Один человек стал публично оскорблять Омара Хайяма:
– Ты безбожник! Ты пьяница! Чуть ли не вор!
В ответ на это Хайям лишь улыбнулся.
Наблюдавший эту сцену разодетый по последней моде щеголь в шелковых шароварах спросил Хайяма:
– Как же ты можешь терпеть подобные оскорбления? Неужели тебе не обидно?
Омар Хайям опять улыбнулся. И сказал:
– Идем со мной.
Щеголь проследовал за ним в запыленный чулан. Хайям зажег лучину и стал рыться в сундуке, в котором нашел совершенно никчемный дырявый халат. Бросил его щеголю и сказал:
– Примерь, это тебе под стать.
Щеголь поймал халат, осмотрел его и возмутился:
– Зачем мне эти грязные обноски? Я, вроде, прилично одет, а вот ты, наверное, спятил! – и бросил халат обратно.
– Вот видишь, – сказал Хайям, – ты не захотел примерять лохмотья. Точно так же и я не стал примерять те грязные слова, которые мне швырнул тот человек.
Обижаться на оскорбления – примерять лохмотья, которые нам швыряют.

Не говори: "Я несчастлив в любви". Скажи: "Я не могу заинтересовать собой любимого".
Не говори: "Меня предали". Скажи: "Я поверил тому, кому доверять не стоило, а он оказался сильнее и хитрее меня".
Не говори: "Меня все время задвигают". Скажи: "Я позволяю с собой не считаться".
Не говори: "Мне не повезло". Скажи: "Я допустил ошибку - и нужно понять, какую".
Не говори: "В наше время все деньги достаются жуликам". Скажи: "Я отказался от денег в пользу чего-то другого, а теперь в этом раскаиваюсь".
Не говори: "Мое дело обречено на поражение". Скажи: "Я не хочу побеждать".
Не говори: "Это нерешаемая проблема". Скажи: "Это проблема, с которой мне удобнее жить, чем без нее".
Не говори: "Я чужд этому отвратительному миру". Скажи: "Жизнь в этом мире требует сил и умений, которых у меня нет".

Ты сам себе все это сделал. Все твои неприятности, неудачи, несчастья - это твой собственный выбор, либо творимый сейчас, либо сделанный когда-то в прошлом. Все границы ты ставишь себе сам.
И только ты сам можешь все изменить. Или хотя бы попытаться.
Это трудно. Это больно. Это грозит провалом. Но и приносит высочайшее счастье.
Это и есть жизнь.
Можешь, конечно, сидеть и жаловаться на злых людей, неправильно устроенный мир, дурную карму. Можешь "воевать с окружающей действительностью" - по возможности, не вставая с дивана и так, чтобы действительность об этом не подозревала. Но не обманывай себя: это твой выбор.

http://vk.com/samorazvitije

Ко мне постоянно обращаются с вопросами касательно «общественного договора» в семье. Тем, кто задает вопросы, кажется излишним договариваться с ребёнком, полагая, что он, априори, должен выполнять свои обязательства в семье на основе идеи любви к родителям. 

Для меня долженствование не совместимо с понятием любви. И я не считаю допустимым в одностороннем порядке требовать от ребёнка подчинения правилам, исключающим обязательства родителей по отношению к детям. Я не господин своим детям, и они не мои рабы. При таком взаимоотношении, когда я господствую над детьми, отстаивая своё главенство, попирается смысл, заложенный в понятии «любовь». Любить господина - это почитать его. И почитание это замешано на страхе лишения каких-либо благ, получаемых от зависимости, либо на страхе наказания. Я не хочу от детей такой рабской любви. 

Умение договариваться с людьми закладывается в семье. Если не научить ребёнка формировать двусторонние договоры, с учетом потребностей и обязанностей, то идет перекос либо в сторону потребностей, тогда получаем потребительскую личность, либо личность, чувствующую себя должной всем, если от ребёнка требовать исполнения обязательств в одностороннем порядке. В обоих случаях не приходится говорить об уважении к чужим, либо своим потребностям.

«... чтобы правильно воспитывать детей, что означает, прививать им хорошие качества характера, нужно изучать, как это правильно делать. Можно воспользоваться современными знаниями, психологией». Я убеждалась в жизни не раз, и на своём личном опыте, что стремление изучать «Знания, проверенные временем», приводят к абстрагированию от чувств, связывающих нас с людьми. Знания не помогают умению различать живые эмоции, возникающие при прямом взаимодействии. Чуткость возникает как естественный отклик на то, что я чувствую в эту самую минуту. Я не бегу от них в поисках их соответствия «мудрым мыслям», за подсказками, как мне поступить в том или ином случае. 

Я живая, и передо мной живой человек. Все, что мне требуется, так это распознать свои чувства и соотнести их с собой и человеком, с которым я взаимодействую, и поступить, согласуясь с ними. Если я не сомневаюсь в своей божественности, то откуда во мне возникнет сомнение в божественности другого? Если я люблю себя и не цепляюсь за подтверждение своего достоинства со стороны другого, то откуда во мне может возникнуть боль отвержения и, как реакция на это, возмущение или раздражение? Я не перестану любить в другом свое собственное отражение, если оно не искажено моим собственным самоуничижением и наполнено приятием. Только научившись любить себя, я почувствовала, насколько моя любовь к людям перестала быть требовательной и эгоистичной.

Говорить о любви не то же самое, что жить по любви. Как часто я вижу, что словами любви родители прикрывают свой контроль, лишая детей свободы проявления в рамках семейного договора. 

Если не научить ребёнка ценить свою свободу, то он грубо будет попирать чужую. Если ребенка воспитать с сознанием того, что вся его жизнь должна быть посвящена служению людям, то можно получить на выходе человека, который будет грубо нарушать чужие свободы, требуя такого же непререкаемого служения и от других. 

Если ребёнка не научить любви к себе, которую почему-то путают с эгоизмом, то ему нечего будет отдавать людям: он будет требовать эту любовь от окружающих, не имея её в собственном сердце.

«Я люблю своего отца», - произнес подросток таким сдавленным голосом, что не было сомнения в том, что он усиленно подавляет с себе чувство, которого сам же и страшится. 

Я попросила его рассказать о взаимоотношениях с отцом. Мальчик смог вспомнить только несколько случаев, когда отец выслушивал его мнение. И то, эти случаи относились к возрасту менее 9 лет. Теперь же отец постоянно требовал от парня исполнения обязательств, которые накладывал на него, даже не спрашивая его о согласии, то есть в директивном ключе. 

Мальчик постоянно находился в напряжении, даже тогда, когда отца рядом не было. В нем присутствовал незримый отец, с которым он вел бесконечные диалоги, сутью которых было оправдание перед ним за любую мысль, за любой поступок. Причем, оправдания носили оттенок бесполезных. Подсознание питало их смутной уверенностью в напрасности любого проявления: он всё равно будет виноват и не достигнет той высокой планки, которую выставил отец по отношению к нему своими ожиданиями. А ведь так хотелось увидеть в глазах отца одобрение! Но с каждым годом надежда на него истощалась. Он уже не верил в такую возможность, убеждаясь, что недостоин называться мужчиной. 

Когда отец был рядом, то тело мальчика пронизывала внутренняя судорога. Это был страх, у которого не было видимых причин: отец никогда его не бил. Внешне отец проявлялся спокойно. Но когда он оказывался у мальчишки за спиной, тот чувствовал панику и желание сбежать или выпрыгнуть в окно. Он не помнит, когда это началось, но помнит, что именно в девять лет ему запретили играть, так как теперь он большой и почти мужчина. Он помнит стыд, когда взрослые его заставали за игрой. Так в нем росло недовольство собой.

«Ты должен», «Ты обязан» - теперь звучало чаще, чем «люблю». Отец растил мужчину, а не слюнтяя и «маменькиного сынка», потому всякие «телячьи нежности» со стороны матери, отец жестко пресекал. Мальчик чувствовал свободу только тогда, когда забивал свой мозг музыкой и погружался в компьютерные игры. Азарт сжигал все страхи и обезболивал то, что внутри нестерпимо саднило. Сказать, что он был одинок, не сказать ни о чем.

Наступила минута и он с ужасом в глазах выдавил: «Я ненавижу своего отца». «Ты же вначале говорил о любви к отцу?», - уточнила я. «Я даже в страшном сне боялся себе в этом признаться. Ведь я живу с ощущением, что отец видит меня насквозь». Я понимала его чувства. Это так естественно для ребёнка, ненавидеть того, кто его принуждает. Только приятие себя во всём своём несовершенстве, позволяет человеку так же свободно принимать других людей со всеми их недостатками. Постоянное подавление в себе отрицательных эмоций находит свою проекцию на том из родителей, который выступает контролёром.

Многие родители в сверхконтроле и сверхзаботе компенсируют страхи собственной ненужности и осуждения со стороны людей. Они стыдятся, что их дети не идеальны. Все детские ошибки они проецируют на себя и вступают в борьбу за одобрение общества ценой жесткой критики своих детей. Свою нереализованность они компенсируют в детях, стремясь самореализоваться через них.

Если постоянно принуждать ребёнка к исполнению односторонних обязательств перед обществом, то невозможно научить его распознавать свои собственные потребности, стремления. Либо ребёнок бывает сломлен под напором требований к нему, либо в нем начинает формироваться протестное поведение. Отношения портятся. 

Ненависть, которую ребёнок испытывает к родителям, разрушает его личность. А говоря слова любви, которые служат прикрытием стыда за наличие таких противоестественных чувств к отцу или матери, ребёнок склеивает эти два понятия в единое целое. Во взрослой жизни для него становится естественным жить самоуспокоительной идеей, что «от любви до ненависти один шаг». Он начинает воспринимать это как норму человеческих отношений. 

Становясь родителем, такой ребёнок неосознанно закладывает в своих детях это противоречие. Его любовь замешана на ненависти к любому, кто унизил, оспорил, не согласился исполнить, вышел из-под контроля. С уст срывается раздражение едва прикрытого недовольства: «Не позорь меня! Мне за тебя стыдно!», «Если будешь учится на двойки, то из тебя ничего путного не получится: будешь работать дворником/сантехником». Или, не стесняясь присутствия ребёнка, говорят: «Он у нас умный и талантливый, но больно уж ленив». И вот уже ребёнок знает, что он непутёвый, что из него ничего не выйдет с таким набором характеристик и, главное, родители его стыдятся. Тут либо начать презирать себя, либо ненавидеть тех, кто его унижает.

Что выберет ребёнок в побеге от родительского контроля? Как ему перестать себя ненавидеть? Как ему научиться любить себя, когда самые близкие люди его отвергают, называя это любовью? Как научиться ему любить тех, кто его родил в мир, ограничивающий его свободу быть собой?

Ребёнок – не возраст, а незрелость характера. Взрослый, которого по жизни ведёт слепая прихоть страстей, что ребёнок, имеющий возраст, не соответствующий понятию взрослости. Зрелость – это умение владеть страстями и умение направить их на реализацию целей, не нарушающих чужих свобод.

 

Зрелость часто трактуется как признак нравственной личности. Русский философ XIX века B.C. Соловьев в предисловии к своей книге «Оправдание добра» сравнил нравственную философию с путеводителем, который описывает примечательные места, но не говорит человеку о том, куда ему идти.

 

Так каким же образом человек в процессе взросления постигает понимание своих целей, как момент реализации тех задач, которые перед ним ставит его развивающийся разум, как проводник Высшего разума?

 

Образование я рассматриваю не как просто обучение, имеющее целью расширение умственного кругозора, но еще и как выход на духовный уровень развития.

 

Ребёнок рождается и начинает долгий путь в познании мира и себя в этом мире. Вначале он знакомится с предметами и явлениями, которые членят его целостное представление на мельчайшие осколки разрозненных впечатлений.

 

Постепенно он начинает складывать свою собственную мозаику мира, постигая взаимосвязи между явлениями, выходя на уровень понимания первопричин и следствий. Происходит развитие мышления. Разум ребёнка обретает способность распознавать свои эмоции, чувства, интерпретировать их в тех нравственных координатах, которые в него закладывают взрослые.

 

Так, если ребёнок помещен в условия тотального контроля, в нем формируется инфантильная личность гедониста. Эта личность управляется любыми желаниями, реализующими идею наслаждения жизнью, в обход требованиям общества, призывающего его к ответственности.

 

Я рассказываю на семинаре о том, как формируются ценности наслаждения (гедонизм), стремление к успеху (утилитаризм) и личному совершенствованию (перфекционизм), состраданию и милосердной любви (альтруизм). Эти знания важны для того, чтобы понимать к чему ведут те или иные воспитательные меры, которые родители применяют чаще всего необдуманно, идя на поводу усвоенных культурных кодов. Тем не менее, круг общения ребёнка, его социальное окружение оказывают влияние на его характер и на особенности взаимодействия с людьми.

 

Именно в этих координатах начинают закладываться смыслы любой деятельности. Для кого-то смыслом будет профессиональная реализация, для кого-то достижение высокого статуса, власти и славы, для иных мерилом ценности будут деньги. Но все, так или иначе, выходят на понимание успеха, вкладывая в это понятие разные толкования.

 

На семинаре мы разбираем различные схемы жизненного успеха. Участники семинара приходят к пониманию того, какие задачи они решают и какие цели ставят перед собой, давая своим детям образование. Мы вместе постигаем глубину осознания успеха, к которому стремимся подвести своих детей.

 

Развиваясь, ребёнок становтся разумным. Он начинает свою деятельность подчинять уму, часто растождествляясь со своими чувствами. Следуя указаниям взрослых, он часто перестаёт доверять своим чувствам. Разум ищет целеполагания, и жизнь видится, как череда свершений.

 

Взрослые учат предвидеть возможный ход событий, исход событий и заранее, идеально, в виде цели, формулируют тот результат, который предстоит достичь ребёнку. Так итоговый результат, оформляясь в цель, становится причиной, запускающей механизм деятельности.

 

Ребёнок получает из рук взрослых смысл, ради которого стоит жить. Но потом, случается, что эти смыслы теряют власть над ним, и он становится дезориентированным и растерянным. Так забота о ребёнке оборачивается в итоге “медвежьей услугой”.

 

Помогая решать жизненные задачи, зачастую, родители подсовывают готовые ответы, верные с точки зрения их опыта. Родители боятся, что дети могут ошибиться и в итоге дети наследуют именно этот страх, а так же неумение решать задачи, которые перед ними ставит жизнь.

 

Человеческая деятельность многообразна, cоответственно, многообразны цели, которые в ней реализуются. При этом различные цели связаны между собой иерархически, и то, что в одном отношении является целью, в другом отношении становится средством.

 

К примеру, школьник готовится к аттестации. И экзамены для него — цель. Он сдает их, чтобы получить аттестат. Теперь для него целью становится получение документа об окончании школы, а экзамены — всего лишь средство для этого. Затем он получает высшее образование, чтобы реализоваться в профессии. Теперь целью является общественный престиж, высокая зарплата, а получение высшего образования стало средством. Общественный престиж в свою очередь отражает понимание успеха. Как видим, происходит переход целей в средство.

 

Эта цепочка из целей и средств бесконечна. И однажды человек приходит к пониманию бессмысленности своей деятельности, раз от раза сталкиваясь с такой метаморфозой, происходящей на пути целеполаганий. Кажется, что всё, к чему стремился, иллюзорно. Именно с этого момента чаще всего начинается поиск некой последней цели, своего рода, цели целей. Приходит на ум такое заманчивое слово “предназначение”. Теперь оно начинает придавать жизни разумно-осмысленный характер. Человек ищет ответ на вопрос: “Что я хочу осуществить в качестве некоей миссии?”.

 

С этого момента предназначение становится единственной целью и точкой отсчета человеческой деятельности, которой, собственно, и явилось желание воплотиться в эту жизнь. То есть, поиск и реализация предназначения становятся самоцелью.

 

Осознание своего предназначения в какой-то момент понимается как высшая и единственная цель существования. Но наступает (или не наступает?) следующая ступень постижения смысла жизни, и человек понимает, что всё, к чему он стремился, вообще не имеет смысла. Он начинает искать ответ на вопрос: «Зачем я живу?». Так начинается этап духовного развития, который выходит за рамки любого религиозного догмата.

 

Таким образом, стремясь к успеху, мы отождествляем его со счастьем. Но счастье наполняется разными смыслами в зависимости от того, каким уровнем ясности мы обладаем. По мере восхождения от уровня к уровню, понятие счастья трансформируется. И эта трансформация происходит очень часто болезненно. Так стоит ли ограничивать путь ребёнка родительским опытом? Не мешает ли наше желание оградить ребёнка от сложностей личного выбора, выйти постепенно на уровень его личного понимания смысла своей жизни?

 

И в чем же тогда заключается смысл того процесса, который мы называем «Дать детям образование»?