек; разрушенные, на обочине долгих и непрямых среднерусских дорог. Бог знает еще какие. Я пробиралась под уцелевшие своды и пела, и песни поднимались откуда-то из живота, вырывались наружу, и - совершенно уже отдельно - летели под своды. И, как дым, растворялись там. Совершенно отдельные от меня песни, родившиеся у меня в животе.
Я точно не знаю, как это относится к нежности, но в ней-то тут все и дело.
А над Волгой, когда мы сидели на мостках, реяла огромная и стремительная облачная птица. Вытянув шею, она спешила с юга противостоять надвигавшемуся с севера многодневному свинцовому ненастью. Ненастье хлестало птицу ледяным ветром и гнуло к земле деревья на другом берегу. А мы с Анюткой сидели на хрупком деревянном помосте, сильно вдававшемся в реку, и вокруг нас наливалась серым, тревожилась и рябила бесконечная вода. И птица в небе превратилась в целую боевую птичью армаду. И армада эта, грозно вытянувшись стройным рядом защищала наш август от ужасного северного сентября. Не устояла, впрочем. Небо затянуло на несколько дней, но нам с Анюткой казалось, что, если бы не птицы, то непременно настала бы окончательная осень, а так - просто на пару дней похолодало. Мы замерзли там, на мостках, и, когда исход сражения стал ясен, пошли в избу. Топили там печь и грели на ней вино. А ненастной ночью вышли на реку и бросились в воду. Я не знаю, какое и это имеет отношение к нежности, но...
Нежность - это как ломтик фруктового желе в "Аристократе": уже на десертной ложечке, уже почти возле губ, уже слышен его запах.., или как кончиками пальцев касаться тебя. Я не знаю. И еще не знаю, что делать теперь, когда в голове постоянно роится "нежность".
Только в один момент, проснувшись тогда под утро, я совершенно ясно вдруг поняла, как я по ней тоскую. По нежности. А ты?..
