Цитата сообщения AWL-PANTERA В. Хачиков. "Благородный рыцарь".





Кавказских рыцарей краса,
Пустыни просвещенный житель,
Ты не одним врагам гроза -
Самой судьбы ты повелитель...

Эти строки поэт С. Нечаев посвятил своему другу А. Якубовичу, человеку яркой и трагической судьбы, бывшему довольно заметной фигурой в российской истории.

12 ноября 1817 года на Волковом поле под Петербургом состоялась дуэль между кавалергардским офицером В. Шереметевым и камер-юнкером А. Завадовским. Их секунданты - А. Грибоедов и А. Якубович - тоже собирались драться между собой, видимо, не поладив при подготовке основной дуэли. Но произошла трагедия - смертельно раненный Шереметев умер на следующий день. Поединок секундантов был отложен.

С участниками этой истории поступили по-разному. Завадовского, принадлежавшего к влиятельным придворным кругам, любимца Александра I, спасая от наказания, отпустили путешествовать за границу. Секундантов же, любовью монарха не отмеченных, отправили в вояж другого рода: чиновник министерства иностранных дел Грибоедов выехал с дипломатической миссией в Персию, а корнет лейб-гвардии уланского полка Якубович был переведен тем же чином в Нижегородский драгунский полк, воевавший на Кавказе.

Оказавшись неподалеку друг от друга, противники все же сошлись на поединке, который состоялся год спустя в Грузии. Грибоедов выстрелил поверх головы Якубовича, а тот, задетый подобным великодушием, постарался сделать свой выстрел не смертельным, но чувствительным для противника - прострелил ему руку, что для Грибоедова-музыканта могло стать трагедией. К счастью, рана оказалась неопасной. Но Грибоедов не простил Якубовичу этого коварства и впоследствии отомстил ему довольно оригинальным способом.

Вспомним сцену на балу в комедии "Горе от ума", где гости судачат о безумии Чацкого. Загорецкий предлагает свою версию:

- В горах был ранен в лоб, сошел с ума от раны.

На что глухая графиня-бабушка, недослышав, возмущенно реагирует:

- Что? К фармазонам в клоб? Пошел он в басурманы!

Очень похоже, что в этих строчках зашифрована судьба Якубовича, который, воюя на Кавказе, действительно был ранен в голову, умудрившись остаться при этом в живых. А поскольку благополучный исход подобных ранений весьма редок, тогдашние читатели комедии должны были сразу же понять, кого на самом деле имеет в виду автор, говоря: "сошел с ума от раны".

Свой скрытый смысл, думается, есть и у фразы "К фармазонам в клоб". Известно, что различные общества, создаваемые будущими декабристами, ассоциировались у тогдашней публики с франк-масонскими ("фармазонскими") ложами и клубами ("клобами", по тогдашнему произнесению), а порою и в самом деле имели с ними связь. Стало быть, в слова графини-бабушки Грибоедов вложил намек на интерес Якубовича к подобным организациям, снабдив этот факт изрядной долей иронии по отношению к своему противнику.

Между тем Якубович и в самом деле был связан с декабристами. Правда, первоначально это были только чисто дружеские отношения с писателем А. Бестужевым-Марлинским, начавшиеся еще до высылки Якубовича на Кавказ. Но к тому времени, когда тот весной 1825 года приехал в Петербург для лечения своей раны, Бестужев уже был одним из вождей Северного общества и ввел в него своего друга. Все годы своего изгнания опальный лейб-улан продолжал ненавидеть Александра I за перевод из гвардии на Кавказ - приказ о переводе он носил у сердца, лелея планы мести императору вплоть до его убийства.

Декабристы, используя подобный настрой Якубовича, поручили ему возглавить боевой отряд, который в день восстания должен был захватить Зимний дворец и арестовать царскую семью. Если бы эта акция удалась, восставшие имели бы куда больше шансов на успех. А победи они, неизвестно, как бы пошла дальше русская история...

Якубович был человеком отчаянной храбрости, прославившись ею даже среди бывалых кавказцев, которых этим качеством удивить трудно. В бою он не щадил себя, и ранение в голову было не единственной отметиной на его теле - у него были повреждены пальцы правой руки, прострелены плечо и нога. Так что вовсе не страх заставил его отказаться от ответственного поручения - просто ноша оказалась не по силам ему… Бестужев был до предела возмущен поступком друга и долго не мог простить ему предательства. Даже перед следственной комиссией он не сумел скрыть своих чувств и презрительно назвал Якубовича "хвастуном".

Лишь четыре года спустя, оказавшись на Кавказе, где еще была свежа память о храбрости и благородстве Александра Ивановича, Бестужев стал оттаивать и через своих братьев, оставшихся в Сибири, затеял с ним переписку, главной темой которой был, конечно, Кавказ, сыгравший чрезвычайно важную роль в жизни обоих.

За шесть с лишним лет пребывания в этой далекой южной стране опальный офицер хорошо узнал ее. Он объездил Закавказье и Закубанье, Дагестан, Кабарду, Карачай, забираясь в самые глухие горные ущелья, где порой и дороги-то не было. Историк Кавказской войны В. Потто приводит в своей книге эпизод, когда отряд под командованием Якубовича подошел к скале, преграждавшей путь. После долгих поисков была найдена узкая лазейка, в которой Александр Иванович, человек крупный и довольно тучный, застрял. Подчиненные "схватили его за ноги, и потащили волоком; на нем изодрали сюртук, оборвали все пуговицы, но все-таки протащили". Это место в верховьях Баксана так и осталось в памяти кавказских воинов, как "Дыра Якубовича" - о ней говорит в своих воспоминаниях даже генерал Ермолов.

Еще одно документальное свидетельство о пребывании Александра Ивановича в наших краях - запись в Ведомости посетителей Горячих Вод в сезон 1821 года: "4 июля. Якубович Александр Иванович, Нижегородского драгунского полка штабс- капитан. Из Тифлиса. Виду не представил. Остановился в доме полковника Толмачева". К сожалению, дом этот не сохранился, сейчас на этом месте построен театр оперетты. Бывал Якубович в Кисловодске, Ставрополе, ряде казачьих станиц, расположенных в пределах Ставропольского края.

Газета "Северная пчела" в ноябре 1825 года поместила статью "Отрывки о Кавказе (из походных записок)", подписанную "А.Я.". Автор, сразу же узнанный читателями, рассказывает о быте, обычаях, военном искусстве карачаевцев и абазехов (абазин), о которых отзывается с большим уважением и теплом. В российской печати это сочинение было одним из первых на кавказскую тему - Лермонтов и Марлинский стали осваивать ее позже, пять- десять лет спустя, а Пушкин к тому времени успел написать лишь одну поэму "Кавказский пленник". Но южная страна уже тревожила его воображение, и, прочитав "Отрывки о Кавказе" в Михайловской ссылке, Александр Сергеевич сразу же запросил А. Бестужева: "Кто написал о горцах в "Пчеле"? Вот поэзия! Не Якубович ли, герой моего воображения? Когда я вру с женщинами, я их уверяю, что я с ним разбойничал на Кавказе… в нем много в самом деле романтизма…".

"Героем моего воображения" Пушкин назвал Якубовича не зря. Задумывая после поездки на Кавказ "Роман на Кавказских Водах", который, к сожалению, так и не был написан, он сделал офицера-изгнанника одним из главных персонажей, обыгрывая его любовь к приключениям, необычайным романтическим ситуациям и т. д. Даже подлинная фамилия Якубовича была указана в набросках первого варианта.

Любопытно проследить за связями Якубовича с М. Лермонтовым. Известно, что они никогда не встречались лично, да и не могли встретиться ввиду обстоятельств их жизни. Михаил Юрьевич никогда не упоминал имени Якубовича в своих сочинениях и письмах. Тем не менее можно быть твердо уверенным, что он не мог не знать о личности и судьбе этого незаурядного человека. Начать с того, что Лермонтов во многом повторил его жизненный путь. Будущий поэт учился в том же Московском университетском благородном пансионе, который будущий декабрист в свое время окончил с отличием - его имя было выбито золотыми буквами на мраморной доске, висевшей в актовом зале. Позже в Петербурге у лейб-гусара Лермонтова было много друзей среди лейб-уланских офицеров, хорошо помнивших своего однополчанина- кутилу, забияку, бреттера. Как и Якубович, Лермонтов был сослан на Кавказ и служил там в том же самом Нижегородском драгунском полку.

Но самое главное состоит в том, что их кавказские интересы и пристрастия совпадали. Интересно в этом отношении письмо Якубовича с сибирской каторги к А. Бестужеву, переведенному солдатом на Кавказ, которое может служить своеобразным комментарием к юношеской поэме Лермонтова "Измаил-бей". Не зная, естественно, что такая поэма уже создана, ссыльный декабрист, предлагая своему другу темы для сочинений, упоминает и историю кабардинских князей Измаил-бея Атажукина и Росламбека Мисостова, ставших лермонтовскими героями. Лермонтов, разумеется, тоже не знал об этом письме, но многое из того, что Якубович советовал описать Марлинскому, он позднее собирался включить в большое эпическое полотно, которое задумал незадолго до своей гибели.

Письмо Александра Ивановича передал Александру Бестужеву его брат Николай, тоже находившийся в ссылке. От себя он добавил: "Якубович, если его послушаться и писать обо всем, что он припоминает, не кончит и до страшного суда романтических реляций о Кавказе, которыми он дышит пополам с атмосферным воздухом вместо кислорода и азота". В другом письме Николай сообщает брату: "Якубович велел сказать, что ему снится и видится Кавказ и ежели он живой выйдет на поселение, то хочет туда проситься".

Увы, этому не суждено было сбыться. Здоровье Александра Ивановича, подорванное сибирской ссылкой, резко ухудшилось и в 1845 году он скончался, оставшись в памяти современников благородным и преданным рыцарем Кавказа.