Готический ужас на крыльях ночи принес в центр Екатеринбурга гигантских ворон. Странные птицы прилепились жить к стене дома в огромной клетке. 

 На стене дома по адресу: Малышева, 40, гигантские вороны свили гнездо. Три пластиковые вороны сидят в сломанной клетке по воле уличных художников.

Арт-объект художники создали в самую длинную ночь в году. По словам создателей проекта, на подготовительные работы ушло около трех недель.  Птичье жилище из привычного клубка из веток и мусора переходит в некое подобие клетки внушительных размеров почти в четыре метра высотой. В итоге огромное гнездо превратилось в тюрьму для своих обитателей и строителей - птиц. Это наблюдение подтверждает и первая фраза, написанная в Живом журнале автора объекта: «Каждый сам кузнец своей судьбы».

Так художники призывают задуматься о свободе. Одним из авторов проекта является уличный художник Тимофей Радя. Вот, что он говорит: «Для меня главное - вопрос о свободе и о том, что мы все птички и вместо того, чтобы строить гнездо, мы строим клетки. Когда люди говорят, что что-то не так в их собственной жизни или в общественном устройстве, то ответственность за это несет прежде всего каждый сам».

  Тимофея Радю называют свердловским Бэнкси. В Берлине его вполне могли бы признать живым классиком стрит-арта. Радя прячет лицо, работает по ночам, ни с кем свои акции не согласовывает.  Раньше его акции были подчеркнуто аполитичными. Например, прославился превращенный в домино мост через городской пруд. Или «вечный огонь» — выжженные на стене портреты погибших в Великую Отечественную свердловских добровольцев. Теперь художник политизировался. Тимофей Радя: «Я почувствовал момент, когда у очень многих людей это изменилось, это произошло мгновенно». Последняя знаменитая работа художника — баннер на доме с матерной надписью извещающей избирателей об обмане: «Вас нае…ли», и галочка, как в бюллетене. Его акцию с баннером скопировали в Самаре и других городах.

 

Уличный художник Тимофей Радя — в маске, но... без нее!

 Автор разваливающейся на части России, «доминошек» на мосту через Исеть и портретов солдат Великой Отечественной на здании швейной фабрики дал интервью порталу 66.ru.

Во время беседы он оставался в маске, скрывавшей его лицо. Ничего другого Радя не скрывал. 

— Тима, а с чего ты решил поговорить с нами? Я в смысле, субкультура, она ведь на то и суб, чтобы быть где-то в стороне от реальности немножко?
— Смысл в том, что мне сложно сказать много о том, что мы делаем, потому что все сказано в самих проектах — в картинках, и особенно в описаниях. Это самое главное. Я даю интервью для того, чтобы читатели посмотрели проекты. Интервью — это такое приветствие, не больше.

— Чем ты занимаешься в свободное время? Я имею в виду, от того, чтобы взрывать мозг городских обывателей очередной нетленкой?
— Фотографирую, это основное. Это приносит деньги и знакомства. Я не против того, чтобы зарабатывать деньги уличным искусством, но это очень сложно. Если ты делаешь действительно уличное искусство, каким видишь его ты, а не другие люди.

— А ты называешь себя художником?
— Нет, я вообще не пользуюсь словами «художник» и «искусство». Их нет в моем внутреннем лексиконе. Хотя, нет. Художником я еще могу себя назвать, когда какой-нибудь одноклассник спросит меня вдруг, чем я занимаюсь. Но слово «искусство» — вообще не нужно. Даже в словосочетании «уличное искусство», уличное — не зря на первом месте стоит, оно главное. Я бы использовал street art, но зачем английские слова, когда есть русские? Слово «активизм» мне тоже нравится, например.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

На фото: Тимофей у своей «России». Через пару дней после того, как была проведена эта съемка, щит разобрали. Вряд ли художник опечалился этим. Скорее наоборот: он чувствует удовлетворение. Когда мы говорили об этом, он сказал: «Я хотел заснять, как ее разбирают или ломают. Потому что как еще обратить внимание? Написать во всю стену «Путин — вор»? Может, тогда поможет?» Объяснение своей (так и хочется сказать: картине) работе он дал раньше. «Целая страна становится дырой, трескается не по границам, а по людям. Почему человек делает то, что делает? Убивает, крадет, грабит? Что делает человека таким? Что заставляет его делать то, что он делает? У такого человека прямо посередине огромная дыра. Он никогда не сможет столько украсть, убить или замучить, чтобы ее заполнить. Что же ему нужно? Мстить. За что? За то, что он родился. Люди — слабое место. Одни развалятся, другие уедут, и тогда все растворится.

— Наверное, это правильно. Тем более, что в силу жанра ты все равно лишен самой главной радости художника — встать рядом со своим полотном и сказать: смотрите, мол, не «Мона Лиза», конечно, но тоже круто. Я молодец, хвалите меня и платите мне деньги.
— Это в традициях уличного искусства, и я думаю, что это правильно: ты привлекаешь внимание не к своей скромной персоне, а к своим работам. К тому, что ты хотел сказать, и как ты это сделал.

— Но ведь тебе интересно, что по этому поводу думают люди?
— Да.

— А как ты об этом узнаешь?
— У тех, чье мнение мне особенно интересно, я просто спрашиваю. Но вообще у меня есть мысль, если проект большой и долгоиграющий, день, а может быть, несколько дежурить у объекта и общаться с людьми или ставить камеру и наблюдать. Но пока что не выходит.

— Скажи, а когда ты монтируешь свои работы, тебе же приходится задействовать массу людей. Как минимум — водителя крана. Никто не выражает... недоумения, например?
— Нет. Я говорю: мы снимаем кино, и водитель крана спокойно спит в кабине. Подозревает он или не подозревает, что вообще-то мы творим незаконное, я не знаю. Может и подозревает, но ему пофиг. Только когда мы делали «Вечный огонь» и вышел сторож ближе к концу и начал записывать номера крана, для водителя это было «вдруг».

— Равнодушие крановщиков — двигатель прогресса?
— Не только крановщиков, вообще всех. Тех же копов. Иногда они едут мимо и все прекрасно видят, но не вмешиваются. А когда вмешиваются, ты им показываешь эскиз, что-то там объясняешь, и все снова в порядке. А есть у тебя разрешение, нет...

Тима у «Вечного огня» — портретов солдат Великой Отечественной войны в рамах бывшей швейной фабрики, где в годы войны был госпиталь. Эту его работу тоже пытались разобрать и даже — заставить разобрать самого. Но потом оставили все как есть. Тима говорит, самое интересное в этих портретах, что за три месяца, пока они висели на открытом воздухе, ни один не потерял взгляда. А значит, они «живут, а не просто делают вид, что они вечные».

— А гопники? Творишь ведь по ночам в основном, так? Эти-то ребята пострашнее полицейских. Не достают?
— Гопники шуткуют, как правило, и почти всегда спрашивают все подробно, а получив ответ, говорят «зае...сь» или молча уходят.

— Ты специально учился где-то?
— Нет, я учился вообще-то на философском. Но я, конечно, учусь у тех, кто тоже занимается уличным искусством, смотрю их работы, слежу за направлением мысли. Идеи, как, кто и что делает.

— Как думаешь, скоро тебя станут звать работать за деньги? Именно в качестве уличного не-художника?
— Так уже зовут, но не каждый раз из этого выходит что-то хорошее. Потому что не дают делать то, чего тебе хочется, а предлагают найти компромисс между тем, что ты задумал, и тем, как это видит заказчик. А компромисс — это, мягко говоря, какое-то ужасающее «не то».

— Но есть же целые фестивали уличного искусства, там-то можно самовыразиться по полной?
— Тоже нет. Да, за границей на такие фестивали приглашают какого-нибудь крутого мастера, ему платят деньги, а он делает, что хочет. У нас в России даже таким ставят рамки. Потому что главный на фестивале — устроитель, куратор, а то и вовсе спонсор, которые «сами знают, как надо». Это неплохо, но для меня... и не хорошо. Логотип спонсора рисовать? М... так я, вроде, не умею. И еще я не умею придумывать «в тему». Специально, оно всегда хуже получается, чем если бы я увидел объект — и он сам меня вдохновил на что-то.

— Ну да, секретность, секретность и еще раз секретность. А маску свою ты тоже постоянно носишь? Или только когда делаешь очередной объект?
— Когда делаю — как раз нет. Маска привлекает лишнее внимание, а мне оно, тем более во время работы, ни к чему. Маску я надеваю только на интервью, чтобы лишней идентификации не было. Лишней, именно что. У нас даже была идея, чтобы интервью давали разные люди под одной маской, классный миф бы получился... еще один!

— А если бы выйти из тени? Если завтра к тебе придет человек из городской администрации и скажет: давай-ка, мол, Тима, вместе? Чтобы город красивый был. Что ты ему ответишь?
— Я соглашусь. Не знаю, что из этого может получиться, но ведь я... не против власти как таковой, если я что-то делаю без ее разрешения. Мне многое не нравится, как и что происходит, но я прекрасно понимаю, что люди в администрации, которые, например, занимаются благоустройством, и федералы — это разные вообще уровни. И они, наверное, никогда не пересекутся, и значит, есть шанс, что нам есть о чем говорить с городскими властями. Но может оказаться, что и нет. Как ни крути, street art может помочь городу стать красивее и привлекательнее для жителей и даже для туристов, но для этого нужна политическая воля. Как в Перми, где этим занимается губернатор.

Тима у костяшек домино, которыми он сделал опоры моста на Челюскинцев. Утверждает, что рано или поздно эти опоры сложатся, как костяшки, когда здесь уже не будут жить люди, и все придет в запустение. Этакий Fallout, кто понимает, о чем речь. Но самое главное, «костяшки» сами захотели ими быть. Тима не придумывает предметам другое имя или назначение, он только придает им его.

— А еще что? Нужна же... ну, жизнь какая-то? Как минимум. На пустом месте же ничего не берется?
— А у нас все в порядке с жизнью. И я почти уверен, не только в уличном искусстве, наверняка, и в музыке, и в спорте. У нас очень крутой город. Я никогда и нигде не был за границей (хотя мне и кажется, что был), но пока меня все здесь устраивает, я не хочу никуда переезжать... за жизнью. Я хочу жить здесь.

P.S. Прочитал и порадовался за нашу молодежь. Как много появляется хороших ребят, не так ли? Собственно, поэтому и появился этот пост.