Цитата сообщения AWL-PANTERA Великие женщины России: Екатерина Ивановна Трубецкая (IV).

"УЛЫБКИ КАТОРГИ"


В Чите у Трубецких появилась "первая улыбка каторги" - в феврале 1830 г. родилась дочь Александра. Это было долгожданное событие, так как несколько лет у Трубецких не было детей.

В июле 1830 г. для всех заключённых, разбросанных по рудникам, была выстроена специальная тюрьма в Петровском заводе. Петровск находился в 100 верстах от Иркутска. Собирая всех в одном месте, правительство тем самым старалось избежать рассеяния декабристов по разным местам Сибири. Место для строительства выбирал комендант тюрьмы С.Р. Лепарский, но, осматривая местность с горы, он обманулся привлекательностью зелёного луга, который оказался болотом. Тем не менее, несмотря на неудобное местоположение, новые условия для декабристов, по их воспоминаниям, стали благом: они получили возможность общения, организовали свою тюремную "академию", где каждый мог читать лекции по тем отраслям знаний, в которых был сведущ, организовали тюремную артель материальной помощи тем, кто не получал денег от родных. "Каземат дал нам опору друг в друге", - вспоминал М.А. Бестужев.

К этому времени возымели своё действие хлопоты влиятельных родных об облегчении условий жизни. Официально было разрешено посылать осуждённым необходимые вещи, книги, продукты питания, такие, как крупы, чай, сахар, кофе и т.п. Но главное - было разрешено отправлять жёнам заключённых деньги на покупку или строительство собственных домов. К этому времени у Трубецких уже было трое детей. Всего у Екатерины Ивановны родилось в Сибири семеро, но трое (Владимир, Никита и Софья) умерли ещё в детстве. В живых остались три дочери - Александра (1830-1860), в замужестве Ребиндер, Елизавета (1834-1918), в замужестве Давыдова, Зинаида (1837-1924), в замужестве Свербеева, и сын Иван (1843-1874).

Трубецкая построила себе дом возле каземата, а рядом и напротив появились дома других женщин - так образовалась улица, получившая название Дамской. В письме к сестре в 1836 г. Екатерина Ивановна так описывала своё жилище: "У нас двухэтажный дом. В нижнем - комната для служанки и кладовые. В верхнем этаже три комнаты. Я сплю в первой из них с Никитой и его кормилицей. Другую комнату занимают две малышки и их няня, а средняя служит гостиной, столовой и кабинетом для учебных занятий Сашеньки. Окна выходят на тюрьму и горы, которые нас окружают. Ты, конечно, знаешь, что Петровск представляет собой заболоченную впадину среди высоких гор, покрытых редким лесом. Вид их не имеет ничего весёлого".

При всех преимуществах жизни в Петровском заводе бытовые условия там оказались хуже, чем в Чите, где в камерах был дневной свет, а мужьям даже разрешалось жить в домах вместе с жёнами. В новой тюрьме каждому заключённому была отведена отдельная камера, тёмная, сырая и совершенно без окон. В таких помещениях жёны могли жить с заключёнными, но без детей. А ведь к июню 1830 г. маленькие дети были уже и у Давыдовой, Анненковой, Муравьёвой.

И вот женщины - Трубецкая, Фонвизина, Давыдова, Нарышкина, Муравьёва и Волконская - обратились в III отделение к шефу жандармов гр. А.Х. Бенкендорфу каждая с письмом, в которых они просили не ухудшать условий жизни в Петровском по сравнению с Читой и разрешить им жить со своими мужьями вне тюрьмы, в их собственных домах. Трубецкая писала: "Генерал, в течение почти пяти лет моим единственным желанием было делить заключение с моим мужем. Пока дело касалось одной меня, это было возможно. Но теперь у меня ребёнок, и я боюсь за него. Я не уверена, сможет ли он выдержать сырой и нездоровый воздух темницы. Вынужденная взять его с собой в тюрьму, я, может быть, подвергаю его жизнь опасности: ведь там я буду лишена какой бы то ни было помощи, какких бы то ни было средств, чтобы ухаживать за ним в случае его болезни. Поскольку мне не на кого оставить ребёнка, я должна буду жить вне тюрьмы. Но я боюсь, что последние силы меня покинут, если я, как и прежде, смогу видеться с мужем лишь раз в три дня - этого мне не выдержать. Генерал, я всё оставила, только чтобы не расставаться с мужем, я живу им одним. Ради Бога, не отнимайте у меня возможность быть с ним. Умоляю Вас, постарайтесь добиться у Государя этой великой милости - разрешения видеться с мужем каждый день, как это было дозволено нам в Чите".

Об этом же Бенкендорфа просили и другие, и в ответ на это, "для лучшего свету", как он выразился в письме к С.Р. Лепарскому, окошки были прорублены. "Что касается детей, - писал Бенкендорф, - то нельзя знать, сколько их будет, - сих несчастных жертв необдуманной любви". Только трагическая смерть Александры Муравьёвой в 1832 г. заставила власти пойти на уступки. Муравьёва жестоко простудилась, постоянно бегая из дома в тюрьму к мужу Никите и обратно к маленькой дочке. Болезнь оказалась для неё роковой - в возрасте 32 лет она скончалась. Это была первая смерть среди сосланных, она потрясла всех и в Сибири, и в Петербурге. И.С. Лаваль в связи с этим событием писал дочери: "Твоё последнее письмо меня очень огорчило, моя дорогая Каташа. Я уже две недели знал эту печальную новость... Я уверен, что ты позаботишься о несчастных, которых покинула эта достойная женщина, и что твои заботы о них станут для тебя источником утешения".

После этого трагического события женатым было разрешено видеться со своими семьями в домах.




Екатерина Ивановна Трубецкая. Миниатюра на слоновой кости работы Н.А. Бестужева. 1828 г. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по фототипии.


Для Трубецких потянулись годы совсем новой, отличной от Петербурга жизни. Рядом с трудностями и лишениями было и счастье: росли дети. Екатерина Ивановна и Сергей Петрович тщательно занимались их воспитанием и образованием, много внимания уделяли детскому чтению. Сергей Петрович разработал специальную методику преподавания различных предметов. К подрастающим детям выписывались гувернантки из Петербурга. Вот как описывает Екатерина Ивановна жизнь семьи в это время в письме к сестре от мая 1836 г.: "Мы встаём в 7 утра и завтракаем в 8, после чего Сергей даёт уроки Сашеньке. До сих пор это ограничивается чтением и писанием по-русски и немного арифметики. Если погода хорошая, дети идут гулять или играют в нашем маленьком саду; если нет, Сашенька берёт свою работу и вышивает рядом с моими пяльцами. Если госпожа Давыдова или лицо, находящееся при маленькой Муравьёвой, соглашается взять на себя моих маленьких для прогулок, то я с радостью пользуюсь этим, чтобы остаться дома и поработать над диваном, который я вышиваю для мама. Мы обедаем в полдень. После обеда мы иногда идём с детьми к Давыдовой или маленькой Муравьёвой. Иной раз мы остаёмся дома. Дети играют. Сергей чем-нибудь занимается, а я, как всегда, за моими пяльцами. Мы пьём чай в 4 часа, ужинаем в 8, и наступает время укладывания детей. Тогда мы с Сергеем читаем, беседуем и очень спокойно заканчиваем вечер, почти всегда скорее довольные своим днём. Время от времени мы видим остальных дам или у них, или у нас, но вообще наш образ жизни, как видишь, не очень оживлённый. Чтобы закончить твоё осведомление, нужно тебе сказать, что между Петровским и Петербургом существует разница в 5 с половиной часов: то есть, когда в Петербурге полдень, в Петровском 5 с половиной часов пополудни. Теперь ты достаточно осведомлена, чтобы, когда ты пожелаешь, мысленно следить за нами".

А в другом письме к сесте она писала: "Сергей себя чувствует хорошо, много занимается детьми, которых он очень любит до обожания. Они обе (речь идёт о дочерях - Александре и Елизавете - авт.) определённо его предпочитают мне. И это доставляет мне удовольствие... Мне казалось, что я совсем забыла итальянский язык, а на днях мне попалась маленькая итальянская книжка, которую я прочла от начала и до конца без помощи словаря. Я была этим очень удивлена и одновременно, как ты догадываешься, горда. Я очень хотела бы научить моих маленьких французскому и английскому языкам, но Сашенька не хочет до сих пор иначе говорить, как по-русски".

От сестры приходили посылки с книгами, пользовавшимися успехом у петербургской публики, такими, как "История Шотландии" В. Скотта, "История Христофора Колумба", "Юрий Милославский" М.Н. Загоскина, "Борис Годунов" Пушкина, мемуары Б. Констана. В письме к сестре Зинаиде Екатерина Ивановна писала: "...Романы, которые ты мне обещаешь, доставят мне очень большое удовольствие, и раз ты согласна заняться моей библиотекой, то мне придётся попросить, если ты сможешь их найти, компактные издания Мора и Байрона, также то, что появляется нового в смысле книг по медицине на немецком языке... Не могу тебе сказать, насколько моё здоровье улучшилось с тех пор, как моя душа спокойна и довольна. Я не только чувствую себя в два раза сильней, но толстею, и больше не чувствую, есть ли у меня нервы или нет. До моего соединения с Сергеем они были в большом беспорядке... Это лишнее доказательство тому, сколь духовная сторона действует на физическую".

Так проходили недели, месяцы, годы. Постепенно пустел Петровский острог - уезжали те, чей каторжный срок подходил к концу. В 1839 г. срок окончился и для Трубецкого. И 29 июля 1839 г. ровно через 13 лет после того, как Екатерина Ивановна покинула родной дом в Петербурге, Трубецкие отправились к месту своего поселения в Оёк.

Накануне отъезда из Петровского Каташа написала сестре:

"Дорогая Зинаида, вот альбом, который, я думаю, будет тебе интересен. Он содержит различные воспоминания о первых годах нашей жизни в изгнании. Если ты найдёшь, что он плохо сделан, я прошу тебя быть снисходительной: виды, цветы и даже переплёт, всё сделано нашими товарищами по изгнанию. Изображения на переплёте представляют - одно - внешний вид большой Читинской тюрьмы, а другое - дом Александры здесь, в Петровском. Что касается рисунков, я везде дала объяснения. Пусть эти различные виды не печалят тебя, дорогой друг. Глядя на них, скажи себе, что если все эти места были свидетелями наших трудных времён, они видели также много хороших моментов. Завтра мы уезжаем из Петровска с воспоминанием обо всём, что нам послал Бог за все эти тринадцать лет, с полной признательностью за доброту Божью и утешительной мыслью, что всюду, где мы будем, Бог тоже будет там, чтобы защищать и утешать нас... Петровский 26 сего месяца 1839".