“Это все Божья милость, что будущее сокрыто от нас и мы не знаем заранее об ужасных страданиях и несчастьях...” — писала она в самые счастливые годы своей жизни. Эта женщина — признанная красавица, обожаемая супруга, прекрасная мать и самодержица самой великой европейской империи — всегда чувствовала, что судьба уготовила ей большую трагедию. И действительно, под конец своей долгой блестящей жизни она потеряла все, пережила своих детей и внуков и умерла в одиночестве, бедности и забвении. Рок смилостивился лишь в одном: он до последнего вздоха сохранил в ней надежду, что семья ее сына — Николая II — чудом спаслась.

Она родилась в семье датских королей младшей дочерью. Невесты из этого дома были нарасхват: на золотую свадьбу королевской четы съехалось 60 родственных царствующих домов Европы. Младшую дочь — шестнадцатилетнюю красавицу Дагмар – прочили за наследника российского императорского престола, сына Александра II — великого князя Николая. Наследник был хорош собой, блестяще воспитан и остроумен — над образованием и манерами будущего русского императора трудились от рождения самые авторитетные наставники. Дагмар от всего сердца подарила жениху свою первую девичью любовь. Дело шло к свадьбе, однако судьба нанесла счастливой невесте первый удар.

 

Цесаревич случайно простудился и спустя неделю невыносимых мучений умер в Ницце от менингита. Российский престол, а вместе с ним и красавица-невеста перешли по наследству следующему сыну — Александру Александровичу. Для него это был неожиданный и тяжелый удар. Молодой человек вовсе не так усердно готовился к царствованию, так как престол предназначался его старшему брату. Александр был ленив в науках, зато преуспел в апробации всех гусарских утех: он обожал лошадей, веселую компанию, хорошую выпивку. Всего этого он теперь должен был лишиться, приняв на себя тяжелый вес наследования самого великого престола.

 

Дагмар впервые увидела Александра у смертного одра своего обожаемого Николая. Она пожалела юношу, прекрасно поняв его состояние. “Для него, бедняги, очень тяжело, что он должен занять место умершего брата...” — писала она тогда в дневнике. А он проникся трогательным обожанием к этой красивой, сдержанной и такой умной девушке. Уже через год после трагической кончины Николая Дагмар стала официальной невестой нового русского наследника, а вскоре последовала и свадьба.

 

Она приехала в Россию в 1866 году, в самом начале охоты террористов на царя. С тех пор ее царствующий свекор Александр II неоднократно подвергался попыткам убийства. Царская семья жила в постоянном страхе за жизнь: взрывы гремели даже в покоях самого Зимнего, а каждый выезд в город был смертельно опасен.

 

В такой обстановке молодая цесаревна, принявшая при православном крещении имя Марии Федоровны, начинала свою семейную и общественную жизнь. В марте 1868 года появился на свет первенец-наследник, и его окрестили в честь умершего цесаревича Николая. Мария Федоровна исправно рожала детей, участвовала в светской жизни, заведовала по традиции русских императриц ведомствами милосердия и по мере сил руководила своим супругом. Даже когда после убийства своего отца Александра II он стал императором всея Руси. Александр III на всю жизнь сохранил подобострастное обожание к своей супруге, понимая, что не достоин ее и получил в дар от судьбы лишь благодаря трагической случайности.

 

Впрочем, умом, красотой, манерами императрицы восхищались все. Она, рожденная и воспитанная в королевской семье, в совершенстве владела всеми необходимыми чертами “первой дамы империи”. Стойко выдерживала многочасовые приемы, была неизменно мила, приветлива и вместе с тем величественна. Встречалась и вела переписку с тысячами людей. Не показно и казенно, а с увлечением и умело руководила Российским обществом “Красного креста”, приютами, лазаретами, женскими училищами, устраивая внезапные проверки и не гнушаясь войти во все подробности быта больных или воспитанников. Сама была умелой и экономной хозяйкой: не брезговала собственноручно чистить картошку и штопать мужу носки. Об этом сохранились не только воспоминания современников, но даже и фотографии, запечатлевшие августейшую особу с ножом и картофелиной в руках.

 

Умело и негласно она вмешивалась в государственные дела, смягчая крутой нрав и не слишком большие способности своего мужа. Александр III много пил, и борьба за его здоровье и приличие стали для Марии Федоровны постоянным бременем. Она правила вместе со своим мужем Россией 13 лет. Эти годы историки потом назвали “реакцией”, однако их Россия прожила без войн и потрясений, имея тем не менее высочайший политический и военный авторитет в Европе.

 

Вместе с императорской короной Мария Федоровна восприняла от убитого Александра II страх за жизнь своих близких. Осенью 1888 года лишь чудо спасло императорскую семью. Возвращаясь из Крыма, они попали в страшную железнодорожную катастрофу в литерном императорском поезде. Вокруг погибли и были изувечены множество людей, но царская семья, включай всех пятерых детей, уцелела. Потом не раз все они вспоминали эту катастрофу, в которой спаслись лишь чудом, не зная, горевать об ужасном испытании или радоваться чудесному спасению.

 

Мария Федоровна, как ни странно, с детства ненавидела немцев и все немецкое. Выбор ее старшего сына наследника Николая, решившего непременно жениться на немецкой принцессе, стал для нее ударом. Она долго противилась этому браку и впоследствии не любила невестку. Она считала Александру Федоровну чрезмерно истеричной, не способной к обременительным императорским обязанностям и к тому же - с дурным вкусом.

 

После того, как в 47 лет Мария Федоровна овдовела, противостояние “молодой” и “старой” императриц быстро закончилось. “Моя невестка все думает, что у меня какое-то ревнивое отношение к моей власти, а я вижу, что мы идем верными шагами к какой-то катастрофе...” -- вспоминала позже Мария Федоровна. Она единственная не присягнула в верности императору Николаю II — собственному старшему сыну, которого она считала совершенно не способным управлять великой Россией.

 

Матери императора тем не менее хватило ума уступить первенство, она начала вести все более независимый образ жизни. Сняла с себя большую часть светских обязанностей, разъезжая по модным европейских курортам и ухаживая за своей увядающей красотой. Мария Федоровна в этой области придерживалась весьма прогрессивных взглядов: она позволяла светилам косметической медицины производить на своем лице довольно смелые по тем временам операции по омоложению. Благодаря этому, а также прекрасному вкусу, богатой коллекции драгоценностей и неувядающей женственности, она оставалось одной из самых блестящих женщин Старого света. И в 60 лет, по воспоминаниям очевидцев, она была “легка, непринужденна и обворожительна”.

 

С началом Первой мировой войны она стала еще большей русской патриоткой. Как глава “Красного креста”, без устали организовывала лазареты, сборы вещей и продуктов для солдат. Мария Федоровна давно полюбила русский народ, считая его своим, и открыто ненавидела все, что угрожало благополучию России. Она часто посещала военные корабли, “болела” за развитие русской военной авиации. Армейцы платили ей взаимностью: ее обожали флотцы, а симпатия к русским авиаторам даже спасла ей жизнь в критический революционный момент.

 

Марию Федоровну не арестовали вместе с царской семьей. Ей даже позволили попрощаться с отрекшимся от престола сыном Николаем и отъехать в Крым. Там, в знаменитой Ливадии, она пережила тяжелое время практически в качестве почетной узницы. Там получила и весть о смерти сына, невестки и внуков. Там чуть не была расстреляна: исполнению уже вынесенного приговора помешала высадка немецких войск.

 

Немцы первым делом предложили вдовствующей императрице помощь в эвакуации. “Помощь от врагов России? Никогда!” - сказала она и осталась в Крыму. Она продолжала считать русский народ своим и не верила в убийство царской семьи. Она прожила на русской земле еще год и нехотя согласилась уехать, только когда ее родная сестра прислала за ней из Англии специальный линкор.

 

В эмиграцию русская вдовствующая императрица взяла с собой лишь шкатулку с драгоценностями, хотя в ее распоряжении были немалые богатства императорской дачи и целый корабль для вывоза ценностей. Она прожила еще семь лет — “в крайней бедности и одиночестве”, как писали западные газеты после ее смерти. Но до последнего она хранила шкатулку со своими украшениями, верила, что ее сын и внуки выжили, и надеялась на встречу с ними. Она умерла на собственной родине — в Копенгагене, но страстно хотела быть похороненной в русской земле: “Но лишь тогда, когда в России все будет вновь спокойно…”