Ничего сверхнового в «гибридной войне» нет. Все это, в той или иной мере, той или иной комбинации элементов, практиковалось задолго до появления «зеленых человечков» Путина в Крыму и в Донбассе. Но поскольку таких терминов тогда не было, в закрытых документах ее именовали «активной разведкой», в открытых – партизанскими действиями, повстанческим движением или, позже, народно-освободительной борьбой и национально-освободительным движением.

«Наш революционный палец, запущенный в Китай»

7 октября 1929 года Сталин, пребывавший, как обычно, на многомесячном отдыхе в Сочи, отправил в Москву замещавшему его Молотову (на тот момент члену Политбюро ЦК ВКП(б) и секретарю ЦК) весьма любопытное послание:

​​«С Китаем будет возня. Кстати, мне кажется, что пора нам перейти на точку зрения организации повстанческого революционного движения в Маньчжурии. Отдельные отряды, посылаемые нами в Маньчжурию для выполнения отдельных эпизодического характера заданий – дело, конечно, хорошее, но это не то. Теперь надо пойти на большее. Нам надо организовать две двухполковые бригады главным образом из китайцев, снабдить их всем необходимым (артиллерия, пулеметы и т. д.), поставить во главе бригад китайцев и пустить их в Маньчжурию, дав им задание: поднять восстание в маньчжурских войсках, присоединить к себе надежных солдат из этих войск (остальных распустить по домам, обезглавив предварительно ком[андный] состав), развернуться в дивизии, занять Харбин и, набравшись сил, объявить Чансуеляна [Чжан Сюэлян, сын генералиссимуса Чжан Цзолиня, правитель Маньчжурии в 1928-1931 гг. – Прим. авт.] низложенным, установить революционную власть (погромить помещиков, привлечь крестьян, создать советы в городах и деревнях и т. п.). Это необходимо. Это мы можем и, по-моему, должны сделать. Никаким «международным правам» не противоречит это дело. Всем будет понятно, что мы против войны с Китаем, наши красноармейцы охраняют лишь наши границы и не имеют намерения перейти на кит[айскую] территорию, а если внутри Маньчжурии имеется восстание, то это вполне понятная штука в обстановке того режима, который установил Чансуелян. Подумай об этом. Дело важное». (Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925 – 1936 гг. Сборник документов. М., «Россия молодая», 1995, стр.167-168.)

Немного предыстории. На тот момент камнем преткновения для Москвы и Чжан Сюэляна была Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД). История этого конфликта крайне неоднозначна: советские, а ныне и российские историки казенной выделки твердили и твердят, что во всем виноваты исключительно «китайские милитаристы», пытавшиеся прибрать к рукам принадлежавшую Советскому Союзу КВЖД. По версии китайской стороны, конфликтную ситуацию спровоцировал как раз СССР, постоянно нарушавший соглашение 1924 года о совместном управлении. При этом прибыли дорога не приносила, оставалась предприятием глубоко убыточным. Для фактического хозяина Маньчжурии, генералиссимуса Чжан Цзолиня, КВЖД была стратегической магистралью, однако платить за переброску по ней своих войск он не желал, да и не мог. Попытки советской администрации КВЖД не допустить провоза эшелонов с вооруженными «зайцами», китайские военные пресекали угрозой расстрела. Затем Чжан Цзолинь и вовсе приступил к планомерному захвату магистрали. Было очевидно, что дорогу не удержать, рентабельной она в советских руках никогда не будет, а ее стратегическое значение во враждебном окружении практически нулевое. Еще в 1926 году в Москве некоторые здравомыслящие «партийные товарищи» заговорили, что «нам нужно поскорее разделаться с КВЖД, сдать ее, что это есть «мозоль» на нашей ноге…». (Письма Сталина Молотову…, стр. 77.) Но, как громогласно заявил на июльском (1926 года) пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) пламенный член Политбюро Николай Бухарин, «у нас был вопрос о КВЖД, о железнодорожной линии, которая является главной стратегической жилой, которая является нашим революционным пальцем, запущенным в Китай». (Там же.)

Поскольку «наш революционный палец, запущенный в Китай» вынимать оттуда никак не хотелось, Москва попыталась было разрешить этот вопрос по-сталински кардинально: нет человека – нет проблем. 4 июня 1928 года вагон, в котором ехал Чжан Цзолинь, был взорван близ Мукдена миной, заложенной в виадук. Спустя несколько часов тяжело раненный генералиссимус скончался в Мукденском госпитале. Хотя в покушении немедленно обвинили японцев, ныне известно, что его организовали резидент ИНО ОГПУ в Харбине Наум Эйтингон и резидент IV Управления (Разведупра) Штаба РККА Христофор Салнынь. Однако проблему это не решило, поскольку Чжан Сюэлян, сын убитого Чжан Цзолиня, тоже не пожелал прислушиваться к «веским» аргументам Кремля. Отсюда и вариант организации «повстанческого движения», предложенный было Сталиным. В конечном счете, правда, решили без затей применить открытую силу: подтянули к границе артиллерию, кавалерию, пехотные части, авиацию. 12 октября 1929 года части специально под эту кампанию созданной Особой Дальневосточной армии нанесли первый удар, захватив город Лахасусу (Тунцзян) в провинции Хуйлунцзян и уничтожив половину кораблей китайской Сунгарийской флотилии. 30 октября 1929 года корабли советской Дальневосточной военной флотилии высадили десант в устье Сунгари, добили остатки Сунгарийской флотилии, а два советских полка попутно захватили город Фуцзинь. Одновременно советские войска перешли советско-китайскую границу и в Приморье – возле города Мишаньфу. Погромив китайские войска, заключили новое соглашение по КВЖД, формально восстановив совместное управление. Но «революционный палец, запущенный в Китай» все равно пришлось позже из Китая вытащить, отдав Маньчжурию оккупировавшим ее японцам.

«Шуму наделали, а мост не взорвали»

Впрочем, поначалу пыл дальневосточных красных диверсантов это не умерило – пока они не попались с поличным. 7 июля 1932 года советник посольства Японии в Москве передал в Наркомат иностранных дел СССР ноту своего правительства, в которой говорилось: некий кореец Ли, арестованный японскими властями, дал показания, что он вместе с тремя другими корейцами был завербован ОГПУ, снабжен взрывчаткой и переброшен в Маньчжурию с заданием взорвать ряд мостов. Как самокритично доложил Москве руководитель полномочного представительства ОГПУ по Дальневосточному краю Терентий Дерибас, организованная им операция провалилась, «шуму наделали, а мост не взорвали». (Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М., Международный фонд «Демократия», 2003, стр. 807.) Мало того, так ведь еще и агентов-взрывников поймали – и они во всем признались.

Сталин, снова отдыхавший тогда «на югах« и извещенный о скандальном фиаско чекистов еще до официального получения японской «рекламации», написал замещавшему его в Москве члену Политбюро и секретарю ЦК Кагановичу:

«Нельзя оставлять без внимания преступный факт нарушения директивы ЦК о недопустимости подрывной работы ОГПУ и Разведупра в Маньчжурии. Арест каких-то корейцев-подрывников и касательство к этому делу наших органов создает (может создать) новую опасность провокации конфликта с Японией. Кому все это нужно, если не врагам советской власти? Обязательно запросите руководителей Дальвоста, выясните дело и накажите примерно нарушителей интересов СССР. Нельзя дальше терпеть это безобразие! Поговорите с Молотовым и примите драконовские меры против преступников из ОГПУ и Разведупра (вполне возможно, что эти господа являются агентами наших врагов в нашей среде). Покажите, что есть еще в Москве власть, умеющая примерно карать преступников. Привет! И. Сталин». (Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. М., РОССПЭН, 2001, стр. 208.)

​​2 июля 1932 года Каганович сообщил вождю, что ситуацию с корейцами-диверсантами он выяснил и, «к сожалению, Ваше предположение оправдалось – это ОГПУ (остатки старого). В случае запроса Хироты (у него есть указание) Карахану нами даны указания». (Там же, стр. 212.) (Хирота Коки – в 1928-32 гг. посол Японии в СССР; Лев Карахан – заместитель народного комиссара иностранных дел).

Попутно Каганович проинформировал Сталина, что «на днях на наш пограничный пост явился якобы представитель Китайской Народной Армии с письмом к Блюхеру (Василий Блюхер – командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией. – Прим. авт.) за оружием и т. д. Мы дали директиву немедленно отправить его обратно и впредь не допускать перехода подобных представ[ителей], либо подосланных провокаторов, либо объективно играющих провокационную роль, безразлично». (Там же.)

Информативная ремарка: значит, подобные походы в «военторг» к Блюхеру были делом вполне обычным и регулярным. Вот только из-за этого провала пришлось сделать конспиративную паузу, закрыв «военторг» на учет. 16 июля 1932 года Политбюро ЦК ВКП(б), рассмотрев «Вопрос ДВК», постановило «обратить внимание ОГПУ на то, что дело было организовано очень плохо; подобранные люди не были должным образом проверены», посему «указать т. Дерибасу, что он лично не уделил должного внимания этому важнейшему делу, в особенности подбору и проверке людей». Непосредственно же «отвечающему за плохую организацию дела», начальнику Владивостокского оперативного сектора ГПУ Николаю Загвоздину, объявлен строгий выговор, приказано «предрешить отзыв т. Загвоздина из Владивостока« и «поручить ОГПУ укрепить кадрами военно-оперативный сектор». (Лубянка…, стр. 315.)

Разумеется, любую причастность советской госбезопасности к террористическим акциям было приказано отрицать, посему замнаркома иностранных дел Лев Карахан, пригласив к себе японского посла, заявил ему, что «все сообщение корейца Ли с начала до конца является злостным и провокационным вымыслом. Ни Владивостокское ГПУ, ни какое-либо другое советское учреждение во Владивостоке не могло давать и не давало тех поручений, о которых показывает Ли-Хак-Ун, ни каких-либо других аналогичного характера ни корейцу Ли, ни каким-либо другим лицам». (Сталин и Каганович…, стр. 277.)

«Стихийно нарастающее движение зарубежного крестьянства»

Однако вернемся на несколько лет назад. 25 февраля 1925 года Политбюро ЦК РКП(б), рассмотрев на своем заседании «проект постановления Комиссии Политбюро по вопросу об активной разведке», утвердило постановление «О Разведупре». Первый пункт этого документа под грифом «совершенно секретно» гласил:

«Активная разведка (диверсионные, военно-подрывные группы и пр.) в первый период ее существования была необходимым дополнением наших военных мероприятий и выполняла возложенные на нее из центра боевые задачи». (Лубянка…, стр. 98.)

​​Далее говорилось, что «с установлением более или менее нормальных дипломатических отношений с прилегающими к СССР странами» якобы «неоднократно давались директивы о прекращении активных действий», но, мол, «стихийно нарастающее» движение «зарубежного крестьянства, из которого комплектовались кадры диверсионных групп активной разведки», столь усложнили руководство этими группами, что имел место целый ряд инцидентов, «причинявших вред нашей дипломатической работе». Посему Политбюро ЦК приказывало: «активную разведку в настоящем ее виде (организация связи, снабжения и руководства диверсионными отрядами на территории Польской Республики) – ликвидировать». Указано, чтобы отныне «ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство», а «вся боевая и повстанческая работа, отряды и группы, поскольку они политически целесообразны <…>, должны быть переданы в полное подчинение коммунистических партий данной страны…». Все же прочие «группы активной разведки, а также военно-подрывные и диверсионные группы <…> ликвидируются», а вместо «активной разведки в ее настоящем виде» на территории соседних государств организуются «особые пункты» – глубоко законспирированные опорные пункты «для подготовки к деструктивной работе во время войны в тылу противника». Эти самые «пункты имеют характер информационный и подготовительный, с тем, однако, чтобы в соответствующие моменты могли развернуться в боевые», но «никоим образом не связываются с партией». Политбюро приказало немедленно сменить всех расконспирированных начальников «бывшей Активной Разведки» и очистить пограничную зону на нашей стороне «от активных партизан, которые, как констатировано, самостоятельно переходят границы для боевой работы». Предписано «не озлобляя их и оставляя на учете для использования в случае войны», эвакуировать вглубь страны. А «для безболезненного проведения всех указанных мероприятий и для избежания недовольства, отрыва или вырождения отдельных групп или лиц необходимо ассигнование соответствующих сумм», а также установление «твердой сметы для работы на будущее в размерах, гарантирующих организованную и выдержанную работу всех сотрудников». Оговорено, что «изменение указанных методов работы, вызываемое особенностями обстановки (например, Бессарабия), может иметь место только по особому постановлению Политбюро». Но особо привлекает внимание такой пассаж решения Политбюро: «Следует подчеркнуть, что польское правительство в данном вопросе не имеет против нас прямых улик, а базируется лишь на догадках. Поэтому всяким выпадам с польской стороны должен быть дан решительный отпор». (Лубянка…, стр. 98-100.) Попутно Политбюро вынесло т. н. «частное постановление» в адрес полпреда ОГПУ по Западному краю и председателя ГПУ БССР Филиппа Медведя, который «отдал приказ о выполнении известного дела и организовал его без разрешения или указания прямого начальника». (Там же.)

От Польши до Ирландии

…Это дело началось 5 января 1925 года, когда председатель ОГПУ СССР и кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) Феликс Дзержинский получил экстренное сообщение полпреда ОГПУ по УССР (и, по совместительству, председателя ГПУ и наркома внутренних дел Украины) Всеволода Балицкого, что части польской армии, перейдя советскую границу возле Ямполя (ныне городок в Хмельницкой области), разгромили управление 2-й комендатуры Ямпольского погранотряда и прорвались на территорию СССР. Отношения Москвы с Варшавой были тогда далеко не теплыми, но чтобы в открытую разнести целую заставу?!

Политбюро было в шоке, решив даже: вот оно, польская агрессия, о которой так долго говорили большевики, началась! Поскольку на тот момент «несокрушимая и легендарная« Красная Армия была совершенно небоеспособна, через НКИД полякам тут же передали ноту о согласии советской стороны уладить инцидент мирным путем. Польский МИД ту ноту встретил поначалу с нескрываемым изумлением: какой инцидент?! Тем паче, как вскоре выяснилось, на всей прочей границе с Польшей не происходило ровным счетом ничего: польские войска границу не переходили, советские заставы не атаковали и не обстреливали.

Начальник погранохраны ГПУ УССР Николай Быстрых, со ссылкой на донесение Волынской губернской пограничной охраны, отрапортовал Москве:

«5 января 1925 года в 1 час. 30 мин. отрядом польских войск в составе 40 пеших и трех конных было совершено нападение на управление 2 комендатуры Ямпольского отряда и расположенную при ней заставу № 5 в районе селения Сивки, что в 7 км севернее Ямполя. Нападение отбито. С нашей стороны ранен начальник заставы Диккерман, с польской – 1 убит. <…> 5 января в 1 час 30 мин. нашими часовыми на границе пограничниками Звугиным и Трубициным было обнаружено движение группы польских войск около 40 человек пехоты и 3-х всадников, ехавших впереди. Поляки, заметив обход, открыли по нему стрельбу и, не приостанавливая своего движения, перешли нашу границу, сделав налет на управление комендатуры. Здание комендатуры было обстреляно ружейным огнем, причем около самого здания брошено до 30 бомб. Начальник заставы вместе с 16 красноармейцами, выйдя на тревогу, стал оттеснять противника и был ранен. Полякам удалось ворваться в квартиру начальника заставы (они думали – это застава). Находившийся в квартире сотрудник выстрелом из винтовки убил наповал первого вошедшего поляка. Труп унесен поляками. Вещественным доказательством является брошенная пилотка убитого. Убийство польского солдата и решительный отпор нашей погранохраны заставили нападавших отступить…». (Пограничные войска СССР 1918–1928. Сборник документов и материалов. М., Издательство «Наука«, 1973, стр. 515-516.)

Пограничников можно поздравить соврамши: нападавшие вовсе не отступили или отошли – успешно прорвались на советскую территорию, где бесследно и растворились. Проявив при этом исключительную боевую выучку: не бросили убитого товарища, забрав его тело, не оставив тем самым никаких улик, кроме той самой пилотки, которую к делу не пришьешь. Да и было ли вообще это тело? Не говоря уж о том, что в горячке ночного боя просто нереально было различить две капральские нашивки на погонах якобы убитого.

Реакция «Железного Феликса» была стремительна. Справедливо не доверяя рапортам с мест, он тут же приказал своему заместителю Генриху Ягоде:

«Надо с расследованием выехать на место. Надо выяснить до полной ясности мотивы и причины таких действий поляков. Вопрос очень серьезный». (Ф.Э. Дзержинский – председатель ВЧК-ГПУ. 1917-1926. Сборник документов. М., Международный фонд Демократия, 2007, документ № 981.)

Специально для рассмотрения «ямпольского инцидента» Политбюро ЦК РКП(б) 8 января 1925 года собралось на экстренное заседание, создав специальную тройку для детального расследования. Каковая выяснила нечто такое, что 27 января 1925 года пришлось вновь созывать специальное заседание Политбюро по этому же вопросу. Тем же днем датирован и весьма необычный приказ, отданный Дзержинским все тому же Ягоде: «Необходимо запросить погран[ичную] охрану в центре и на местах все, что им известно о бандах (наших) и о деятельности Разведупра, а также у съехавшихся на съезд начальников особ[ых] отделов. Вопрос архисрочный и архиважный». (Ф.Э. Дзержинский – председатель ВЧК-ГПУ. 1917-1926…, документ № 987.)

​​«Наши банды» – это не оговорка председателя ОГПУ. К тому времени Дзержинский доподлинно знал, что на заставу напали не поляки, а… свои – переодетый в польскую военную форму диверсионно-террористический спецотряд военной разведки, Разведупра Штаба РККА! Вот этих-то диверсантов Разведупра Дзержинский, не сдерживая холодной ярости, и величал «нашими бандами». Очень показательно его письмо шефу украинского ГПУ Всеволоду Балицкому, отправленное тогда же:

«Дорогой товарищ Балицкий!

Безответственным действиям Разведупра, втягивающим нас в конфликты с соседними государствами, надо положить властно предел. Случай в Ямполе доказал, что на нашей территории существуют банды против поляков, как равно и при содействии с нашей стороны работают банды за кордоном. Прошу Вас прислать мне срочно весь имеющийся у Вас материал и по этому вопросу, а также собрать дополнительно:

1) Какие банды, их количество, местоположение, как с нашей стороны границы, так и по ту сторону. Их вооружение. Что они из себя представляют, идейность и дисциплинированность?

2) Кому они подведомственны и подчинены, какому учреждению и каким лицам в приграничной зоне, в Киеве, Харькове, Москве?

3) Каковая организация управления ими в центрах и на местах. Линия их подчинения?

4) Что представляет у Вас из себя Разведупр и его органы? Какие идеи? Характеристика лиц и оценка, кто им дает указания?

5) Какие их взаимоотношения с нами и с погранвойсками? Каким образом наша погранохрана их пропускает через границу?

6) Ваши предложения и Ваше отношение к бандам, к их деятельности, а также к Разведупру. Надо ли их ликвидировать и как это можно сделать? Можно ли и следует ли банды эвакуировать в глубь страны и куда? Не могут ли эти банды выступить против нас, кой-кого из них перебросить на сторону врага.

Прошу лично заняться этим делом. Копии с моего письма не снимать, а вернуть его мне с ответом и материалами, которые мне нужны для комиссии П/бюро, в которую я вхожу.

Привет,

Ф.ДЗЕРЖИНСКИЙ

P.S. Пришлите мне подробные данные о ямпольских бандах, о том, что фактически комиссия обнаружила». (Ф.Э. Дзержинский – председатель ВЧК-ГПУ. 1917-1926…, документ № 988.)

В ходе того своего расследования Феликс Дзержинский вообще узнал много чего интересного. Например, что военная разведка ведет эти операции мало того, что у него под боком, так еще и с марта 1921 года, когда Советская Россия и Польша заключили Рижский мирный договор. Вот сразу после заключения этого мира Разведупр и развернул т. н. «активную разведку» – масштабную операцию по заброске в Польшу хорошо подготовленных диверсионно-террористических групп и отрядов. Это была не самодеятельность, а спецоперация, санкционированная на уровне Политбюро. Кремль полагал, что профессиональные диверсанты и террористы так расшатают польский тыл и всколыхнут народные массы, что Восточная Польша сама упадет в руки большевиков.

Командный состав для тех отрядов подбирался из числа кадровых командиров Красной Армии, имевших боевой опыт, а также из опытных политруков и чекистов, как правило, окончивших курсы комсостава. Костяк собственно диверсионных отрядов формировали и вооружали на территории Белоруссии и после прохождения спецподготовки перебрасывали в восточные воеводства Польши через специальные «окна» на границе. Советские диверсанты, активно изображая народных мстителей, убивали отдельных полицейских и нападали на полицейские участки, захватывали и грабили пассажирские поезда, пускали под откос грузовые составы, взрывали паровозы и мосты, грабили и жгли польские помещичьи усадьбы, строго по инструкции истребляли помещиков, чиновников, ксендзов, православных священников, мелких чиновников, гминных войтов (старост), вырезали польские хутора, уничтожали «предателей», совершали налеты на тюрьмы – для освобождения «боевых товарищей», грабили отделения и банки – для получения средств на «освободительную борьбу», разумеется. По возможности, «повстанцы» устраивали в селах собрания, где пылко призывали белорусских крестьян выступить против польских «панов». Особую известность обрели такие командиры отрядов «активной разведки», как Кирилл Орловский, Василий Корж, Александр Рабцевич, Станислав Ваупшасов (настоящая фамилия Ваупшас). К слову, последний весьма красочно расписал свои «подвиги» в мемуарах, без малейшего стеснения поведав, как его люди, переодевшись в польскую военную или полицейскую форму (советские диверсанты в Польше вообще действовали в польской форме, хотя, согласно уже существовавшим к тому времени нормам ведения боя, лица, использующие при ведении боевых действий военную форму противника, считаются военными преступниками), грабили и сжигали имения «панов», убивали тех, «кто не мог ждать от нас пощады», сжигали волостные правления, захватывали поезда, грабили их пассажиров, особое внимание уделяя почтовым вагонам (См.: Ваупшасов С.А. На тревожных перекрестках. Записки чекиста. М., Политиздат, 1974, стр. 95-139.) Примечательно, что хотя сама операция шла по линии Разведупра, все видные деятели «активной разведки» впоследствии оказались в кадрах чекистского ведомства.

С апреля 1921 года по апрель 1924 года польские власти зафиксировали 259 переходов границы, совершенных отрядами боевиков Разведупра РККА. С апреля по ноябрь 1924 года эти отряды «активной разведки» провели в Восточной Польше не менее 89 крупномасштабных боевых операций по дестабилизации обстановки. Как полагали аналитики «Двуйки», Второго (разведывательного) отдела Генерального штаба Войска Польского, в Полесье, Налибокской, Беловежской и Гродненской пущах, а также на территории Виленщины в тот период действовало не менее пяти-шести тысяч боевиков «активной разведки». Причем операции «спецназа» Разведупра не прекратились даже после скандального инцидента в Ямполье и решения Политбюро о ликвидации этой самой «активной разведки в настоящем ее виде». С марта по май 1925 года боевики провели в Западной Белоруссии 59 боевых операций, с июня по август того же года – еще 50 боевых операций, всего же с декабря 1924 года по август 1925 года советские диверсанты провели 199 боевых операций. (См.: Колпакиди А.И., Прохоров Д.П. Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки. Книга вторая. М., «ОЛМА-ПРЕСС», стр. 127.)

Правда, свою основную задачу диверсанты и террористы «активной разведки« не выполнили – «народного восстания» в Западной Белоруссии и Западной Украине так и не вышло. Вот один из таких советских диверсионных отрядов, видимо, прижатый к границе пограничниками Korpus Ochrony Pogranicza (Корпус охраны границы), и атаковал советскую заставу. Зачем? Может быть, боевики приняли глухой ночью советскую заставу за польскую, а может быть, советские пограничники сами открыли огонь по рвущимся через границу неизвестным в польской форме.

«Ямпольский инцидент» крест на операциях «активной разведки» не поставил. Они вовсю продолжились на Дальнем Востоке, в 1929 и 1930 гг. велись в Афганистане, с 1933 по 1946 гг. ­– в Западном Китае (Синьцзяне). А 16 июня 1927 года председатель РВС СССР, нарком по военным и морским делам Клим Ворошилов и вовсе обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с интересным предложением: вспомнить опыт ГПУ и Разведупра РККА первой половины 1920-х годов по организации «активной разведки» на территории Польши и срочно развернуть советские диверсионные группы в… Ирландии! Политбюро, рассмотрев через неделю «Вопросы т. Ворошилова», постановило:

«Предложение т. Ворошилова об И. принять […] По вопросу о подготовительных мероприятиях по д[иверсионной] ч[асти] признать необходимым приступить к подготовке, поручив комиссии в составе т.т. Косиора (пред.), Пятницкого, Ягоды и Берзина в 2-недельный срок наметить план, методы и необходимые средства для работы на ближайший период». (Лубянка…, стр. 134-135, 795.) (Иосиф Косиор – член Оргбюро и секретарь ЦК ВКП(б), Осип Пятницкий – секретарь Исполкома Коминтерна, Генрих Ягода – заместитель председателя ОГПУ, Ян Берзин – начальник IV (разведывательного) управления Штаба РККА. – Прим. авт.)

Почему Ворошилов предложил развернуть диверсионные формирования именно в Ирландии, догадаться не так уж и сложно. 23 февраля 1927 года министр иностранных дел Великобритании Джозеф Остин Чемберлен обратился к советскому правительству с нотой, требуя прекратить антибританскую пропаганду и подрывную деятельность против Британской империи, а мае того же года британское правительство разорвало дипломатические отношения с СССР. Москва тогда всерьез полагала, что дело идет к организации большого военного похода против СССР во главе с Британией, противопоставить которому было нечего – Красная Армия была тогда фактически небоеспособна. Отсюда и ворошиловская идея: попытаться дотянуться до «проклятой англичанки» хотя бы руками диверсантов – через Ирландию. Эта авантюра завершилась ничем: абсолютно никаких возможностей для развертывания «активной разведки» в Ирландии у СССР тогда не было.

Радио Свобода