В квартире-музее Шаляпина можно узнать о многогранной личности артиста: его театральных ролях, семье, повседневной жизни. Федор Шаляпин предстает в разных образах. После посещения его квартиры хочется узнать еще больше об этом великом артисте. 


Кстати, роли Ивана Грозного и Дон Кихота знаменитый Шаляпин исполнил не только на оперной сцене, но и сыграл в кино. 

Федор Шаляпин был родом из простой крестьянской семьи и благодаря усердной работе шаг за шагом добился мировой славы. Он стал одним из первых оперных певцов, который не только исполнял арии, но и погружался в образ своего персонажа, старался выступить как драматический актер. Актерские искания Шаляпина использовал Станиславский в своей методике. 


Инсталляция гримерки Шаляпина, который сам продумывал грим персонажа и самостоятельно гримировался



Шаляпин старался настоять на своем видении роли. Классический образ Мефистофеля певец считал стереотипным, у него было свое представление персонажа. Артист говорил, что Мефистофель вообще должен предстать перед публикой обнаженным. Такое смелое решение воплотить было невозможно даже в прогрессивном Париже.


Первоначальный образ шаляпинского Мефистофеля 

«…Мефистофель – одна из самых горьких неудовлетворенностей всей моей артистической карьеры. В своей душе я ношу образ Мефистофеля, который мне так и не удалось воплотить. В сравнении с этим мечтаемым образом – тот, который я создаю, для меня не больше, чем зубная боль…» - писал Шаляпин. 


Другой Мефистофель в исполнении Шаляпина. Во многом певцу удалось воплотить в жизнь свой образ демона. 

В 1901 году выступление в итальянском «Scala», как вспоминает Влас Дорошевич, оказалось рискованным. Местная публика предвзято и придирчиво относилась к иностранцам, которые брались за роли подобные Мефистофелю. Неловкого смельчака освистывали и закидывали «помидорами». Дорошевич отмечал, что перед выступлением Шаляпина и сам вдруг почувствовал себя «иностранцем» - чужим, «всё был русский и вдруг сделался иностранец» - печально вспоминал он. 



Выступление Мефистофеля Шаляпина произвело фурор в «Scala» с первой минуты, публика была в восхищении, а недоброжелателей, которые пытались освистать Шаляпина, чуть не побили.

«В театр было приятно идти так же, как на казнь.
Я знаю, как «казнят» в итальянских театрах.
Свист, — нельзя услышать ни одной ноты.
На сцену летит — что попадёт под руку.
Кошачье мяуканье, собачий вой. Крики:
— Долой!
— Вон его!
— Собака!
Повторять об успехе значило бы повторять то, что известно всем.
Дирижёр г. Тосканини наклонил палочку в сторону Шаляпина.
Шаляпин не вступает.
Дирижёр снова указывает вступление.
Шаляпин не вступает.
Все в недоумении. Все ждут. Все «приготовились».
Дирижёр в третий раз показывает вступление.



И по чудному театру «Scala», — с его единственным, божественным резонансом, — расплывается мягкая, бархатная могучая нота красавца-баса.
— Ave Signor!
— А-а-а! — проносится изумлённое по театру.
Мефистофель кончил пролог. Тосканини идёт дальше. Но громовые аккорды оркестра потонули в рёве:
— Скиаляпино!
Шаляпина, оглушённого этим ураганом, не соображающего ещё, что же это делается, что за рёв, что за крики, — выталкивают на сцену.
— Идите! Идите! Кланяйтесь!
Режиссёр в недоумении разводит руками:
— Прервали симфонию! Этого никогда ещё не было в «Scala»!
Театр ревёт. Машут платками, афишами.
Кричат:
— Скиаляпино! Браво, Скиаляпино! Где же клака?*



*Клака - Группа людей, нанятых для аплодирования или освистывания артиста. 

Когда Шаляпин в прологе развернул мантию и остался с голыми плечами и руками, один из итальянцев-мефистофелей громко заметил в партере:
— Пускай русский идёт в баню.
Но на него так шикнули, что он моментально смолк.
С итальянской публикой не шутят.
— Что же «король клаки»? Что же его банда джентльменов в жёлтых перчатках? — спросил я у одного из знакомых артистов.



Он ответил радостно:
— Что ж они? Себе враги, что ли? Публика разорвёт, если после такого пения, такой игры кто-нибудь свистнет!
Это говорила публика, сама публика, и ложь, и клевета, и злоба не смели поднять своего голоса, когда говорила правда, когда говорил художественный вкус народа-музыканта.
Все посторонние соображения были откинуты в сторону.
Всё побеждено, всё сломано.
В театре гремела свои радостные, свои торжествующие аккорды правда».



В 1910 году Шаляпин выступил в роли Дон Кихота. Композитор Ж. Массне написал эту оперу специально для Шаляпина. 
«О Дон Кихот Ламанчский, как он мил и дорог моему сердцу, как я его люблю!» - отзывался певец об этом персонаже. 



Шаляпин всегда сам продумывал грим, при работе над ролью Дон Кихота певец даже загримировал своего коня. 
«При первом моем выезде на лошади, публика, пораженная моим гримом, вся встала и устроила мне овацию. Лошадь, на которой я выезжал, была по моим указаниям «загримирована», я попросил художника оттенить у нее ребра и все кости. Этот «грим» произвел сильное впечатление» - вспоминал Шаляпин.



В гриме с артистом случались и забавные случаи - «Я отправился в театр, заранее загримировавшись в дряхлого старика. Усевшись в повозку, возница, не оглядываясь, тронулся с места. Медленная езда меня утомляла, повышая голос громче и громче, подгонял возницу. Наконец я, понукая извозчика, заголосил громким басом на всю широкую улицу, по которой мой голос проносился словно эхо. Наконец оглянувшись, страшно испугавшись, увидев страшного старика, закричав страшным голосом: «Чёрт! Чёрт!» скрылся в ближайшей подворотне. А я, довольный своим успехом, добрался до театра в гордом одиночестве»


Федор Шаляпин в жизни

После премьеры газеты писали: «Роль эта как бы специально создана для его фигуры. Длинный, сухой, он возвышается над всеми остальными персонажами. Уже первый жест, великолепный грим оставляют неизгладимое впечатление. Остается навсегда в памяти эта длинная, серая, остробородая фигура с выражением непоколебимой торжественной серьезности. С первого же выхода артисту был обеспечен полный успех».



Немецкий критик Дернбург отмечал: «Рыцарь Шаляпина в некоторых штрихах превосходит даже оригинал Дон Кихота. Он никогда не бывает смешон, даже в моменты, когда он отдается самым обманчивым иллюзиям. Его всегда окружает ореол возвышенного идеализма. Он порой кажется заблудившемся в этом грешном мире святым. Внешние конфликты, переживаемые им, незначительны, но внутренний конфликт, в котором Дон-Кихот постоянно находится с внешним миром, поднимает его на высоту трагизма и действует потрясающим образом».



Критик Э. Старк писал о роли Дон Кихота: «…И вот по этим-то разрозненным клочкам, захватывая роль гораздо шире, проникаясь сущностью изображаемого героя неизмеримо глубже, чем на это рассчитывают либретто и музыка, Шаляпин раздвигает такие идейные горизонты, которые и не снились ни либреттисту, ни композитору, создает необыкновенно яркий и гармоничный, безмерно трогательный, рельефный и жизненный и в то же время общечеловеческий образ… «Святой герой» — зовет его Санчо. Да, святой, ибо чист и незлобив сердцем, как ребенок, этот стареющий рыцарь печали. Когда его кристальный образ появился перед нами впервые, вызванный к жизни волшебством Шаляпина, мы пережили мгновения настоящего счастья, и память о нем осталась неизгладимой, потому что, увидев его раз, увидев воплощенной чудесную мечту о Дон Кихоте, невозможно было не полюбить это прекрасное воплощение, а полюбив, будешь до конца жизни хранить его в своем сердце».



Из отзыва писателя Амфитеатрова: «Шаляпин трогал, потрясал, остальные и опера сама, в том числе, прошли при глубоком молчании. Оно было вежливым: Масснэ имеет заслуги, которые публика помнит и ради них милует. Неизбежная клака дала м-ль Арбель жиденький повод повторить испанистый романс под гитару и подчеркнула благопристойное в музыкальном отношении и достаточно горластое исполнение Грессом честных куплетов Санчо-Пансо… Но публика не пригласила маститого автора оперы раскланяться с нею, хотя об его присутствии в зале заранее широко оповещали газеты… Капельмейстер также не был вызван. Когда выходил Шаляпин со всеми другими исполнителями, публика аплодировала, но не чрезмерно, как только он появлялся один — аплодисменты и крики одобрения сливались в восторженный и выразительный гул…»



В 1933 году Шаляпин сыграл Дон Кихота в фильме немецкого режиссера Георга Пабста. Идея экранизировать Дон Кихота была предложена Чарли Чаплиным, с которым Шаляпин дружил. 
«Я не намерен просто перенести свою игру со сцены на экран. Нет, мне чудится нечто гораздо большее» - говорил Шаляпин во время работы над фильмом, который был снят на трех языках – французском, английском и немецком. Тогда в фильмах еще не было дубляжа, и Шаляпин повторял несколько дублей на разных языках. 




Фильм имел «успех ислючительный». 
Некоторые гуру старого кино отнеслись к игре Шаляпина критически. Мейерхольд писал: «В игре Шаляпина всегда правда, но не жизненная, а театральная. Она всегда приподнята над жизнью — это несколько разукрашенная правда искусства».
Можно посмотреть фильм он-лаин 

В дополнение еще немного гримерных деталей. 


Грим-мелки шаляпинского времени


А при помощи этого приспособления певцы смачивали горло


Актерский сундучок 

Роль Дон Кихота была не единственной кино-работой Шаляпина. В 1915 году Шалапин сыграл в немом кино царя Ивана Грозного. Фильм был снят по мотивам оперы «Псковитянка». Работа беззвучного киноактера певцу не понравилась. «Я, прежде всего, должен констатировать, что не всякий актер может играть для кинотеатра. Для него нужна особая большая напряженность в интерпретации чувств и положений. В опере, в драме артист разрежает эту напряженность речью, свободой жестикуляции, быстротой движения. Перед экраном артист в этом отношении связан. И, признаться, я никогда так не уставал духовно в опере, как теперь, играя Грозного для кинематографа.

Я, в данном случае, как новичок, был в исключительно благоприятных условиях. Мне было все время съемки приятно работать, так как компания подобралась более, чем хорошая. Повторяю, первый произведенный мною опыт дал мне и в отношении художественных запросов и в отношении всей дружной товарищеской обстановки полное удовлетворение. Но если он в Грозном покажет, что я постиг неведомую для меня тайну кинематографического искусства, я не премину пойти и передать целый ряд образов». 


Шаляпин в роли Ивана Грозного

Конечно, артист отмечал важность кино, благодаря которому его могут увидеть даже жители отдаленных городов: «Мое выступление в кинематографе — не случайное; я смотрю на будущее кинематографии уповающе и считаю, что в области кинематографии есть такие возможности, которых, пожалуй, не достигнуть и театру. Как артист, я должен сказать, что кинематограф, творящий картины подобно «Соньке Золотой Ручке» и линдеровские водевили, — ничего не стоит. Я выступал в «Псковитянке», убедившись, что кинематограф может художественно запечатлеть сочетание красок, грима и мимики. Я рад и счастлив от мысли, что лента «Псковитянки» может попасть в самые отдаленные уголки глухой провинции и что я, таким образом, буду иметь возможность, быть может, «выступать» в деревнях и селах».

Шаляпин не следовал привычной манере актера немого фильма «таращить глаза, хвататься за голову и трагически оскаливать зубы» - как отмечал драматург Евгений Шварц. 



Именно обаяние и игра Шаляпина спасает этот фильм, утверждал Шварц:
«С именем Шаляпина органически связано понятие о художественной законченности всего того, в чем он принимал участие. Его Грозный — это лепка огромного таланта скульптора, не только детально изучившего эпоху и характер Царя, но своей русской душой чувствующего этот характер. Особенно хорош в его передаче Грозный эпохи Пскова. 
Гораздо слабее он в передаче Царя Ивана, еще не получившего своего прозвища, молодого Царя, перед которым еще открыты оба пути: добра и зла и которому еще далеко до выбора одного из них. Здесь чувствуется влияние образа Грозного, с которым Шаляпин уже сжился и от которого ему трудно отрешиться. Поэтому в первой части, в прологе, у Шаляпина при изображении молодого Царя прорываются жесты и движения старого. Но зато в третьей и четвертой частях, где Грозный появляется во всей имеющейся у него власти, где избранный им путь проявления этой власти, ни перед чем не останавливающейся, им совершенно владеет, где Царь оправдывает свое грозное прозвище, эта часть картины бесподобна. Она оставляет огромное, незабываемое впечатление. Она доставляет истинное художественное наслаждение. 

Но как только с экрана исчезает образ Грозного, как только зрителя покидает обаяние гениального артиста — как ярко выступают на сцену дефекты картины, которые портят впечатление целого как художественного произведения».
«Противники кино надеялись, что даже Шаляпин не сделает «немого» красноречивым. Кинематографическая инсценировка «Псковитянки» с Шаляпиным—Грозным превратила врагов в друзей, а друзей в обожателей. Старый предрассудок, что для кинематографа достаточно таращить глаза, хвататься за голову и трагически оскаливать зубы — рассеялся, как ночи мрак при ярких лучах восходящего солнца. 16-го октября взошло и зажглось всеми искрометными лучами новое солнце экрана — Шаляпин. Говорить о том, как играет Грозного «немой Шаляпин» — это значит повторить все те слова, которые были сказаны о Шаляпине, играющем и поющем грозного царя. 

На экране ярко отразились и хищная злоба ехидны, готовой растерзать «ненавистных крамольников», и царственная мощь покорителя Казани и псковской вольницы, и великая скорбь отца, невольного убийцы любимой дочери, «плода юношеской любви».


Во Франции Шаляпин был награжден Орденом почетного легиона



Воспоминания Шаляпина о съемках: «Первое в жизни приглашение играть в кино я получил... в бане, — вспоминал Фёдор Шаляпин. — Обратился ко мне субъект, близко связанный с тогдашними кинематографистами. Фамилия его была Иванов-Гай. У него был хорошо подвешен язык, и он меня совсем опутал. И вот, этому типу удалось меня уговорить сниматься в фильме, да ещё и в роли Ивана Грозного.



Приезжаю на съёмки на натуре. Смотрю, на лугу странно одетые люди ждут кого-то. Около этой группы несколько десятков тощих кляч, одолженных, видимо, в пожарной команде. «Что это?» — спрашиваю. «А это, — говорит Гай, — царская свита. Вы, Фёдор Иванович, не обращайте внимания на их вид. А сыграют они так, что любо-дорого будет смотреть...»
Ну, думаю, посмотрим, что дальше будет! Оделся, загримировался, выхожу. И что же вижу: повсюду вокруг меня в землю натыканы какие-то прутики. «Что это?» — спрашиваю. «А это, — отвечает Гай, — специально для вас, Фёдор Иванович, сделано, чтобы вы не выходили за пределы видимости...»


Пепельница с поющим котиком

В роли опричника в фильме снимался молодой Михаил Жаров. 

В воспоминаниях Жаров критически отозвался о фильме и игре Шаляпина, утверждая, что драматическая игра и игра в немом кино – вещи несовместимые. Создатели фильма этого различия не учли, поэтому фильм получился смазанным.
«Выступая в кинематографе, Ф.И. Шаляпин глубоко обдумал и оригинально обставил лишь материальную сторону своего выступления, а к художественной отнесся с непростительным легкомыслием. Такие безграмотные в художественном отношении и серые картины, какой вышла «Дочь Пскова», русская кинематография создавала на заре своей деятельности, в первых своих опытах. 

Ф.И. Шаляпин принес с собою на экран все условности оперной сцены. Там они диктуются артисту музыкою и скрадываются в своей неестественности пением. Здесь же, на экране они явились оскорбительными для здорового глаза позами. Ф.И. Шаляпин не потрудился изучить кинематографический грим; выступил в театральном и получился на экране мазаным. Режиссер г. Иванов-Гай, по-видимому, не пытался бороться с театральщиною, занесенной артистом в кинематограф, так как даже там, где должно было проявиться исключительно его влияние, театральщина царила во всей своей силе. Толпа на вече, псковская вольница, войско Иоанна, все было театральное, в самом дурном смысле этого слова. Был оперный хор, который по заученному в театре шаблону распался на две равные половины, чтобы пропустить в середину «солиста» Ф.И. Шаляпина. Иоанн Грозный вел минную атаку под Казанью, ходил с пушками на Ливонию (Прибалтийский край), а у г. Иванова-Гая войско Иоанна оказалось вооруженным арбалетами. 



О псковской вольнице режиссер имеет столь сумбурное представление, что вооружил ее дубьем. Даже менее культурная волжская вольница и та во времена Иоанна явилась в Сибирь вооруженная ружьями. Мешая эпохи и творя сумбур, г. Иванов-Гай, как опытный кинематографщик, хотел щегольнуть умением развернуть пред публикой ряд натурных видов. И вот тут-то обнаружилась его чудовищная художественная бестактность. Он воспользовался для развертывания видовых картин моментом, когда героиня, переживая тяжелые душевные минуты, побежала топиться. Жалкое впечатление производят потуги режиссера внести комизм в некоторых сценах. 
Игра самого Ф.И. Шаляпина напомнила игру трагиков старого времени: много позы, подчеркнутая мимика, замедленный жест... В опере все это почти необходимо, но видеть на экране тяжело; вас охватывает чувство стыда за Шаляпина, точно перед вами ходит человек, взобравшийся на ходули. Лет двенадцать назад у Веры Ивановны Фирсановой затевался домашний спектакль. Разучивали под руководством О.А. Правдина «Женитьбу» Гоголя. Ф.И. Шаляпин должен был играть Подколесина. И вот тогда еще сам Шаляпин должен был познать и признать, что игра в опере и игра в драме существенно отличаются одна от другой. С ролью Подколесипа он не мог справиться. Почему же Ф.И. Шаляпин вообразил, что экран способен переносить игру, которую не выдерживает сцена домашнего театра? 
Загипнотизированная громким именем Шаляпина, критика кричит сейчас, что шаляпинская «Дочь Пскова» пойдет за границу и будет прославлять там русскую кинематографию. Благодарим покорно за такое прославление!»

Видео фильма 

Другой интересный царский образ Шаляпина - Борис Годунов. При работе над ролью Шаляпин придумал - как убедительнее сыграть муки совести царя-детоубийцы - в течение спектакля он надевал под костюм тяжелые пластины, тяжесть которых увеличивал к финалу. С каждым актом от мрачных мыслей и "кровавых мальчиков в глазах" Годунов горбился сильнее и сильнее. В финале оперы Годунов выходил на сцену согнувшись под "тяжестью грехов".


Федор Шаляпин в роли Бориса Годунова



Консультантом Шаляпина для роли Бориса Годунова стал историк Ключевский. 
«Когда я попросил его рассказать мне о Годунове, он предложил отправиться с ним в лес гулять. Никогда не забуду я эту сказочную прогулку среди высоких сосен по песку, смешанному с хвоей. Идет рядом со мною старичок, подстриженный в кружало, в очках, за которыми блестят узенькие мудрые глазки, с маленькой седой бородкой, идет и, останавливаясь через каждые пять-десять шагов, вкрадчивым голосом, с тонкой усмешкой на лице, передает мне, точно очевидец событий, диалоги между Шуйским и Годуновым, рассказывает о приставах, как будто лично был знаком с ними, о Варлааме, Мисаиле и обаянии самозванца».

Итальянская публика приняла необычную для них оперу с восторгом. Критики писали, что Шаляпин в игре достиг Шекспировских высот.



Еще одна знаменитая роль Шаляпина - Сальери в опере Римского-Корсакова.

«Благодаря необыкновенному дару музыкальной декламации, достигающей последней степени совершенства, благодаря неслыханной гибкости шаляпинской вокализации, шаг за шагом развертывается перед зрителем в этой бесконечно льющейся мелодии картина душевного настроения Сальери, глубоко пораженного отравленною стрелою зависти, проходит вся гамма сложных, противоположных ощущений, вся тонкая углубленная психология человека, борющегося между противоположными чувствами: бесконечным преклонением перед гением Моцарта и стремлением устранить его с земной дороги, потому что он слишком ослепителен…» — характеризовал исполнение Сальери критик Старк.





Дирижер Д. И. Похитонов вспоминал один эпизод из этого спектакля:
«С величайшим вниманием следил я за игрой Шаляпина во время фортепьянного соло. Пока звучало моцартовское „Аллегретто семпличе“, Шаляпин — Сальери, небрежно откинувшись на спинку стула, спокойно слушал игру Моцарта. Но с первыми мрачными аккордами „grave“ движение руки, помешивавшей чашку кофе, замедлилось и постепенно прекратилось. Шаляпин встал и медленно, обойдя стол, подошел к клавесину, за которым сидел Моцарт. Выражение его лица, темп перехода были замечательной прелюдией к фразам Сальери: „Ты с этим шел ко мне и мог остановиться у трактира…“ И далее: „Какая глубина! Какая смелость и какая стройность!“»


Сальери в исполнении Шаляпина вызывает сочувствие зрителя 

Комедийные роли тоже нравились Шаляпину. В "Сивильском цирюльнике" он сыграл забавного персонажа - дона Базилио. Однажды в поезде Шаляпин увидел итальянского падре и у него возникла идея создать такой колоритный образ дона Базилио. 





Критик Эдуард Старк писал о Шаляпине в роли Базилио: "Своей цели он достиг. Его дон-Базилио - кристаллизованный смех. Едва он вошел, вы уже смеетесь. А появляется он, действительно, преуморительно. Громадного роста, он, входя, складывается пополам; его голова, укрытая мятой шляпой с длинными полями, и верхняя часть туловища выныривают из-за двери; похоже на то, что раньше, чем войти, он приложил глаза к замочной щели, потом надавил рукой половинку дверей и выпрямился, уже переступив порог. Его появление до того смешно, что волна неподдельного оживления прокатывается по зрительному залу. Настроение смеха, охватившее зрителя, все повышается". 





Свой успех Шаляпин объяснял талантом и кропотливой работой. «Я вообще не верю в одну спасительную силу таланта, без упорной работы. Выдохнется без нее самый большой талант, как заглохнет в пустыне родник, не пробивая себе дороги через пески. Не помню, кто сказал: „гений — это прилежание“. Явная гипербола, конечно. Куда как прилежен был Сальери, ведь вот даже музыку он разъял, как труп, а Реквием все-таки написал не он, а Моцарт. Но в этой гиперболе есть большая правда».

О квартире Шаляпина и его личной жизни продолжение следует: