часть 1

Виктор Васнецов

Богатыри.

1881-1898

Холст, масло. 295,3 х 446 см

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Будь я конем, картина ‹Три богатыря› была бы мне иконой. Кони у Васнецова вышли лучше людей. Первые занимают на холсте больше места, чем вторые, и могут обойтись без всадников. Богатырские кони действительно сказочно красивы, причем той естественной красой, которой может похвастаться не всякая манекенщица. Не нуждаясь в сверкающих доспехах, они, как обнаженная прелестница в бархотке на картине Мане ‹Олимпия›, обходятся легкой и элегантной сбруей: кожаной на одной шее, золотой – на другой, с серебром – на третьей. То же с прической. Убранные с деланной небрежностью гривы развеваются по ветру, как локоны Венеры. Умные, с тонкими чертами лица (не морды же), они смотрят туда же, куда всадники, – за раму. Но зритель чувствует, что лошади видят и понимают больше. Оно и немудрено, если верить Юнгу, считавшему лошадь нашей внутренней матерью, аккумулятором интуиции, воплощением подсознательного знания, с которым не спорят, не соглашаются, а просто живут.

Конечно же лошади Васнецова играют аллегорические роли, но справляются они с ними без натуги, с той грацией, с которой звери представляют самих себя на воле, а не в геральдическом зверинце. Масть каждого коня определяет его происхождение: бурый – от бури, белый был облаком, вороной – ночью. Глядя на их волшебную стать, легко поверить, что они, как настаивают источники, кормятся огнем, несутся, как птицы, говорят, как люди, – и только правду. В богатырей поверить труднее. На первый взгляд они кажутся высланным в дозор передовым отрядом. Фокус, однако, в том, что за ними нет армии. Вернее – они и есть армия. Другой не нужно, ибо по мерке эпоса три богатыря равны одной орде. В этом, собственно, суть геополитической грезы фольклора. На Руси, в стране, лишенной естественных границ в виде скал и морей, защитой должны служить заменяющие горы и похожие на них богатыри. Своими плечами они создают русские Фермопилы, мимо которых врагу ни пройти, ни проехать. Это – передвижная граница: та земля своя, где оставил след богатырский конь. Васнецов, впрочем, оборонительную тактику предпочел атакующей. Его богатыри стоят, а не скачут. Их мощь – статичная, энергия – потенциальная, сила – непреклонная: попробуй сдвинь. Они – живая крепость. Поэтому другой архитектуры на холсте и нет. Разве что могильник, дающий понять, чем все кончается, когда никто не стоит на страже. Чтобы увести зрителя в допотопную древность, Васнецов показывает, что богатыри защищают не село, не город, а пустой ландшафт. Родная география тут еще не стала историей, но уже намекает на нее.

На заднем плане – колыбель славян. Это – дремучий лес, который, по словам Тацита, был варварам родиной, храмом и убежищем. Перед ним – чисто поле, готовое для сельского хозяйства. Это – целина, ждущая сохи и зерна, чтобы дать всходы светлого будущего. О нем мы можем судить по вынесенным вперед елочкам-подросткам, трогательным в своей временной – пока не выросли – беззащитности. За такими деревьями уже нельзя разглядеть леса. В отличие от непроницаемой для врага и глаза чащи, тут растет роща – собрание особей, союз индивидуальностей, обладающих неповторимым убором ветвей и рисунком профиля. В этой поучительной панораме расположились богатыри – в самом центре, то есть посредине. Выйдя из первобытных дебрей, они остановились на пороге истории, но не переступили его. За них это сделал Васнецов.

Современники видели великую заслугу Васнецова в том, что он спас отечественную живопись от опостылевшего жанр с его вечным ‹кабаком у заставы›. Вслед за прерафаэлитами, но независимо от них Васнецов решил заменить пошлую прозу народным вымыслом. Вместо ‹свинцовых мерзостей русской жизни› он хотел писать ее пестрые фантазии. Однако уже первые критики попрекали художника общим грехом русской школы – бескомпромиссным реализмом. Дело в том, что сказка не бывает правдоподобной, былина – тем более. Эпические сказания, как учило модное тогда мифологическое направление, служили нашим предкам неточными, но убедительными науками. Туча стала великаном, солнце – героем, луна – героиней. Превращаясь в людей, явления природы перенимали их мотивы и внешность, но только отчасти. Поэтому искусство древних условно и универсально. Так, скифская баба обозначает сразу все: это – и жена, и мать, и сыра-земля. Но Васнецов слишком долго был передвижником. Его богатыри не столько сказочные, сколько исторические персонажи. Художник опрокинул эпос в психологию, снабдив каждого героя подробным, как в прозе, характером. Пользуясь статичностью фронтальной композиции, где живой – один ковыль, художник дает нам вволю налюбоваться на своих богатырей, застывших в парадной позе, словно на снимке провинциального фотографа.

Добрыня, несомненно, рыцарь и джентльмен. Благородная посадка, вызолоченные стремена и, конечно, меч – гордое оружие княжича, варяга, аристократа. Сразу видно, что такой, как в ‹Великолепной семерке›, не тратит лишних слов – разве что брови нахмурит. Илья Муромец рядом с ним – как Власов или Жаботинский. Сила его пропорциональна весу и большому по тем временам росту (177 см – если судить по мощам в Печерской лавре). Будучи крестьянином по рождению и призванию, Илья – ядро обороны. Соответственно, он вооружен не мечом, как профессиональный воин Добрыня, а булавой, выигрывающей в эффективности за счет разборчивости. Алеша Попович – слабое звено отряда. Он – начинающий герой, так сказать, комсомолец от богатырей. Еще не умея целиком отдаться ратному подвигу, Алеша занят своими мыслями. Взгляд – отсутствующий, поза – расслабленная, сам черняв. Да и снаряжение его сомнительно с точки зрения эпической доблести. Лук по Гомеру – неполноценное оружие, ибо стрела исключает отраду настоящего бойца: рукопашную. Простодушный зритель может всего этого не заметить, ленивый – не знать, но каждый оценит крепкую мужскую дружбу трех богатырей, у которых нет ничего общего, кроме защиты отечества.

Если Васнецов и не смог возродить фольклор, он сумел его породить. Картина ‹Три богатыря› вернулась туда, откуда вышла, сама став источником устного народного творчества. Больше всего анекдоту понравилось то, что богатырей – трое. Образуя симметричную, устойчивую, как пирамида, фигуру, они дополняют друг друга, составляя минимальный, но исчерпывающий любую ситуацию сюжет. У каждого богатыря свое амплуа. Универсальное, неповторимое и расплывчатое, оно позволяет троице пускаться в любые приключения и выходить сухими из воды и целыми из схватки. В том числе и тогда, когда анекдот сталкивает трех богатырей с их галльскими братьями – тремя мушкетерами: Илью Муромца – с могучим простаком Портосом, Добрыню Никитича – с изящным Атосом, Алешу – со смазливы Арамисом, который тоже был своего рода поповичем.

В советской традиции васнецовские богатыри преобразились в трех незадачливых уголовников, которых замечательно воплотили на экране Вицин, Моргунов и Никулин. В новой России богатырей опять принимают всерьез – младоязычники. Во всяком случае, в интернете, склонном поощрять любые отклонения, я нашел адептов культа трех богатырей, которым они поклоняются, как сказано в ссылке, ‹во всеславянском святилище Перуна, что стоит во Невограде (Санкт-Петербург), на святой горе между улицами Ярослава Гашека и Бухарестской›.

Когда вещь становится привычной, как конфетный фантик, мы перестаем ее замечать, не видим необходимости над ней задумываться, даже если она – произведение искусства. “Утро в сосновом бору”, “Грачи прилетели”, “Явление Христа народу” – эти и другие полотна давно превратились в незыблемые вехи русской культуры, так что скользящий по ним глаз мало что отмечает, помимо их незыблемости. Как известно, Александр Генис пишет только о том, что любит. И под его взглядом, полным любви и внимания, эти знаменитые-безвестные картины вновь оживают, превращаясь в истории – далекие от хрестоматийных штампов, неожиданные, забавные и пронзительные.

Александр Генис – журналист, писатель и культуролог. Среди его самых известных книг – “Вавилонская башня”, “Американская азбука”, “Довлатов и окрестности”, “Шесть пальцев”, а также “Родная речь”, “Русская кухня в изгнании” и другие вещи, написанные в соавторстве с Петром Вайлем. Творчество Гениса ускользает от жанровых определений, но всегда сочетает глубину содержания с неотразимым обаянием формы.

(автора предисловия не нашла)

 ФАНТИКИ

Карл Брюллов

Последний день Помпеи. 1830-1833

Холст, масло. 465,5 х 651 см
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

 
Брюлловская репродукция служила бесспорным украшением унылого учебника ‹История древнего мира›, иллюстрировавшего свой предмет подробной картиной разрушения этого самого мира. Не скрою, что больше всех мне, как и другим пятиклассникам, нравилась обнаженная грудь лежащей на переднем плане женщины. Тогда я еще не знал, что аллегории всегда позируют топлес. Позже мне довелось обнаружить, что Гоголь смотрел туда же, куда и я, но только еще пристальнее: ‹Ее дышащая негою и силою грудь обещает роскошь блаженства›. Если вспомнить, что речь идет о трупе, то глагол настоящего времени может смутить читателя. ‹Но не автора›, – говорят критики, считающие, что именно с покойницы Брюллова Гоголь списал прекрасную панночку из ‹Вия›.

Картина нравилась и неиспорченным зрителям. Бенуа, ревниво описывая ‹ярмарочный апофеоз› этого полотна, говорил, что Брюллов, как второй Суворов, завоевал Италию: в Риме художника бесплатно пускали в театр, в Милане ломились на выставку его картины. В Петербурге ее встречали два оркестра. ‹Это не картина, – сказал Вальтер Скотт, просидев полдня перед холстом, – а целая эпопея›. Ее, эпопею, написал другой англичанин – Бульвер-Литтон, но так велеречиво и скучно, что его имя носит конкурс на худшую книгу. Брюллов в этом виноват лишь отчасти. Он увековечил все пороки академической живописи, внедрив свой холст в состав русского генофонда:

И стал ‹Последний день Помпеи›

Для русской кисти первый день.

Это тем удивительнее, что, глядя на холст, мы никогда не узнаем в художнике русского. И правильно сделаем, потому что выходец из французско-немецкой семьи живописцев Карл Брюлло получил букву ‹в› в подарок от царя, в чьи бескрайние владения входила даже азбука. В отличие от моего любимого Венецианова, который писал вполне ренессансных, но все-таки отечественных крестьянок, в ‹Последнем дне Помпеи› не было ничего народного – как в Петербурге. Собственно, этим оба шедевра и пленяли Россию. Не меньше, чем остальным европейским империям, ей нужен был античный фундамент. Характерно, что картина изображала не родную византийскую, а чужую – римскую – античность. В этом можно увидеть ритуальное, как в ‹Маугли›, обращение к Западу: ‹Мы и ты – одной крови›, – говорил Брюллов, протягивая свой холст, словно билет на ‹Титаник›. Помпеи он изобразил с любовью и археологическими подробностями, включающими найденную при раскопках колесницу. Сделав темой картины прощание с цивилизацией, Брюллов перечислил все, что ее составляет. Катастрофа губит то, что делало нас людьми, жизнь – стоящей, прошлое – достойным слез. Каждая скульптурная группа с картинной выразительностью и трогательной педантичностью воплощает ум и чувства. Справа – отвага, романтическая любовь и сыновья почтительность. Слева – семейные узы, а также коммерция, наука, ремесло и искусство, представленное самим Брюлловым (красивый юноша с ящиком красок на голове). По краям гибнут бастионы цивилизации – война и религия: с одной стороны рушатся крепостные стены, с другой валятся мраморные кумиры. Но предназначенный для главного героя центр картины Брюллов демонстративно оставляет пустым. Только вдалеке мы с трудом различаем понесших коней – Стихию, оставшуюся без узды. Если прищуриться – а только так и следует исследовать композицию, – картина напоминает широкую букву ‹V›, но это знак триумфа не человека, а природы. Ни Марс, ни Венера не могут устоять перед мощью первоначальных – хтонических – сил. Они прячутся не в небе олимпийцев, а в чреве земли, из которой растут не города, а вулканы.

За 17 лет до своего последнего дня Помпеи пережили землетрясение. Но оно только способствовало украшению города. Землетрясение – переустройство мира путем его разрушения, а не поглощения. Зато вулканическое извержение напоминает нашествие равняющего всех с собой плебса, вроде обезумевших сторонников Спартака или, если на то пошло, ‹Динамо›. Вулканы и в самом деле поразительны. Вблизи я видел только один, на Гавайях. Беспрестанно извергаясь, он годами увеличивает территорию Соединенных Штатов Америки, обходясь без дипломатии и солдат. У Брюллова, однако, вулкан невидим. Это – просто сила. Неутомимая, как притяжение, могучая, как пар, непредсказуемая, как рок. Изображая ее, художник с школярской точностью воспроизвел на холсте абзац очевидца: ‹В черной страшной туче, – писал Плиний-младший, – там и сям вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, но большими, чем они›.

Получившийся результат тот же Бенуа называл цветовой какофонией. И тот же Гоголь писал, что в наш век ‹всякий торопится произвести эффект, начиная от поэта до кондитера›. (Я, кстати сказать, знаю в Литтл-Итали старинную кондитерскую ‹Везувий›, где можно купить ромовую бабу с кратером, извергающим миндаль.) Конечно, ‹Последний день Помпеи› – картина противоестественных эффектов. Но вдохнуть жизнь в аллегорию, как вернуть басню в зверинец, – непосильная для академического искусства задача (то ли дело Гоген и Кафка). Требовать жизненности от брюлловского полотна – все равно что ждать ее от оперы. Одна из них, с тем же названием – ‹L'ultimo giorno di Pompei›, послужила Брюллову моделью. У образца художник позаимствовал главный соблазн и непременную условность оперы – арию. Только она умеет намертво останавливать речитатив действия, которое никуда не денется, пока тенор не вытянет последнее си.

Сочиняя свою арию, Брюллов тоже остановил мгновение, чтобы запечатлеть его во всех антикварных подробностях. На этой окоченевшей картине с вечно падающими, но не упавшими статуями всякое движение обманчиво. Художник, которому еще не приходилось соревноваться с камерой, исключал любую случайность, неизбежно присущую моментальному снимку. Брюллов не соперничал с натурой, а собирал ее заново, освещая сцену произвольным светом разума, который автор, как зенитчик – прожектор, направляет, куда ему нужно. Не удивительно, что столь основательно снаряженная картина исчерпала сюжет, но не тему. Античность Брюллова слишком самодостаточна и самоуверенна – в те времена всякое знание начиналось в Риме, а кончалось битвой при Ватерлоо, вместе с ампиром. Чтобы добраться до античности, искусству нужно было дождаться Серова, у которого царевна Навсикая полощет стираное белье на берегу еще совсем пустого моря. Или Феллини, который в ‹Сатириконе› показал римлян пришельцами, которых мы никогда не поймем, как муравьев, богов или кошек.
И конечно, у Брюллова нет самих Помпей, курортного местечка с виллами без окон, с борделями, простодушно зазывавшими посетителей откровенным прейскурантом, с прачечными, где рабы-фулоны отбеливали мочой патрицианские тоги. Меньше всего Брюллова интересовало то, что гипнотизирует нас – чужая обыденность. Ведь этот захолустный город прославился лишь тем, что единственным знаменитым днем в его истории был последний. Этот парадокс не может не волновать. Во всяком случае, когда бы я ни пришел в Русский музей, у ‹Последнего дня Помпеи› можно встретить какого-нибудь немолодого, настрадавшегося от коммунальных неудобств зрителя. ‹Да, жили люди›, – говорит он сам себе, отходя от картины с горьким вздохом.

ИСТОЧНИК

Серия сообщений "Фриформ":
Часть 1 - Шаблоны, трафареты.
Часть 2 - Фриформ,техники,МК
...
Часть 44 - Фриформ - процесс работы
Часть 45 - Как создается вязаная картина - РУКОДЕЛЬНЫЙ РУНЕТ
Часть 46 - Симпатичная сумка. Вязание крючком.

ИСТОЧНИК

Как работает Государственная Дума в России. Даже нам стыдно…

Дата: 25-01-2014
 

Практикант рассказал, как депутаты проводят время в Госдуме. Орфография и пунктуация автора сохранены.

“Подошла к концу первая неделя моей практике в одной из святынь российской государственности — Государственной Думе РФ, — пишет блоггер yeenzo. — Впечатлений накопилось много, как плохих так и хороших, расскажу я вам о них по порядку”

http://s30893898787.mirtesen.ru/

http://s30893898787.mirtesen.ru/

Ёмкости для рассады с самополивом

Вы много работаете или часто заняты, в связи с чем не всегда вовремя поливаете рассаду, которую подготовили для дачи? Вот Вам идея:

 

Нам понадобиться:
- двухлитровые бутылки
- земля
- семена
- небольшой шнурок пряжи
- отвертка
- молоток
- ножницы

http://million-sovetov.ru/podelki/kak-pokryt-lakom...e-i-obrabotka-poverxnosti.html

ИСТОЧНИК

статья Нины Гамидовой.

С чего начать?
 

Может мой совет покажется банальным, но надо ОЧЕНЬ сильно захотеть. Всем, кто так или иначе занимается творчеством, знаком навязчивый образ, который крутится в голове и не дает спокойно жить, это еще творческим зудом называется ))). Чтобы этот образ более или менее приобрел конкретный вид, советую просмотреть как можно больше картинок готовых изделий, благо интернет позволяет. Я сделала себе подборку блоков и изделий, которые ну очень нравятся, таким образом поняла, в каком направлении двигаться.

Затем нужно определиться ЧТО вы хотите сшить. Начинать с образца, вроде как попробовать, не советую,не тратьте время и силы. Пусть это будет что-то маленькое, пусть для ребенка или небольшой блок, как часть большого изделия, но обязательно то, что пригодится. В этом случае вы отнесетесь к процессу серьезнее, не пожалеете ткани и другие аксессуары и скорее всего добьетесь нужного результата. А это залог успеха в дальнейшем использовании данной техники.

Мне очень захотелось сшить кошелек с фермуаром. Я скопировала картинку и "повесила" в качестве заставки на рабочий стол. Каждый день любовалась им и обдумывала как бы за него взяться))).

ИСТОЧНИК

Джин из бутылки или ваза своими руками

 

ИСТОЧНИК

Круглый половичок шейкеров

На создание этого коврика меня вдохновили коврики работы сестер-шейкеров в начале 1900-х. В данной упрощенной версии их знаменитых винтажных ковриков я комбинировала традиционный круглый и узор из концентрических кругов ярких современных цветов.

Размеры готового изделия
Диаметр 107 см (с каймой)
Вам понадобится
Толстая пряжа:
пряжа А (черная), 170 м
пряжа Б (пурпурная), 226 м
пряжа В (красная), 226 м
пряжа Г (светло-зеленая), 113 м
пряжа Д (темно-зеленая), 113 м
Прямые спицы № 6
Крючок № 6 для выполнения каймы
Гобеленовая игла
Плотность вязания
8 п. = 7 см (ПВ)
Рекомендации
Спиральный центр: ЛС (нечетные) ряды: провязываются от центра к краю;
ИС (четные) ряды: провязываются от края к центру.
Вязать каждый клин пряжей другого цвета.
Снять п. непровяз. как лиц, нить за работой (см. с. 35).
Узор
Платочная вязка: ЛР и ИР — лиц п.

ИСТОЧНИК

Текст автора:

Аппликация из мешковины

Хоругвь ШПЗ. Автор Юлия Сурба

ИСТОЧНИК

Выкладывание художественного войлока

1. Разложите на рабочем столе полиэтилен, а поверх него - флизе-лин. Сухими руками разделите шерстяные волокна на прядки. Выложите на флизелине фон картины, например ландшафт, шерстью соответствующих цветов. При этом сложите вместе 2-3 тонких слоя.

Ещё раз про штампы, которые всегда вокруг нас. Хорошие идеи. А я хочу попробовать вырезать из пенопласта. не знаю что получится.

Дальше идеи и фото автора МК.

ИСТОЧНИК

Скоро придется ярлык ввести "моя кухня" потому что почти все подручные материалы-кухонные.

http://scrapshopchallenge.blogspot.ru/2010/11/winged.html

Метод уже известный нашим мастерам. Интересно как это применяется в скрапбукинге. В комментариях мастер говорит, что принтер может быть любой- струйный и лазерный. Но струйные тоже бывают разные как мы знаем.

Я этот метод пробовала при декоре стола и что-то не очень у меня получилось. часть рисунка скаталась вместе с бумагой, может быть не досушила, хотя сохло почти сутки. Пробовала и на лак, то же самое. Сейчас у меня принтер струйный с пигментными чернилами, а вот старенький принтер (струйный, не пигментные чернила) легко получалось.

Читаем, учимся, учитываем все рекомендации.

МК - Техника перевода изображения от Оли-Winged

Дорогие мастерицы! Сегодня мы хотим предложить вам мастер-класс по очень интересной технике перевода любого изображения, напечатанного на принтере, на бумагу, ткань или почти любую иную поверхность. В качестве примера мы создадим обложку для блокнота.

Итак, что нам понадобится:

- акриловая краска любого цвета,

- кисточка,

- простой карандаш,

- распечатка переводимого изображения в зеркальном отображении (обязательно принтерная! не вырезка из журнала),

- «маска» этого изображения из чистого листа бумаги (для создания маски обводим вырезанное изображение по контуру),

- любые материалы для декорирования блокнота. Я использовала также самодельные маски и спреи Глиммер-мист.