Так щедро август звезды расточал. Он так бездумно приступал к владенью, и обращались лица ростовчан и всех южан - навстречу их паденью. Я добрую благодарю судьбу. Так падали мне на плечи созвездья, как падают в заброшенном саду сирени неопрятные соцветья. Подолгу наблюдали мы закат, соседей наших клавиши сердили, к старинному роялю музыкант склонял свои печальные седины. Мы были звуки музыки одной. О, можно было инструмент расстроить, но твоего созвучия со мной нельзя было нарушить и расторгнуть. В ту осень так горели маяки, так недалеко звезды пролегали, бульварами шагали моряки, и девушки в косынках пробегали. Все то же там паденье звезд и зной, все так же побережье неизменно. Лишь выпали из музыки одной две ноты, взятые одновременно.
АПРЕЛЬ
Вот девочки - им хочется любви. Вот мальчики - им хочется в походы. В апреле изменения погоды объединяют всех людей с людьми. О новый месяц, новый государь, так ищешь ты к себе расположенья, так ты бываешь щедр на одолженья, к амнистиям склоняя календарь. Да, выручишь ты реки из оков, приблизишь ты любое отдаленье, безумному даруешь просветленье и исцелишь недуги стариков. Лишь мне твоей пощады не дано. Нет алчности просить тебя об этом. Ты спрашиваешь - медлю я с ответом и свет гашу, и в комнате темно.
НЕЖНОСТЬ
Так ощутима эта нежность, вещественных полна примет. И нежность обретает внешность и воплощается в предмет. Старинной вазою зеленой вдруг станет на краю стола, и ты склонишься удивленный над чистым омутом стекла. Встревожится квартира ваша, и будут все поражены. - Откуда появилась ваза? - ты строго спросишь у жены. - И антиквар какую плату спросил? - О, не кори жену - то просто я смеюсь и плачу и в отдалении живу. И слезы мои так стеклянны, так их паденья тяжелы, они звенят, как бы стаканы, разбитые средь тишины. За то, что мне тебя не видно, а видно - так на полчаса, я безобидно и невинно свершаю эти чудеса. Вдруг облаком тебя покроет, как в горных высях повелось. Ты закричишь: - Мне нет покою! Откуда облако взялось? Но суеверно, как крестьянин, не бойся, "чур" не говори те нежности моей кристаллы осели на плечи твои. Я так немудрено и нежно наколдовала в стороне, и вот образовалось нечто, напоминая обо мне. Но по привычке добрых бестий, опять играя в эту власть, я сохраню тебя от бедствий и тем себя утешу всласть. Прощай! И занимайся делом! Забудется игра моя. Но сказки твоим малым детям останутся после меня.
НЕСМЕЯНА
Так и сижу - царевна Несмеяна, ем яблоки, и яблоки горчат. - Царевна, отвори нам! Нас немало! - под окнами прохожие кричат. Они глядят глазами голубыми и в горницу являются гурьбой, здороваются, кланяются, имя "Царевич" говорят наперебой. Стоят и похваляются богатством, проходят, златом-серебром звеня. Но вам своим богатством и бахвальством, царевичи, не рассмешить меня. Как ум моих царевичей напрягся, стараясь ради красного словца! Но и сама слыву я не напрасно глупей глупца, мудрее мудреца. Кричат они: - Какой верна присяге,. царевна, ты - в суровости своей? - Я говорю: - Царевичи, присядьте. Царевичи, постойте у дверей. Зачем кафтаны новые надели и шапки примеряли к головам? На той неделе, о, на той неделе - смеялась я, как не смеяться вам. Входил он в эти низкие хоромы, сам из татар, гулявших по Руси, и я кричала: "Здравствуй, мой хороший! - Вина отведай, хлебом закуси". - А кто он был? Богат он или беден? В какой он проживает стороне? - Смеялась я: - Богат он или беден, румян иль бледен - не припомнить мне.. Никто не покарает, не измерит вины его. Не вышло ни черта. И все же он, гуляка и изменник, не вам чета. Нет. Он не вам чета.
x x x
В тот месяц май, в тот месяц мой во мне была такая легкость, и, расстилаясь над землей, влекла меня погоды летность. Я так щедра была, щедра в счастливом предвкушенье пенья, и с легкомыслием щегла я окунала в воздух перья. Но, слава богу, стал мой взор и проницательней, и строже, н каждый вздох и каждый взлет обходится мне все дороже. И я причастна к тайнам дня. Открыты мне его явленья. Вокруг оглядываюсь я с усмешкой старого еврея. Я вижу, как грачи галдят, над черным снегом нависая, как скучно женщины глядят, склонившиеся над вязаньем. И где-то, в дудочку дудя, не соблюдая клумб и грядок, чужое бегает дитя и нарушает их порядок.
x x x
Не уделяй мне много времени, вопросов мне не задавай. Глазами добрыми и верными руки моей не задевай. Не проходи весной по лужицам, по следу следа моего. Я знаю - снова не получится из этой встречи ничего. Ты думаешь, что я из гордости хожу, с тобою не дружу? Я не из гордости - из горести так прямо голову держу.
СЕНТЯБРЬ
Ю. Нагибину
I
Что за погода нынче на дворе? А впрочем, нет мне до погоды дела - и в январе живу, как в сентябре, настойчиво и оголтело. Сентябрь, не отводи твое крыло, твое крыло оранжевого цвета. Отсрочь твое последнее число и подари мне промедленье это. Повремени и не клонись ко сну. Охваченный желанием даренья, как и тогда, транжирь свою казну, побалуй все растущие деревья. Что делалось! Как напряглась трава, чтоб зеленеть с такою полнотою, и дерево, как медная труба, сияло и играло над землею. На палисадники, набитые битком, все тратилась и тратилась природа, и георгин показывал бутон, и замирал, и ожидал прироста. Испуганных художников толпа на цвет земли смотрела воровато, толпилась, вытирала пот со лба, кричала, что она не виновата: она не затевала кутерьму, и эти краски красные пролиты не ей - и в доказательство тому казала свои бедные палитры. Нет, вы не виноваты. Все равно обречены менять окраску ветви. Но все это, что желто и красно, что зелено, - пусть здравствует вовеки. Как пачкались, как били по глазам, как нарушались прежние расцветки. И в этом упоении базар все понижал на яблоки расценки.
II
И мы увиделись. Ты вышел из дверей. Все кончилось. Все начиналось снова. До этого не начислялось дней, как накануне рождества Христова. И мы увиделись. И в двери мы вошли. И дома не было за этими дверями. Мы встретились, как старые вожди, с закинутыми головами - от гордости, от знанья, что к чему, от недоверия и напряженья. По твоему челу, по моему челу мелькнуло это темное движенье. Мы встретились, как дети поутру, с закинутыми головами - от нежности, готовности к добру и робости перед словами. Сентябрь, сентябрь, во всем твоя вина, ты действовал так слепо и неверно. Свобода равнодушья, ты одна будь проклята и будь благословенна. Счастливы подзащитные твои - в пределах крепости, поставленной тобою, неуязвимые для боли и любви, как мстительно они следят за мною. И мы увиделись. Справлял свои пиры сентябрь, не проявляя недоверья. Но, оценив значительность игры, отпрянули все люди и деревья.
III
Прозрели мои руки. А глаза - как руки, стали действенны и жадны. Обильные возникли голоса в моей гортани, высохшей от жажды по новым звукам. Эту суть свою впервые я осознаю на воле. Вот так стоишь ты. Так и я стою - звучащая, открытая для боли. Сентябрь добавил нашим волосам оранжевый оттенок увяданья. Он жить учил нас, как живет он сам, - напрягшись для последнего свиданья...
IV
Темнеет наше отдаленье, нарушенное, позади. Как щедро это одаренье меня тобой! Но погоди - любимых так не привечают. О нежности перерасход! Он все пределы превышает. К чему он дальше приведет? Так жемчугами осыпают, и не спасает нас навес, так - музыкою осеняют, так - дождик падает с небес. Так ты протягиваешь руки навстречу моему лицу, и в этом - запахи и звуки, как будто вечером в лесу. Так - головой в траву ложатся, так - держат руки на груди и в небо смотрят. Так - лишаются любимого. Но погоди - сентябрь ответит за растрату и волею календаря еще изведает расплату за то, что крал у октября. И мы причастны к этой краже. Сентябрь, все кончено? Листы уж падают? Но мы-то - краше, но мы надежнее, чем ты. Да, мы немалый шанс имеем не проиграть. И говорю: - Любимый, будь высокомерен и холоден к календарю. Наш праздник им не обозначен. Вне расписания его мы вместе празднуем и плачем на гребне пира своего. Все им предписанные будни как воскресения летят, и музыка играет в бубны, и карты бубнами лежат. Зато как Новый год был жалок. Разлука, будни и беда плясали там. Был воздух жарок, а лед был груб. Но и тогда там елки не было. Там было иное дерево. Оно - сияло и звалось рябина, как в сентябре и быть должно.
V
Сентябрь-чудак и выживать мастак. Быть может, он не разминется с нами, пока не будет так, не будет так, что мы его покинем сами. И станет он покинутый тобой, и осень обнажит свои прорехи, и мальчики и девочки гурьбой появятся, чтоб собирать орехи. Вот щелкают и потрошат кусты, репейники приклеивают к платью и говорят: - А что же плачешь ты? - Что плачу я? Что плачу? Наладится такая тишина, как под водой, как под морской водою. И надо жить. У жизни есть одна привычка - жить, что б ни было с тобою. Изображать счастливую чету, и отдышаться в этой жизни мирной, и преступить заветную черту - блаженной тупости. Но ты, мой милый, ты на себя не принимай труда печалиться. Среди зимы и лета, в другие месяцы - нам никогда не испытать оранжевого цвета. Отпразднуем последнюю беду. Рябиновые доломаем ветки. Клянусь тебе двенадцать раз в году: я в сентябре. И буду там вовеки.
ДЕКАБРЬ
Мы соблюдаем правила зимы. Играем мы, не уступая смеху, и, придавая очертанья снегу, приподнимаем белый снег с земли. И, будто бы предчувствуя беду, прохожие толпятся у забора, снедает их тяжелая, забота: а что с тобой имеем мы в виду. Мы бабу лепим, только и всего. О, это торжество и удивленье, когда и высота и удлиненье зависят от движенья твоего. Ты говоришь:-Смотри, как я леплю.- Действительно, как хорошо ты лепишь и форму от бесформенности лечишь. Я говорю: - Смотри, как я люблю. Снег уточняет все свои черты и слушается нашего приказа. И вдруг я замечаю, как прекрасно лицо, что к снегу обращаешь ты. Проходим мы по белому двору, мимо прохожих, с выраженьем дерзким. С лицом таким же пристальным и детским, любимый мой, всегда играй в игру. Поддайся его долгому труду, о моего любимого работа! Даруй ему удачливость ребенка, рисующего домик и трубу.
x x x
- Мы расстаемся - и одновременно овладевает миром перемена, и страсть к измене так в нем велика, что берегами брезгает река, охладевают к небу облака, кивает правой левая рука и ей надменно говорит: - Пока! Апрель уже не предвещает мая, да, мая не видать вам никогда, и распадается Иван-да-Марья. О, желтого и синего вражда! Свои растенья вытравляет лето, долготы отстранились от широт, и белого не существует цвета - остались семь его цветных сирот. Природа подвергается разрухе, отливы превращаются в прибой, и молкнут звуки - по вине разлуки меня с тобой.
