источник-http://oppps.ru/v-1982-godu-o-makareviche-i-mashin...ni-pisali-chistuyu-pravdu.html

В 1982 году о Макаревиче и «Машине времени» некоторые СМИ писали чистую правду…

«Комсомольская правда» 11 апреля 1982 года.

Больше недели корреспондентский пункт «Комсомольской правды» в Красноярске напоминал... филиал филармонии. Самые разные люди шли, звонили, писали...



Сначала просили: «Что вам стоит достать билетик (два, десять...)?» Потом предлагали продлить гастроли: «Столько разговоров по городу — хочется увидеть своими глазами». Затем справлялись: «Правда, что за клавишными у них сидит парень в трико и пляжной кепочке?» — «Правда».— «А зачем?»



Но постепенно стали недоумевать: «Зачем они так громко поют?!» Или: «На концерте не понял ни слова — пришлось дома слушать кассету с записями, впервые вдумался в слова и ужаснулся».

Считается, что «Машина времени» поет о молодых и для молодых. Но после концертов студенты политехнического, института цветных металлов, завода-втуза при заводе Красмаш подолгу говорили о том, что выступления рок-группы надо не оценивать по принципу «нравится — не нравится», а прямо сказать артистам об их надуманной игре в пессимизм, о том, что рок-группа декларирует с эстрады равнодушие и безысходность и множит записи этих сомнительных деклараций.



Наконец в корпункт поступило обстоятельное письмо, в котором анализируются причины шумного успеха, точнее — успешного шума рок-группы. Причем вместе с музыкантами, литераторами и мастерами эстрады свою подпись под письмом поставил и директор Красноярской филармонии, человек, который, казалось бы, может только радоваться выполнению плана.

Очевидно, единодушная категоричность сибиряков должна всерьез обеспокоить не только «Машину времени», но и людей, организующих гастроли.

Н. КРИВОМАЗОВ.

(Наш соб. корр.).

КАЖЕТСЯ, В ПОСЛЕДНИЕ годы наша эстрада сделала заметный шаг вперед. Современная электронная техника, помноженная на

способности молодых исполнителей, дает порой поразительные эффекты. Так и случилось на конкурсе в Тбилиси, когда долго «пробивавшаяся в люди» рок-группа «Машина времени» заняла первое место и решительно шагнула в профессионалы.

Руководитель группы А. Мелик-Пашаев убрал сценические границы между эстрадой и зрителем, насытил группу мощной аппаратурой, соединил звук и свет. А создатель текстов песен А. Макаревич придал ансамблю еще одну отличительную черту. Он отказался от услуг профессиональных поэтов с такой же решимостью, с какой отказался говорить о нейтральных вещах, надоевших в ансамблях-однодневках, наполнил песню смыслом не только лирическим, но и социальным.

Просто о любви, просто о восходах-заходах здесь намеренно не поют. Как объявляет сам Макаревич, их «песенки» создают иллюзию, будто написаны среди своих, адресованы только своим и поются среди своих.

И началось ускорение «Машины». Народилась тьма самодельных записей, а после двух фильмов с участием рок-группы она стала вроде бы как непогрешимой и чуть ли не эталонной.

И только теперь стало заметно главное, что прощалось начинающему, но едва ли может проститься устоявшемуся коллективу. Последние гастроли в Красноярске, словно лакмусовая бумажка, выявили серьезные недостатки в репертуаре рок-группы.

Достаточно только вслушаться... Многие из нас посвятили жизнь музыке, литературе, эстрадной режиссуре, и мы авторитетно заявляем, что пением выступление «Машины времени» назвать нельзя.

Когда поет один солист, все понятно: ну не умеет человек петь в общепринятом смысле, так пусть душа его поет, микрофоны выручат... Но когда выясняется, что и вдвоем ребята не могут петь на два голоса, неверно интонируют, пользуются так называемым «белым голосом», срываются то на фальцет, то на хрип — становится страшновато, что со временем такую аномалию смогут посчитать нормой выступления.

Когда у нас появились вокально-инструментальные ансамбли, на какой-то миг показалось: вот-вот случится переворот в песенно-эстрадном направлении, новые возможности в молодых руках обернутся новыми достижениями. Но этого не случилось.

Впрочем, в тех случаях, когда прозорливые руководители ВИА пытались опереться на традиции народной культуры, эти коллективы приближались к тому, что мы можем назвать «своим лицом». Но таких случаев было крайне мало, и «Машина времени» исключением не стала. Пересаженное на нашу почву чужеземное дерево не плодоносит. Недаром специалисты с огорчением замечают здесь отголоски, а то и прямые заимствования из практики отгремевших зарубежных рок-групп.

У каждого яркого современного ансамбля есть какая-то мелодичная основа. Это может быть следование, например, английскому мелосу либо тюркской пентатонике, индийской гармонике.

Кстати, даже большие русские композиторы смело использовали чужеземные мелодии, но при этом оставались глубоко национальными композиторами России. И здесь нелишним будет вспомнить высказывание Д. Д. Шостаковича о том, что главные законы для легкой музыки и музыки серьезной — одинаковые, «будь то материк легкой музыки, будь то материк музыки классической».

Повторимся: ансамбли могут следовать и неотечественному мелосу — это их творческое право, но следовать достаточно безликому среднеевропейскому шаблону, видимо, нe следует. Как есть среднеевропейское время, так есть и такой шаблон. Нам же хотелось — и мы не считаем это желание личной прихотью,— чтобы советские ансамбли работали с поправкой на наше, советское, время...

Но давайте не забывать, что музыка в «Машине времени» — это все-таки лишь дополнение к текстам, а не наоборот. Мы говорим об ансамбле, в котором вполне обеспеченные артисты скидывают с себя перед концертом дубленки и фирменные джинсы, натягивают затрапезные обноски (кеды, трико, пляжные кепочки, веревочки вместо галстуков) и начинают громко брюзжать и ныть по поводу ими же придуманной жизни:

Обещаньям я не верил

И не буду верить впредь.

Обещаньям верить

Смысла больше нет.

Откуда такое неверие? Очевидно, лирический герой «Машины времени» слишком много лавировал и изменял самому себе:

Мы себе давали слово

Не сходить с пути прямого,

Но!

Так уж суждено...

К счастью, за рамками гастролей остались прежние записи ансамбля, выражающие еще более сомнительные сентенции, типа: «ты все ждешь, что ты когда-нибудь умрешь». Впрочем, смертный час не очень-то волнует героя, ибо его жизненная позиция далека от романтической одержимости:

И я спокоен лишь за то,

Что щас (?!) не сможет

обмануть тебя никто,

И ты теперь всегда готов к тому,

Что лучше это сделать

самому.

Сегодня мы говорим не только о гастролях в Красноярске, не только о законах поэтического жанра, которыми пренебрегает «Машина времени». Мы говорим о позиции ансамбля, каждый вечер делающего тысячам зрителей опасные инъекции весьма сомнительных идей:

Носите маски,

Носите маски!

Лишь только под маской

Ты можешь остаться собой.

И если у друга

Случится беда,—

Маску друга,

Маску участья

Ты можешь надеть иногда.

После такой, с позволения сказать, исповеди, нетрудно ответить на вопрос:

Скажи мне, чему ты рад?

Постой, оглянись назад!

Постой, оглянись назад,

И ты увидишь, как вянет

листопад,

Как вороны кружат,

Там, где раньше был

цветущий сад.

Последняя строка идет на таких мажорных аккордах, что не боль, а наслаждение слышится в «песенке» про воронье. А если совсем откровенно, то в «воронье» записана и синяя птица каждого из нас:

Говорят, что за эти годы

Синей птицы пропал и след,

Что в анналах родной

природы

Этой твари в помине нет...

Во все времена находились эстетствующие виршеписцы, живущие вне времени. Однако от безвкусной литературщины но цинизма один шаг.

Даже западные ансамбли развлекательного толка не могут пройти мимо таких острых тем, да что там острых — главенствующих для любого нормального человека: это борьба за мир, это вопрос — что ты сделал для того, чтобы верх взял разум. Здесь же перед нами смутные, желчные мечтания, нарочитый уход в беспредметное брюзжание. Спросить бы «Машину времени»: положа руку на сердце скажите, какая у вас самая главная песня, которая была бы сродни страстным манифестам того же В. Высоцкого?

В заключение хочется сказать еще об одной детали, явственно проявившейся именно в «Машине времени». Прежде всего это инфантильное, «под детство» звучание голоса, в любой момент использующее микстовые, фальцетные оттенки. В сочетании с усами, а то и бородами артистов эта манера пения полностью перечеркивает мужское начало и в исполнении, и в художнической позиции. Услышать нормальный мужской голос я подобного рода ансамблях стало проблемой. Мужчины! Пойте по-мужски!

Виктор АСТАФЬЕВ, писатель;

Максимиллиан ВЫСОЦКИЙ, главный режиссер Красноярского государственного театра оперы и балета;

Евгений ОЛЕЙНИКОВ, солист, дипломант Всесоюзного конкурса им. Глинки;

Леонид САМОЙЛОВ, директор Красноярской филармонии;

Николай СИЛЬВЕСТРОВ, дирижер,

Роман СОЛНЦЕВ, поэт, драматург.

***

«СПАСИТЕ НАШИ УШИ!»

«Советская культура» 26 августа 1983 года

Концерты популярных ансамблей в Казани не редкость. Перед выступлениями оркестра под управлением О. Лундстрема и рок-группы «Машина времени» у кассы филармонии выстроилась длинная очередь. Билетов хватило не всем, хотя концерты проходили во Дворце спорта в течение недели. Оправдались ли надежды зрителей? После выступления джаз-оркестра О.Лундстрема было ясно: свидание с музыкой состоялось. Высокая культура исполнения, раскованность, темперамент, импровизации музыкантов произвели хорошее впечатление.

А вот после второго отделения зрители выходили утомленные и раздраженные.

Об ансамбле «Машина времени» заговорили несколько лет назад, и не всякий раз отзывы были положительными. Как показали гастроли в Казани, «машина» крутится по-прежнему. Аппаратура отбивает ритм, мелькают блики прожекторов, а мелодию и слова часто не разберешь. Говорили и писали, что «Машина времени» серьезно пересмотрела свою программу, но мне кажется, что во многом как была «кустарная» философия, ложный пафос, так они и остались в текстах.

Может быть, я и сотни других зрителей, не воспринимавших эту «музыку», недостаточно подготовлены? «Споры были и будут. Это неизбежно. Они прекратятся потом, когда в результате эволюционного отбора новый жанр очистится от всего коммерческого и банального»,— заявил руководитель ансамбля А. Макаревич на страницах газеты «Комсомолец Татарин». В том же интервью он сказал: «Нашего слушателя я представляю, как человека моего возраста, уровня образованности и мировоззрения». Думаю, если этот способный музыкант посмотрел бы на тех, кто вечерами орет во дворе, подражал модной группе, то он был бы удивлен. Уж очень убог интеллектуальный багаж, неопределенно мировоззрение некоторых юнцов, бездумно повторяющих куплеты из репертуара этой группы.

***

Эпитафия «Машине времени»

газета «Литературная газета» 06 апреля 1988 год

Он думал, что слово —

хрусталь и фарфор,

А слово-то было гранит.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он понял, что слово —

гранит и кремень,

А слово-то было — душа.

Новелла МАТВЕЕВА

ПРИЗНАЮСЬ, я шел на концерт «Машины времени» с оптимистическим любопытством: в Государственном центральном концертном зале впервые выступала группа — старейшина отечественной рок-музыки, овеянная легендами и мифами, прошедшая тернистый путь, усеянный запретами и хулой, и выстоявшая в борьбе за свое искусство.

Скажу сразу: концерт этот действительно дает пищу для размышления, которое стимулируется многочисленными интервью, данными А. Макаревичем, кажется, почти всем центральным органам печати. Судя по ним, группа серьезным образом включилась в процесс духовной перестройки, задавшись целью сделать «насущность» определяющим критерием своих песен. Впрочем, эти интервью показывали: лидер группы понимает, что достоинство художника — вещь непреложная, и заключено оно в его позиции. Но вот ее-то с трудом удавалось обнаружить в песнях прошлых лет.

В одной из них автор заявил: «Меня — нет. Я — за тысячу лет. Я давно дал обет — никогда не являться в такой ситуации». Конечно, есть и позиция наблюдателя, тем более что в той же песне говорилось: «И мое отчужденье назовем «наблюденьем».

Впрочем, желающие могут увидеть здесь притчу: благо дело, тяготение к этому жанру явственно проглядывается в песнях группы. Что ж, ухватимся как за соломинку за этот жанр, означающий, как мы знаем, иносказательный рассказ с нравоучением, тем более что аллегорий и дидактики в песнях «Машины времени» достаточно: то это история флюгера, со¬провождаемая выводом: «ведь дуть смысла нет, когда никто не крутится в ответ»; то рассказ о трех сестрах, зовущихся Любовь, Мечта и Надежда, с поразительным открытием, соперничающим с формулой «Волга впадает в Каспийское море»: «Чтобы жить, и дышать, и любить, и мечтать, пусть меня не оставит надежда!»: то сомнения аллегорического скворца, которые без труда разрешат наши первоклашки: «А он, чудак, не мог понять никак, куда улетать, зачем его куда-то зовут, если здесь его дом, его песня, его родина тут? И кому весной его трель нужна, ежели весной без того весна, и кто сказал, что песням зимой конец? Совсем не конец!..»; а то это повествование о «рыбке в банке», что «позабыла море, свой родимый дом и не знает горя в банке за стеклом», с глубокомысленным выводом: «Но нежданно к ней пришла беда: как-то в банке высохла вода».

Как видим, предельная примитивность сюжета находится в редком согласии с предельной примитивностью нравоучения. И это, в общем-то, должно несколько оскорблять благородный жанр притчи, линия родословной которого проходит — ни много ни мало — через Библию.

Не будем скрывать, в недалеком прошлом многозначительные намеки в песнях «Машины времени» (да и не только в песнях этой группы) импонировали и молодежи, и старшему поколению. Что ни говори, а «кукиши в кармане» подстегивали наше воображение, рождали сопереживание смельчакам. Один говорил: «Нам свобода — награда. Мы поезд, куда надо, ведем». Другой говорил: «Задаваться не надо, как сядем в него — так и сойдем»; «Мы пробились: победили холода, утвердились, распустились навсегда...»: «Кто был умней, тот свой огонь сберег, но обогреть других уже не мог и без потерь дожил до теплых дней...»; «Какой он все-таки глупый! Кому теперь нужны смельчаки?»; «Лишь в стаде , баран доверяет судьбе, за что он и прозван скотом...».

Пусть речь шла об абстрактных пассажирах, весенних деревьях, скворцах и прочих парнокопытных, но мы-то с вами понимали, что хотели сказать наши смельчаки из «Машины времени». Но вот настало время вынуть руки из карманов — и, если есть силы и желание, засучить рукава. И что же? Увы, «кукиши в кармане» не стали жестом вынутых рук| Песни программы, как и в прошлом, повествовали об отвлеченных явлениях и понятиях: о «флюгере», «гололеде», «музыке под снегом», «ветре над городом», «кошке, которая гуляла сама по себе» — игра с «кукишами» продолжалась.

Менее всего мне хотелось бы показаться брюзгой и ретроградом (хоть приставка «ретро» в моде: см. «ретро-рок»), приравнивающим рок-музыку к наркотическим средствам. Но еще меньше мне хотелось бы вопреки истине подыгрывать модному упоению рок-музыкой — и принимать, как кота в мешке, все, что производит индустрия, действующая в рамках филармоний или «андеграунда».

Недавно во время Московского кинофестиваля А, Макаревич в очередном интервью произнес очередные правильные слова: «А ведь рок-музыка — явление прежде всего социальное, а уж потом музыкальное. Это язык, на котором молодые люди разговаривают, через рок-музыку они принимают и оценивают мир». Но «состыковки» этих программных постулатов с новой концертной программой не происходит;

Звучит отсчет, застыл причел.

Кто узнает потом, что ты не хотел?

Неба клочок, солнца глоток,

Пока не спущен курок...

Можно ли понять из этой песни, к кому обращаются авторы: к тому, кто стоит перед дулом, или к тем, кто готовится «спустить курок»? К тому же сейчас, когда наша публицистика, литература, все искусство учится говорить впрямую, главным в поле зрения художника оказывается, должен оказываться, не отвлеченный «курок», а рука, спускающая этот курок! Как видим, прием перестал «срабатывать».

Опосредованное повествование, боязнь поместить в «кадр» песни действительно острый сюжет, подмена разговора в открытую метафорой, абстрагированным размышлением — все это превратилось из мнимохудожественного приема в благополучное средство ухода от вопросов сегодняшнего дня либо в нежелание или неумение говорить об этих вопросах. Ведь надо решиться променять комфортабельную устроенность в песнях прошлого дня на бесприютный поиск нового («Пройти семь тысяч городов...»). Вот и приходится спасаться старым диалогом каких-то пассажиров в каком-то поезде:

Один говорил:

«На пути нашем «чисто».

Другой возражал: «Не до жиру».

Один говорил:

«Мол, мы — машинисты».

Другой говорил: «Пассажиры».

...А первый кричал:

«Нам открыта дорога

На много, на много лет...»

Второй отвечал: «Не так уж и много.

Все дело — в цене на билет...»

ВЧЕРА еще, когда наше искусство работало по единому принципу с общепитом: «Лопай что дают!» — это могло бы сработать. Но сегодня в нашем обществе произошли и происходят изменения, которые заставляют пересмотреть многие установки прошлого.

В одной из старых песен группа пела об аудитории, требующей песен, «где будет много слов о дисках и джинсах». Кажется, молодежь обеспечили джинсами, успешно решается вопрос с дисками... О каких проблемах молодежи поет группа теперь? Судя по концерту, все о старых! По-прежнему идет эксплуатация полюбившихся, но отработанных приемов, как, например, демонстрация — к месту и не к месту — математических способностей: «Я в сотый раз опять начну сначала, пока не меркнет свет...», «Хватило б сил на тысячу мостов...», «Сто мелодий, сто надежд и сто дорог, но проходит девяностодневный срок...», «Сорок раз был январь, сорок раз — праздник нового снега...», «Я десять лет назад не обходил преград...», «Пятнадцать лет назад под это танцевал весь свет...», «Лет десять прошло и десять пройдет...» и т. д. Право, подсчетам несть числа.

Впрочем, не в них даже дело, а в том, что они говорят о неумении выражать себя средствами поэтического языка, преодолевать сопротивление материала — поэтического слова. А поэзия не прощает небрежного — спустя рукава — отношения к ней! Она «баба капризная»! И мстит!

— А песня «Я не видел войны»? — непобедимо спросит меня поклонник «Машины времени». — Разве это не разговор впрямую?

При всем моем уважении к теме и А. Макаревичу, взявшемуся за решение этой темы, я не могу поверить в художественную убедительность этой песни:

Я не видел войны,

я родился значительно позже,

Я ее проходил (?)

и читал про нее с детских лет.

Сколько книг про войну,

где как будто все очень похоже.

Есть и это, и то,

только самого главного нет,

— поет «Машина времени» и объясняет, что все это оттого, что «об этом словам не дано». Оставим в стороне косноязычие (о нем ниже) и позволим себе не согласиться с автором относительно «книг про войну». Либо незнание, либо желание поиграть в собственное мнение заставило его «забыть», что в «книгах про войну» есть и такие стихотворения, как:

Бой был коротким. А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей я кровь чужую.

(С. ГУДЗЕНКО)

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны...

(А. ТВАРДОВСКИЙ)

В книгах «про войну» наш автор может прочитать и строки о девушках, «библейскими гвоздями распятых на райкомовских дверях», и болевую формулу: «Но лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой». Не хотелось бы заниматься ликбезом, но приходится напомнить автору и такие стихи погибшего автора:

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

И ждем приказа нового. И пусть

Не думают, что мертвые не слышат,

Когда о них потомки говорят.

Положим, А. Макаревич может не знать этих стихотворений «про войну», но его слушатели их знают. И опять мы приходим к проблеме молодежного лидерства.

В былые времена нас могло удовлетворить укоризненное уныние «Машины времени»: «Ты сам закрыл свои глаза и весь мир раскрасил в черно-белый цвет...», «Ты верил в гитару, битлов и цветы, мечтая весь мир возлюбить. Но все эти песни придумал не ты. Кого ты хотел удивить?», «Ты поймешь, что истин в мире нет...».

Это однообразие и монотонность компенсировались импонирующим молодежи возрастом группы, извиняющим ее максималистский инфантилизм демократизмом поведения на сцене... И главное: песни пелись — глаза в глаза. Нынешняя «Машина времени» — в ореоле легенд и статей — вознеслась над своими молодыми слушателями, которые вряд ли простят вчерашним кумирам боязнь петь о самом-самом. Зрелищность представления «Реки и мосты» — световые эффекты, дымы, прекрасная аппаратура, сценическо-светские костюмы — стала позолоченностью ореха. Ореха — без ядра! Создается впечатление, что группе просто не о чем петь.

Концерт заключает песня «Пока горит свеча»;

Но если песней плечи мне расправить,

Как трудно будет сделать так,

чтоб я молчал.

Где та песня, которая «расправила плечи» А. Макаревичу и его группе? Декларациями и обещаниями в наши дни никого не удивишь. Верят делам. Наступило время поступков. И для искусства — тоже: После «Детей Арбата» и «Белых одежд», после поэмы А. Твардовского «По праву памяти» и фильма Т. Абуладзе «Покаяние» приличествует ли с показным легкомыслием петь о «рыбке в банке»: «Но нежданно к ней пришла беда...». Нет, беды нашей жизни — истинные беды — это Чернобыль и проблемы Нечерноземья, субординационное мышление и дефицит субъективной инициативы, Афганистан... Магнитофонные пленки с песнями солдат об Афганистане предваряются таким стихотворением (цитирую по памяти):

И часто в боевой метели горят,

метутся волны чувств,

Хотели вы иль не хотели,

но вас встревожат струны муз.

И выразить кто некто сможет тем,

кто от нас теперь далек,

Как славу предков снова множит

бесстрашный русский паренек,

Какие тяготы, лишенья

ему испытывать пришлось...

Но у поэта вдохновенье

афганской темой не зажглось...

Не дождавшись «вдохновения поэтов», ребята сами обслуживают себя духовной пищей. Не правда ли, урок всем нам?!

НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ обходить стороной еще одну проблему, о которой применительно к «Машине времени» мне приходилось писать. Монтень в «Опытах» говорил: «Вы слышите, как произносят слова метонимия, метафора, аллегория и другие грамматические наименования... А ведь они могут применяться и к болтовне вашей горничной», «Применение» к текстам песен «Машины времени» законов поэтического творчества обнаруживает их художественную несостоятельность.

Прописные истины, штампы, банальные и расхожие понятия, многократно заклейменные не то что в большой литературе, но и в литературных кружках при домax пионеров, в сопровождении электромузыки получают морально не заслуженное право на существование:

Напрасно нас бурей пугали.

Вам скажет любой моряк.

Что бур»: бояться нам стоит едва ли.

В сущности, буря — пустяк!

Нельзя не увидеть и вторичности художественного мышления А. Макаревича: песня о трех сестрах вызывает в памяти изящную притчу Б. Окуджавы с запоминающимися строками: «Вот стоят у постели моей кредиторы молчаливые: Вера, Надежда, Любовь...». Песня о дураках того же Окуджавы приходит на память, когда слышим весьма сомнительный максимализм песни «Машины времени»: «Друзьям раздайте по ружью — и дураки переведутся». Песня «В добрый час» пробуждает в памяти стихи Евтушенко «Зависть», великолепно решающие проблему поколений. «Она идет по жизни смеясь» явно скалькировано с интонаций Б. Гребенщикова — правда, побоявшись прямолинейности руководителя «Аквариума», А. Макаревич не взял у него принципиального неприятия «обходить» острые углы жизни.

Нередко примитивность художественного мышления превращает позицию лирического героя в позерство, в кокетливое самолюбование своей красивой «несчастностью»: «Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке и никого помочь мне не просил». Новая программа «Машины времени» оказалась старой. И беда вовсе не в том, что кумиры восемнадцатилетних стали кумирами пап и мам восемнадцатилетних — в этом нет ничего плохого, и пример с нашими ВИА — доказательство тому. Беда в том, что «Машина времени», поющая:

Вот новый поворот,

И мотор ревет.

Что он нам несет?

Пропасть или взлет?

Омут или брод?

И не разберешь, поил не повернешь

За поворот, новый, поворот,

— так вот, «Машина времени» не повернула «за новый поворот», и судьба сыграла с ней печальную шутку: время обогнало машину — обычную музыкальную машину — на новом повороте нашей жизни. Что ж, несмотря на плохую работу МПС, поезда в творчестве уходят строго по расписанию. И надо уметь найти в себе мужество посмотреть вослед последнему вагону ушедшего поезда: в этом поезде ведутся реальные споры и вещи называются своими именами. Там презирают мышление уровня манной каши и не боятся суверенного права на поиск и ошибки. Вот в окошке мелькнуло смеющееся лицо молодой жизни. Оно все меньше, меньше, меньше...

И в стуке колес не слышно слов напеваемой кем-то — больше по привычке — песни:

Еще не все дорешено.

Еще не все разрешено...