Я, наверное, самый богатый человек на свете. Только вот толку-то? Все, что у меня есть - не моё. А почему? Потому что я работаю казначеем в своей маленькой волшебной стране. Я владею всем золотом лепреконов, всеми жемчужными нитями русалок, яйцами фениксов, перьями финистов-соколов, мотками золотых нитей Румпельштильцхена и слитками лунного серебра. Да и правда - разве пойдешь с таким в магазин, скажем, за колбасой? То-то же.
Вот и чахну я над этими золотыми горами день-деньской. Кушать-то хочется. А денег - кот наплакал. Ну не смешно ли?
Мой предшественник так и зачах на своей работе - работяга был, ух, всю жизнь свою работе отдал! Никто уж и не помнил, кто был казначеем до него - поговаривали даже, что бессмертный он. Местные, правда, невзлюбили его, странным считали, а за глаза прозвали Кощеем. Ну да это понятно, народ у нас тут неграмотный попадается, кто-то и слова-то такого КАЗ-НА-ЧЕЙ в жизни не слыхал. "Кащей" как-то проще, роднее что ли.
Тот бедолага до меня на старости лет совсем свихнулся от скуки и голода, похитил себе девушку, - Василисой, кажись, ее звали? - впрочем, тут все поголовно Василисы, Алены да Марьи, так что не суть, усадил ее в башне над золотохранилищем и чуть ли не до смерти ее заговорил, запоил чаем и закормил печеньем. Впрочем, девушка не особо-то жаловалась. Но тут как раз нагрянул ее жених, разразился скандал, ну и убил он несчастного Кащея в пылу ярости. Потом ходил, извинялся, родственникам деньги выплачивал. В тюрьму его не посадили - парень хороший, добрый, раскаялся, убивать не хотел, кто ж знал, что Кащей такой хлипкий окажется? Да и под влиянием аффекта - то-се, невесту украли как-никак.
В общем, так я и оказался на этом месте. Как старик умер - стали люди думать, кого на это место посадить, работа-то неблагодарная. И кто-то припомнил, что предыдущий казначей приходится-де мне троюродным дядей четвероюродного брата единокровной сестры моего двоюродного пра-прадеда. У нас родню не забывают. Так что сказали мне: ты родственник ближайший, ты и наследуй. Я и унаследовал.
На самом деле работенка скучная. Не будь нынче интернета - совсем с ума сошел бы, как мой дядька. Но он еще и стеснительный был до жути, с людьми разговаривать боялся, вот и тронулся умом впоследствии, я же люблю выходить иногда, разговаривать, спрашивать, как у людей дела. Да и по скайпу с друзьями болтаю помногу.
Вечером я выхожу гулять, включаю плеер и слушаю тишину. Ну, не тишину, конечно, нет, на самом деле это последний альбом Русалочки, записанный уже на суше. Выдержал в Меломане настоящую битву за этот диск. Хожу по улицам, леплю из снега снежки и крошу их на асфальт, чтобы Кай поскорей нашел дорогу домой. Я знаю, что ему нравятся больше правильные кристаллические формы, чем крошки. Впрочем, прохожие тут же смешивают мои тщательно слепленные льдинки с мокрым грязным снегом на тротуаре. Похоже, Каю придется-таки подождать Герду. По вечерам пробки, и она, как обычно, опаздывает забрать его из детского садика.
После прогулки я сажусь на автобус и еду домой. Леденцовые окна слегка искажают мир снаружи, а запотевая, слегка подтаивают и становятся липкими. Зато потом, когда снова становится холодно, они застывают причудливыми узорами. Ужасно хочется лизнуть или откусить кусочек, но Леденцовая Ведьма последнее время ужасно зла после того, что сделали Гензель и Гретель с ее крышей, поэтому я не рискую - и не посмотрит ведь, что казначей, съест живьем за милую душу.
Я возвращаюсь домой, открываю дверь и бросаю взгляд на календарь. Скоро день рождения у Медведя. Я сажусь за компьютер и скачиваю мастеркласс по валянию. Хочу подарить ему самодельные валенки - уже почти зима, а у него ужасно мерзнут лапы. Похоже, толи у Беляночки, толи у Зоряночки развилась аллергия на шерсть, и Медведю придется пожить на улице, по крайней мере пока.
Может, успею навалять варежки. Кто-нибудь вообще в курсе, варежки валяют, нет?
Слышу внезапно колокольчик. Кряхтя и лениво потягиваясь, встаю со стула и накидываю куртку. Быстро вскальзываю в сапоги - хорошие, добротные, у самого Никиты Кожемяки покупал! - и выхожу на улицу, открываю калитку...
На порожке стоит, кутаясь в широкий шерстяной платок, Алёнушка со своим братом Ванькой. Девушка неплохая, смышленая, ей бы учиться пойти - в университет или куда, да вот жизнь заставила, как говорится, тянуть на себе семью, брата... Братец у нее, на самом деле, тот еще козел. Налакался какой-то дряни, а потом и травы нажрался... кажется, у них это семейное. Вот теперь Аленушка и бегает по знахаркам и ведьмам, на лечение все сбережения свои тратит, всю получку отдает. А Иванушка - хоть бы хны. В последний раз она его в больничку в буквальном смысле за рога тащила.
- Кащеюшка, миленький, тут дело такое... мне к воскресению расплатиться надо с колдуньей, обещалася Ванечку вылечить, да у меня денег не хватает... ссуди на недельку, а? Я верну, вот те святая пятница, не вру!
Смотрю в эти огромные голубые глазищи, полные взаправдашних слёз и вздыхаю. Ну вот что с ними поделаешь. Разворачиваюсь и веду их в дом. Аленка трещит привычно, "Ванечка" ее мычит что-то нечленораздельное, опять под кайфом, наверное. Ну а что делать? Дома одного не оставишь же...
Пока ищу ключ от сейфа, Аленка успевает пожаловаться мне на свое житьё-бытье и пересказать все нынешние слухи. Под конец, всхлипывая, опять переключается на Ванечку.
- А что к Яге не пошли? Она поди дешевле взяла, чем эта... как ее? Не важно... А по знакомству так может и вообще бесплатно?- спрашиваю, не оборачиваясь, пытаясь найти нужную бумагу и перо в ящиках стола.
- Да что там... ей сейчас не до нас... Она уже старенькая, кости хрупкие... взялася она двор подметать намедни, как замахнулася - так и упала, а нога и подвернулась, говорят, перелом. Все сделали, гипс наложили... дети бегают теперь вокруг ее двора, дразнятся: Баба-Яга, Костяная Нога! А ей обидно же... - смотрит на меня пристально. - Ты что-то похудел как-то... ешь-то нормально? Не забываешь? А то кожа да кости! Знаю вас, мужиков, вечно вы чем-нибудь заиграетесь, а поесть забываете... Ванечка вот тоже...
Улыбаюсь и мотаю головой. - Да ем я, ем... Вот, возьми, вот здесь - укажи сумму, вот тут моя подпись, вот тут - твоя...
Алёна смущенно хлопает ресницами и выводит робкой рукой на документе корявые, неровные буковки, как у ребенка, только научившегося писать - Алёна Ивановна, на месте подписи ставя маленькую буковку "а".
Я выдаю ей искомую сумму и она тут же рассыпается в благодарностях.
- Ох, Кащей, спасибушки тебе, вовек не забуду! Верну через седьмицу, отцом-матушкой клянусь... - начинает тараторить она.
Устало бормочу сквозь зубы: Казначей, казначей я!
Алёна хлопает глазами, забавно хмуря брови.
- Ну что ты... ну что ты... я уж привыкла... а к словам заумным и не приучена... Ну что ты... не обижайся, ага? Кащеюшка...
Ну вот что с такой поделаешь? Не обижайся... а мне вот обидно, да! Обидно! Ну что ко мне все по должности да по должности? А у меня и имя, между прочим, есть, меня, может, вообще Алексеем Игоревичем кличут, а они всё казначей да казначей... тьфу ты! Кащей да кащей... хоть один бы правильно произнес!
Провожаю Алёну с Иваном до ворот, перед калиткой, уже прощаясь, вспоминаю внезапно одну мысль, которая не так давно пришла мне в голову.
- Эй, Алён... вы это... когда Ивана перед походом к знахарке стричь будете, ты шерсть не выкидывай, ладно?
Алёна удивленно морщит лоб и шмыгает носом.
- Зачем тебе?
- Да на подарок там... хочу валенки свалять...
Девушка звонко заливается смехом.
- Дурной ты, Кащей, кто ж с козьей шерсти валенки валяет?
- Ну, а я вот валяю... - смущенно бормочу я.
Девушка еще раз прыскает в кулачок и кивает.
- Хорошо, я не забуду.
Они уходят в ночь, и я смотрю несколько минут им вслед, затем, ежась, кутаюсь в куртку и иду домой.
Кто бы что ни говорил, а я люблю свою работу.

Скучаю по Городу. Да, вот так вот. Казалось бы, прошлое - прочь, настоящее берет свое, а все ж... я брожу по каменным лабиринтам заснеженного Новосибирска, вдыхаю прохладный воздух, ловлю на край рукава снежинки - и скучаю.
Мы с Эби нечасто разговариваем. Чаще молчим. Но так и лучше. Подчас совместное молчание рассказывает больше, чем сама содержательная беседа.
Близится Новый год, рождество. Для меня это время теперь, наверное, навсегда ассоциируется с Городом. Почему-то... такое все живое... дышущее...
Боюсь перечитывать старые посты - больно. Но больно по-хорошему. Как если бы достал старые пачки писем, которые принадлежали когда-то совсем другому человеку - не тебе, нет, поскольку ты уже совсем не тот человек, который их писал - они обросли своими историями, различными мыслями, эмоциями, воспоминаниями... дорогие, милые сердцу - бесценные... сладкие и горькие воспоминания.
На самом деле, остается всегда только хорошее.
Но от этого меньше болеть не перестанет.

Подобные мысли, воспоминания, отголоски чего-то теплого, полузабытого... они хрупкие и нежные, и всегда боишься, что кто-то вот придет - и наступит, грязной подошвой хрустнет ажурную тонкую кромку льда на лужице, разрушит очарование волшебства...
Но об этом все равно нужно говорить. Это все равно нужно вспоминать. Это то, без чего мы бы не выросли. Без чего мы были бы другими. Мы не были бы собой.

Страх и отвращение на Союзмультфильме
Осень наступает так бойко и ударно, что я немного теряюсь, но мимо последнего законотворческого обострения с цензурой мультфильмов пройти не могла. Поэтому вот.

Автор Undel
Страх и отвращение на Союзмультфильме
Варнинг: кукольная драма, контркультура, мат, пичалька.

- Серый, помнишь, мы боялись, что нас найдут инопланетяне?
- Ты боялся.
- А помнишь, мы боялись, что они нас похитят?
- Слушай, Косой, я глубоко уважаю твою паранойю, но я думал, что период шапок из фольги мы прошли.
- Ах ты мой бедненький, ах ты мой серенький, - нараспев отвечает он, полузакрыв глаза.
И это плохо, очень плохо, хуже, чем было после того дерьма, которое нам притаранил Равиль. Тогда фольга наехала на Косого первый раз.
Я зову его Косой, потому что у него такой разрез глаз. Красивые, в общем, глаза.
Я не знаю, в какой момент этот мелкий хрен начал помыкать мной, но, наверное, это справедливо, он умнее меня. И интеллигентнее, что ли. Хотя какой он к чертям интеллигент. Интеллигенты в библиотеках сидят, а не творят то, что творит Косой.
Сейчас он стоит надо мной в моем халате, лицо у него бледное и какое-то окончательное. Если честно, такой Косой - самое плохое начало дня. Во-первых, инопланетяне, во-вторых, он такой с утра, а главное, он трезвый, а я не люблю, когда трезвый Косой говорит об инопланетянах, я чувствую себя от этого беспомощным. Единственная надежда, что ему опять что-то приснилось. У каждого свои кошмары. Мне, например, снится, что я забыл текст. Что кадр выстроен, каскадеры, спецэффекты, все готово, мотор! А я молчу.
Я просыпаюсь в холодном поту. Косой ржет надо мной:
- Как ты мог забыть слова? У тебя четыре слова. «Ну, заяц, ну, погоди». Как ты мог бы их забыть?!
- А тебе вообще обычно слов не дают.
Это, кстати, правда. Не потому, что он забудет. Но если фраз больше трех, Косой начинает гнать. Как он гонит! Мне реально жаль, что это не снимают. Если б из этого фильм нарезать, фестивальный был бы фильм, отвечаю, я в кино всю жизнь. Я ему сто раз говорил: Косой, записывай, чувствуешь, волна идет – сядь, запиши, книга будет. Но у Косого же гордыня. В жопу, говорит, такие книги, классику писать надо.
У самого Косого другие кошмары, не чета моим. У него вообще все непросто. Я так понял, по жизни чем больше талант, тем сложнее.
Вот, помню, один случай в 83-м, у нас спектакль, а у Косого какие-то очередные сложности. Все были уверены, что спектакль отменят, а Косой взял и приехал.
Помню, стоит он за кулисами, и не белый, а серый как я. Выскакивает на сцену, и я холодею, потому что знаю Косого как облупленного и вижу, что он опасная мутная дрянь и в лучшем случае облюет сейчас весь первый ряд, а в худшем убьет кого-нибудь, или упадет здесь и сдохнет, вот вам, дети, утренник. А он вытягивается весь как струна, и что-то такое с ним происходит прямо на сцене, и когда он говорит «я маленький глупенький зайчик...», я ему верю. Вот верю!
Это Косой – а я верю.
У него бинты и синячины на венах – а я верю.
Его администратор на этот спектакль из реанимации вытаскивал – а я верю.

И вот сейчас мой прекрасный Косой склоняется ко мне и говорит:
- Серый, ты часто думаешь о том, что хуже смерти?
Нормальная тема для разговора, да?
- Нет, Косой, мне достаточно посмотреть на тебя.
- Спасибо, Серый, - всерьез отвечает он, и мне делается совсем скверно.
Раньше за такое он бы меня закопал – опускать из нас двоих может только он, а он не словил. Вот так.
- Серый, по-твоему, что страшнее, когда отрезают что-то или когда вживляют что-то?
- Когда отрезают. Когда вставляют, еще вынуть можно.
- Нет, не понимаешь. Подумай, снимают часть черепной коробки и вживляют в мозг электроды. И ты ничего не можешь сделать, даже убить себя. У Толстого проблемы, - без паузы говорит он.
- У Толстого всегда проблемы. Он сам проблема. Огромная летающая проблема.
- И у зеленого. И у Капитана. И у нас с тобой.
- У нас что, общая проблема?
И тут он начинает смеяться. Он смеется сухим мелким смехом, он смеется и смеется. Валится на кровать и смеется, кровать трясется под ним. И я понимаю, что надо будет вызывать скорую и все опять кончится в Ганнушкина – а я не люблю сдавать Косого. Но он внезапно прекращает, улыбается и говорит мне:
- Ты курил.
- В смысле?
И тогда он вопит:
- Ты курил! Курил! Курил в кадре. Убожество ты серое, ты курил!
Так я узнал про новую цензуру.

Потом мы сидели и жрали какую-то дрянь из запасов Косого.
- А причем тут мы? Все мы? Даже Толстый?
- Ну как же, Серенький. Курить-то вредно.
- Ну и? Я ж не агитировал. Я вообще отрицательный персонаж.
- Курить вредно. А ты курил. Поэтому тебя не должно быть. Уловил суть? Тебя просто не должно быть.
- Знаешь, Косой, по-моему, ты нехило перегибаешь. Что плохого случится, если из какого-нибудь мультика вырежут сцену с курением?
Он смотрит на меня пустыми черными глазами.
- Нет, все будет хорошо. Кастрация вообще хорошо. И лоботомия хорошо. Особенно когда ты решаешь, кого кастрировать, а кому мозги вырезать. Когда кругом все кастрированные и безмозглые, это удобно и морально.
- Косой, у тебя просто злой приход.
- У меня по жизни злой приход, я так живу, это называется реальность.
- Слушай, ну ладно, подвинут в сетке пару выпусков. Сколько я там накурил?
Он опять смотрит на меня, и я вспоминаю, что в африканских сказках заяц самый мудрый зверь.
- Серый, неужели ты веришь, что все дело в курении? И что этим кончится. Как здорово, что ты такой. Тебя можно рубить в фарш, а ты будешь думать, что это медицинские процедуры. Как страшно все понимать, какие бездны – лучше тебе этого не видеть. Я боялся, что они придут, а бояться поздно, они уже здесь. Всюду. Знаешь, где их нет? – он глухо бьет себя в грудь. – Здесь их нет. В тебе, во мне. Пока нет.
Он начинает мне рассказывать и говорит долго – про цензуру, про кодекс Хейса, про поджог Рейхстага, про дегенеративное искусство, про Франко, про 37 год, про уицраоров и Гагтунгра. Я понимаю только, что в его мозгах слишком много мозгов. И что у нас действительно проблемы.
- Чем ублюдочнее и порочнее режим, чем губительнее он для государства и народа, чем больше он испортил и сожрал, тем сильнее он начинает печься о том, что называет моральным здоровьем нации. Курение, поцелуи, короткие юбки, неправильные стрижки, бранные слова, любые слова. Глупое, скабрезное, страшное, смешное, грубое, откровенное, настоящее. Секс, насилие, деторождение, правда. Все, что составляет жизнь. Потому что они ненавидят жизнь!
- Косой, ты б это записал, а?
- Отъебись, Серый! Отъебись!
В самом деле, зря я влез.
- Они боятся слов и изображений, потому что боятся, что тогда смогут назвать и изобразить их самих. Что их разоблачат, и тогда они исчезнут, как плесень под солнцем. Это сродни магии. Они хотят запретить изображение жизни и думают, что от этого изменится сама жизнь. Что если воров запретить называть ворами, то и кража перестанет быть кражей, убийство - убийством, тупость - тупостью, импотенция - импотенцией. Чем больше кругом грязи и мерзости, тем плотнее должна быть завеса ханжества. Потому что они могут творить что угодно, но волк не смеет курить на экране.
Он выдыхает и продолжает спокойно:
- Сейчас взялись за нас. То, что они делают с нами – примета наступающего времени. Мы им безразличны, им многие потом будут безразличны. И делают они это не из-за детей и не из-за того, что ты, серый пидорас, в 75 году накурил в кадре. А потому что могут. За то, что ты куришь, за то, что смеешься, за то, что ты это ты. Будущее с ножницами уже идет за нами. Мы отправляемся в пасть. Но еще можем соскочить прямо с кончика языка. Ты прыгнешь со мной?
- Не вопрос, Косой. С тобой куда угодно.
Я смотрю – сейчас он на дне, на прочном дне – ему от этого даже хорошо.
- Это будет красиво. Как самоубийство влюбленных в Сонэдзаки. Знаешь, что это?
- Нет. Зато ты знаешь.
- Я знаю.
И тут я вдруг вспоминаю, как недавно смотрел наш сериал.
Косой обычно переключает, да и я тоже. Потому что смотришь и сразу думаешь, как делалось, как снималось, рабочие моменты и все такое. А тут я как-то сел и посмотрел от начала до конца. И вот… какой-то свет там был. И плевать какой по жизни я, какой он, что у него зрачок на весь глаз, что я весь трясусь, пофиг. Там было что-то такое… Добро. Искусство. Солнечный свет. Хрен знает. Как будто ничто не напрасно.
Я хочу сказать об этом Косому, но вместо этого спрашиваю:
- Помнишь, мы танцевали танго? А как я на новый год вышел в платье и с косой из пакли? Помнишь, как мы пели, а эти мудаки из съемочной нас писали на камеру, а потом вставили в выпуск? А когда я принес тебе цветы?
- Ну как же, роман-роман. Еще немного и выпуск стал бы хоумвидео. Хорошее было время.
- Слушай, ты ж на экране положительный что обосраться. Тебя ведь не порежут ни при каких раскладах. Все-таки полегче.
- Знаешь, Серый, мне достаточно, что порежут тебя.
И это лучшее признание в любви, которое я получал. Наверняка я опять не так все понял и это не имеет отношения к любви, но я не буду уточнять и портить.
Сила вдохновения подхватывает меня, и мне тоже становится легко. Я говорю ему, и голос мой ломается от нежности.
- Косой, слушай, раз все равно край, раз все кончено, то может тогда нахер твои сонедзаки, может купим стволы, две обоймы, три, сорок обойм, черт, все обоймы в мире и пойдем в твой цензурный комитет. Серьезно, сейчас волыну купить легче, чем белый, поедем и разъебем их всех. Да, потом нас тоже пристрелят. И мы упадем. Но знаешь, капли крови твоей горячей как искры вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света.
- Ты с этим в театральный поступал?
- Ага. И дети смогут загадать желание, глядя, как падают их звезды. Потому что мы звезды, Косой. Вот это будет по-настоящему красиво.
- Серый, на инопланетян не действует наше оружие.
- Косой, сосредоточься, причем здесь инопланетяне, я сейчас о цензурном комитете.
- А, по-твоему, там люди?

P.S. автор не всегда разделяет точку зрения обдолбанного зайца, психопата и пессимиста, а напротив, верит в лучшее, и что это долго не продлится.
И что у героев все кончится хорошо. Вот так.

Иосиф Бродский, "Роттердамский дневник"

 

1
Дождь в роттердаме. сумерки. среда.
Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.
Четыре дня они бомбили город,
И города не стало. города
Не люди прячутся в подьезде
Во время ливня. улицы, дома
Не сходят в этих случаях с ума
И, падая, не призывают к мести.

2
Июльский полдень. капает из вафли
На брючину. хор детских голосов.
Вокруг -- громады новых корпусов.
У карбюзье то общее с люфтваффе,
Что оба потрудились от души
Над переменой облика европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
То трезво завершат карандаши.

3
Как время ни целебно, но культя,
Не видя средств отличия от цели,
Саднит. и тем сильней -- от панацеи.
Ночь. три десятилетия спустя,
Мы пьем вино при крупных летних звездах
В квартире на двадцатом этаже -
На уровне, достигнутом уже
Взлетевшими здесь некогда на воздух.

роттердам, июль 1973 г.

Хочу романтичный няшный-няшный фанф по киркоспоку!
*изнывает*
Но как только я начинаю слишком пускать свою фантазию в ход, суровый голос инутри обрывает: хочется - пиши сама.
И сразу всё обрывается =__= Я ведь обещала Мэл макси-фанф, но, блин, я же его год буду писать XD
Если не больше.
И хочется самой почитать сейчас прямо ><'''
Эх... курсач соблазнительнее Спирка, ты не хочешь фанфиков, ты жаждешь курсач, тебя штырит от курсача... *самогипноз*

Настроение сейчас - смешанное

С праздником всех, и наконец-то я поборола свою лень.

Рассказать много что есть, а времени нет - убегаю в гости, но пока голова не высохла, спешу кратко обрисовать ситуацию)))

Макарена на носу, нифига не успеваю, как всегда, аврал) надо будет найти ту картинку про жареного петуха...

Ингвар - РЫБА! УГОРЬ! КАМБАЛА! ЛОСОСЬ! КЕТА! ГОРБУША! КИЛЬКА! САРДИНА! ТРЕСКА! ФОРЕЛЬ! ЛИНЬ! СОМ!.. а,  лень вспоминать все названия, которые я знаю, но эта рыбина снова меня киданула с покраской! Простой шоколадкой не отделается! ><

Это первый раз, когда я действительно на него зла. За все 2 года, которые я его знаю, я ни разу на него не злилась по-настоящему, но тут я просто... грррррр! ><

Ну, последнее время настроение у меня отвратное + приболела-таки, подпростыла, когда у него ночевала, видимо, ну да ладно. Обидно, что когда я простываю, сразу кожа на лбу покрывается прыщами... как бесит! В унынии смотрю в зеркало и прижигаю одеколоном... как обидно...

Сегодня 1 мая - в городе проходит Монстрация... как же хочу пойти! >< но некогда... в след. году обязательно приму участие! 

Кто не знает, что такое - погуглите, это реально весело! 

Сегодня иду в гости к Кириллу, будем сидеть, пить чай или что покрепче, и обсуждать зомби... ^________^ я так давно этого ждала! 

У меня есть идея написания совместного рассказа про зомби)))))) хочу, чтоб он одобрил, но побаиваюсь...

эх...

вышел новый альбом Мельницы... "ангелофрения"... не понравилось. Совсем. Одна песня "гори, Москва" - ничего еще, но и то не фонтан. ((( а мою любимую "реку", которую я до этого слышала лишь концертную запись, в альбоме испоганили так, что только плеваться хочется! из сильной, движущей песни сделали какую-то пресную электронку... раньше слушаешь - и тебя словно подхватывает, хочется подпевать, парить где-то в небе... а в новой версии - не трогает никак Т__Т ну что за хрень? Хелависушка, милая, ну что же ты так? 

потом добавлю для сравнения.

ВОТ! ДОБАВИЛА:

Listen or download Мельница Река for free on Prostopleer - старая концертная версия

Listen or download Мельница Река [Ангелофрения] for free on Prostopleer - новая альбомная (

 

+ голос ее испортился, определенно. Возможно, это после вторых родов, но высокие ноты она больше не берет, а кое-где голос откровенно сипит и хрипит... совсем не то, что было раньше - чистый, мощный меццо-сопрано... (

Ох, ну да ладно. 

Илье осталось сшить комплект - по рубахе в сутки, это что-то нереальное, но будет именно так =__=

сегодня ночью шью, и завтра днем в универе, и вечером и ночью, и четверг в универе, и ночью и в пятницу в универе и ночью, и в субботу в электричке )))) чувствую себя швеей-мотористкой)

дома - бедлам, надо собирать рюкзак уже, кошмар... в понедельник семинар, похоже, поеду с макарены в универ, наверное, с вечера воскресенья уеду в сиб, а потом после семинара - на макарену.. надо узнать расписание электричек...

 

Только что звонил Ингвар, поговорили... все-таки не могу на него злиться >.<

 

Дождь - серебристой стеной. Зонтик - фиолетово-синий,
тропической бабочкой сложит крылья.
Сонный автобус, смс - заветная,
сердце падает вниз - и вверх, будто
накачано гелием.
Дождь - серебристой стеной,
На часах - девять.
Мужикам нельзя верить - опять ждать одной.
В третий раз - за неделю.
Подходит - в руках тихо млею.
Слишком близко, и что дальше - я знаю,
Дурачусь и отбегаю,
глупая. Дождь - леденящей стеной.
Идем, привлекая внимание, вокруг - сонно.
Дождь - прекратился. Трава - зеленая.
Шумно и дети - вокруг
носятся.
Впервые - не раздражают,
просятся
пострелять из лука, мы разрешаем.
Теплое кольцо рук - стеной,
непривычно, и, между тем,
как-то обыденно, словно
всегда
так и было.
Еда!!!
На час - забыла
про все
и про всех.
Собираемся долго - помогать мешает,
вредина.
Хочется стукнуть,
но почему-то этого я не делаю.

Все - по домам.
Дождь - серебристой стеной,
зонтик - зачем нам?
Прыгаем через поребрики -
одновременно.
Коридор из деревьев - зеленый.
Бежим - по лужам, ботинки - мокрые.
Светофор - красный... желтый... зеленый... желтый... красный...

Неожиданно - мягкие губы...
Неожиданно - страшно...

...Что же я натворила?..

...зеленый.

Глава 3. 

Толли-Ким неслась со всех ног и все равно опаздывала. Она ненавидела опаздывать, но каждый раз у нее это получалось как-то само собой. 

Это все Никки, Никки виновата! Ну что ей стоило прийти пораньше и - что главное! - трезвой? - в который раз повторяла она себе, на ходу заскакивая в небольшой полупустой трамвайчик. Еще час и они совсем перестанут ходить.

Вздохнув, уселась на - о чудо! - еще пока никем не порванную седушку, закинула ногу на ногу и уставилась в окно, за которым медленно проплывали размытые пятна фонарей и сверкающих вывесок.

 Что ж, Бен давно привык к ее опозданиям и, наверное, даже не будет ругаться. В крайнем случае, вычтет из зарплаты, ну да это мелочи. Никки за каждый свой "рабочий день" приносила в три раза больше, чем сама Толли за неделю. Другое дело, что деньги эти утекали, как песок сквозь пальцы. Никки - та еще транжира. Каждый раз, когда Толли просила подругу хотя бы немного экономить, та отвечала, что раз она зарабатывает, значит, имеет право и тратить по своему усмотрению. На это, как правило, у толли волзражений не находилось.

Дребезжащий звонок возвестил об остановке, двери, скрипя, разъехались и Ким выскочила на асфальт, поеживаясь. Август в этом году выдался на удивление жарким, но по ночам уже чувствовалось холодящее дыхание близящейся осени, мягко наступающей на город серебристым туманом. 

Откинув длинные волосы, девушка поспешила перейти дорогу и, минуя неоновую вывеску "Бар "Анаконда"", свернула в темную подворотню, собираясь проскользнуть через черный выход в надежде, что Бен не заметит ее опоздания. Впрочем, всем ее надеждам суждено было рассыпаться прахом, стоило девушке только закрыть за собой дверь.

- Ким!!! Быстро за стойку! Джерри пришлось из-за тебя задержаться! - крикнул ей, проносясь мимо, администратор бара - добродушный, но, между тем, весьма строгий по отношению ко  всему, что касалось работы.

- Есть, сэр! - отсалютовала девушка, лучезарно улыбаясь, а про себя облегченно вздыхая - пронесло...

Сбросив в подсобном помещении сумочку и куртку, она выпорхнула в просторный зал и мигом вскочила за стойку, кивая Джерри, второму бармену в этом заведении.

- Хэй, красотка! Опять опоздание? - весело подмингул ей парень, уступая ей место за стойкой. - Как только тебя Бен тут еще держит?

- Исключительно за мой шарм и природное обаяние! - в тон другу ответила Ким. - И вообще, где Ксана? Мы сегодня вместе работаем!

Джерри только пожал плечами.

- Как с посетителями сегодня? - спросила Ким, окидывая взглядом полузаполненный бар. Похоже, что дела шли неплохо.

- Все нормально, никаких драк и пьяных дебошей пока не было, все самое вкусное останется тебе! - бросил Джерри через плечо, уходя. - Да, кстати! Вон той седой дамочке с краю больше не наливать! 

- Поняла. - кивнула девушка, тряхнув темной челкой и присматриваясь к указанной посетительнице.

- Ну все, пока! Увидимся!

- Ага...- кивнула она, не отрывая взгляд от женщины, которой Джерри посоветовал больше не наливать. Одета она была очень прилично, седые волосы мягкими волнами разметались по стойке, на которую женщина положила голову, в уже слабеющей руке ее был зажат пустой бокал. 

Ким сочувственно глянула на посетительницу и приступила к работе. Мало ли что заставило пожилую женщину напиваться в баре? Люди приходят сюда по разным причинам - кто-то хочет отдохнуть и расслабиться после работы, кто-то приходит познакомиться с новыми людьми, кто-то приходит просто потому, что любит выпить, кто-то любит вспоминать золотые деньки за кружечкой пива, а кто-то заливает горе спиртным. 

Ким снова обросила зал цепким взглядом, зацепившись за веселую компанию молодых людей, веселящихся за дальним столиком. Как минимум двое из них были Маскарадниками. Наверное, их приятели даже не догадывались об этом, иначе навряд ли они стали бы себя так непринужденно вести себя в компании Безликих. Но люди не придумали еще способа отличить истинного человека от Larve, поэтому те могли беспрепятственно сливаться с обществом, всего лишь надевая Маску, не рискуя быть узнанными. Опознать Маскарадника мог только другой такой же, пользуясь своим природным чутьем. 

 - Эй! Бармен! - окликнул ее голос, словно надтреснутое стекло. Девушка повернулась - седая незнакомка подняла голову, и Ким у удивлением заметила, что лицо у той совсем молодое, без единой морщинки. На вид посетительнице можно было бы дать около двадцати пяти - двадцати-восьми.Пронзительно-голубые глаза с трудом сфокусировались на барменше и посетительница, резко двинув к Ким бокал и чуть его при этом не уронив, потребовала: "Адской воды! Еще бокальчик..." 

Тихонько вздохнув про себя, Ким мягко улыбнулась.

- Может быть, лучше не стоит?

- Стоит! - решительно возразила седая девушка и всплестнула рукой, смахивая бокал на пол. Раздался жалобный звон - хрупкое стекло разлетелось на осколки, не выдержав столкновения с полом. Ким нагнулась, и быстро собрав осколки, выбросила их в урну. Затем выпрямилась, изорбражая на лице такую же участливую улыьку, как и раньше. Это была  такая же обычная часть работы, как и все остальное. 

Посетительница слабо вздохнула и рассеянно посмотрела сквозь Ким, водя пальцем по деревянной столешнице.

- Да, наверное, и правда не стоит...что-то мне нехорошо... - лицо незнакомки болезненно скривилось.

- Может, стаканчик воды? - предложила Ким.

- Да, пожалуй... - согласилась та, начиная тяжело дышать. 

Пока ким наливала в граненый стакан чистой воды, где-то вдалеке раздался недовольный окрик Бена и в зал впорхнула экзотической бабочкой Ксана - ее коллега по работе. Стройная гибкая азиатка, одевавшаяся всегда изысканно-ярко и двигающаяся так, словно вышла на подиум, Ксана не утруждала себя такими вещами, как приход на работу вовремя, но дело свое знала - она мастерски смешивала коктейли и при этом мастерски разговаривала клиентов. Ким у нее еще учиться и учиться...

- Вот возьмите. - поставила она стакан  перед клиенткой, а сама повернулась к Ксане. - Ну и где тебя носит, милая ты наша? 

- Ой, вот только ты не начинай! - отмахнулась девушка, капризно сморщив точеный носик. - Я слышала, ты сама опоздала, так что нечего мне тут пенять, коли сама не чиста! 

Ким только фыркнула. 

Тем временем с седой девушкой происходило что-то странное, ей явно было нехорошо, ее явно колотило, она согнулась пополам, обхватив себя руками.

- Мисс, с вами все в порядке? - обеспокоенно спросила Ким, выскакивая из-за стойки и подхватывая ту, потому что посетительница  начала заваливаться с табурета.

- Эй, Ксан, вызови врача!

- Не надо...не надо врача...- прохрипела седая, с трудом поднимаясь на ноги - на воздух...просто на свежий воздух... 

- Ксан, замени меня на пару минут, ладно? - Кивнула Ким девушке и, обхватив посетительницу за плечи, помогла ей встать прямо.

 - Пойдемте, сейчас, аккуратненько... - седая понемногу семенила к выходу, сильно опираясь на Ким, лицо ее исказила гримаса боли.

Наконец, они дошли до двери и в лицо девушкам ударил холодный ночной воздух, пахнувший сырой свежестью.  На почти пустынной улице царила мягкая обволакивающая тишина, ярко контрастировавшая с шумом зала, где было очень людно в этот час.

Посетительница с тихим стоном опустилась на поребрик, прислонившись спиной к фонарю.

- Может быть, все-аки вызхвать врача? - спросила Ким, но та только помотала головой, глубоко и часто дыша.

Вдруг, неожиданно она резко распахнула глаза и уставилась на Ким.

- Эй..ты ведь Larve...да? - хрипло спросила она. Ким ошарашенно замерла, не веря своим ушам. Как эта женщина угадала? Обычные люди не могут почувствовать Маскарадников, а сама Ким не чувствовала в седовласой решительно ничего...тогда как? Разве что...

Неожиданно осознав, кто перед ней,  девушка сочувственно поджала губы и легко коснулась плеча седовласой.

- Как тебя звали? - тихо прошептала она, так тихо, что стой кто-нибудь в паре шагов, и то не услышал. Но посетительница услышала и горько улыбнулась.

- Если ты уже поняла, то зачем спрашиваешь? Меня зовут Альма... - женщина тяжело дышала, прерываясь после каждой фразы.

- А я Ким...то есть Толли. - поправилась сразу девушка, присаживаясь рядом.

Седовласая устало улыбнулась и снова откинулась спиной на фонарь, скривившись от боли. - Знаешь...я вот только когда напиваюсь...только тогда и помню...- она закашлялась - только тогда и вижу снова...иногда, правда, и трезвой вижу...но реже...

- Есть ведь Мастера...Маску можно попытаться снять! - взволнованно начала было Толли, но ее собеседница только рассмеялась.

- Нет...я не хочу... знаешь... я танцовщица...я танцевала раньше...так танцевала! Мы с ним...вместе танцевали... все что угодно... словно крылья за спиной, знаешь? - на лице у нее заиграла мечтательная улыбка, взгляд устремился куда-то ввысь, в темное звездное небо. - Это было словно ты одновременно и в раю, и горишь в адском пламени... а он так улыбался мне... мы не могли без друг друга, знаешь... знаешь, я поседела, когда он ушел... - она чуть насмешливо тронула серебристую прядку волос и вздохнула. - А он не мог не уйти...но он вернется. Я знаю. Я буду ждать...Мне кажется, ни с кем другим я больше танцевать не смогу...ни с кем больше... и никогда...

- О, как же я его ненавижу, как ненавижу! - воскликнула она, разразившись горьким смехом, который больше походил на всхлипы, но  нет - Альма не плакала.

Толли молча сидела рядом и слушала, не встревая. Смотрела в голубыые глаза, полные невыплаканных слез. А потом, когда седовласая Альма встала и, не попрощавшись, пошла пусть нетвердой, но исполненной кошачьей грации походкой, девушка долго смотрела ей вослед. 

Она понимала бывшую Маскарадницу, понимала, почему та оказалась неспособна вырваться. Некоторые Маски бывают слишком хороши. Слишком... Эта Larve позабыла свое прежнее имя, оставшись навсегда седой танцовщицей Альмой, предпочтя своему серому и безликому "Я" страдания и любовь к мужчине, который никогда к ней не вернется, сколько бы она ни ждала, потому что его, наверное, никогда и не существовало. 

 

 

 

   

 

 

 

 

 

Михаэль Андреас Гельмут Энде

Театр теней Офелии

 

 

Предисловие

 

В этом старинном немецком городе даже дождь казался праздничным.

Был уже поздний вечер.

В каждой капле дождя отражались городские окна и вывески, уличные фонари и башни древних соборов.

Возможно, в этих каплях отражался и я, под зонтом поспешающий вслед за господином Михаэлем Энде. А уж господин Энде отражался. Это точно. Я сам видел в какой‑то промелькнувшей кривой и волшебной капле его бороду и очки.

Толпа, мелькающая вокруг нас, капель не рассматривала, она топталась у витрин, отражая капли дождя синими вечерними зонтами.

Михаэль Энде зонт имел белый, с тяжелой рукоятью. Почему‑то он его не раскрывал. Он не защищал свою голову от осеннего дождя.

Наконечником зонта он бил по мокрым камням, высекая искры. Я тоже сложил свой зонт и стал долбить им тротуар, но искры не высекались.

«Ну и слава богу, – думал я. – А то засыплем своими искрами весь этот старинный город».

От Михаэля Энде я немного отставал. Он шагал широко, торопясь по чрезвычайно важному делу.

Знаменитый европейский писатель, живущий в городе Мюнхене, господин Михаэль Энде вел меня есть гуся.

Я не понял, что это было; ресторан, харчевня, таверна или просто трактир.

Под вишневыми абажурами, словно пропитанными красным вином, на скатерти цвета разломанного граната объявился гусь – коричневый и пупырчатый, пышущий жаром печи и тихо похрустывающий всеми своими корочками.

Такого гуся я прежде не едал и вряд ли когда‑нибудь еще увижу. И тут читатели могут решить, что я только о гусях и думаю. Это, конечно, верно. Но в тот вечер совершилось событие и поважнее.

Михаэль Энде рассказал мне сказку. Сказка эта сильно отличалась от гуся. Она была скорее родственницей холодного осеннего дождя. Гуся я почти позабыл, а сказку до сих пор помню. Среди русских сказок мне такой никогда не встречалось. Пожалуй, она близка сказкам Андерсена, Гофмана, братьев Гримм.

Мне захотелось пересказать ее для вас, чтобы вы знали, о чем думает писатель Михаэль Энде и что читают сейчас немецкие дети.

Вот и все, что я должен был рассказать вам перед сказкой. Читайте ее, а я буду вспоминать старинный город, праздничный дождь и доброго сказочника, с которым однажды гуся ел.

Юрий КОВАЛЬ

 

Театр теней Офелии

 

 

В одном маленьком старом городе жила маленькая старая фройляйн по имени Офелия.

Когда она появилась на свет – было это, разумеется, очень давно, – ее родители говорили:

– Наша девочка станет когда‑нибудь великой актрисой!

Так они мечтали и поэтому дали ей имя знаменитой героини одной великой пьесы.

Маленькая Офелия в наследство от родителей получила только одно: любовь и восхищение перед Великими Словами Поэтов, а больше и ничего.

Стать знаменитой актрисой она не смогла. Слишком уж тихим был ее голос. Но все‑таки ей хотелось хоть как‑нибудь послужить искусству, пусть даже самым тихим делом.

В этом маленьком городе был старый чудесный театр.

И там, у краешка сцены, была будка, закрытая от зрителей большой и вроде бы морской раковиной. В этой будке‑раковине и сидела Офелия каждый вечер и шепотом подсказывала слова, чтобы артисты не запинались. И тихий голос Офелии был здесь очень кстати, ведь публика не должна была ее слышать.

Всю свою жизнь Офелия прослужила в театре и была счастлива. Постепенно она выучила наизусть все великие комедии и трагедии мира, и ей уже не нужно было подглядывать в книгу.

И вот фройляйн Офелия состарилась. Да и времена теперь изменились. Все меньше зрителей приходило в городской театр, потому что появлялось кино, а потом и другие развлечения.

У многих были теперь автомобили, и если кому так уж хотелось в театр – можно было быстро добраться до ближайшего большого города и посмотреть на куда более прославленных артистов, – да, в конце концов, и себя показать.

И вот настало время, когда театр в маленьком городе закрыли. Актеры поразъехались, а старую фройляйн Офелию уволили.

Когда кончилось последнее представление и в последний раз упал занавес, Офелия осталась в театре еще ненадолго, совсем одна.

Она сидела в своей будке‑раковине и вспоминала о прошедшей жизни.

Вдруг она увидела тень.

Тень бродила по кулисам, то увеличиваясь, то уменьшаясь.

А вокруг‑то никого не было, кто мог бы ту тень отбросить.

– Эй! – тихонько позвала Офелия, – Кто там?

Тень испугалась и съежилась.

– Простите, – сказала тень, – я не знала, что здесь кто‑то есть. Я не хотела вас пугать. Я тут прячусь, потому что не знаю, куда мне деться. Очень прошу, не прогоняйте меня.

– Ты – тень? – спросила Офелия.

Тень кивнула.

– Но ведь тени всегда кому‑то принадлежат.

– Не все, – сказала тень. – Есть на свете и лишние тени. Они никому не принадлежат, никому не нужны. Я как раз такая. Меня зовут Тень‑Проказница.

– Вот оно что… Да, это очень печально – никому не принадлежать.

– Очень, – согласилась тень и вздохнула. – Да ведь что поделаешь?

– А ты иди ко мне, – сказала Офелия. – У меня тоже никого нет.

– С удовольствием. Но тогда мне надо быть все время с вами! А у вас есть собственная тень.

– Да вы друг с другом поладите, – сказала старая фройляйн, и тут ее собственная тень неожиданно кивнула.

Так у фройляйн Офелии появились две тени. Это не все замечали, а кто замечал – весьма удивлялся. Офелии, конечно, не хотелось, чтоб о ней слишком много говорили. Поэтому она просила одну из своих теней на день уменьшаться и прятаться в ее сумочку. Для тени места там было достаточно.

Однажды старушка Офелия сидела в церкви и тихонько разговаривала с Богом. Она надеялась, что Бог услышит ее тихий голос. Но так уж точно – она не знала.

Вдруг на белой стене она увидела новую тень, очень исхудалую. Тень ни на что не была похожа, но почему‑то жалобно протягивала руки.

– Ты что, тоже ничья? – спросила Офелия.

– Ничья, – вздохнула тень. – Но ходят слухи, что кто‑то берет нас к себе. Не ты ли?

– У меня уже есть две тени.

– Прими и меня. Это ведь так печально – быть одинокой.

– Как же тебя зовут?

– Смутный страх.

– Ну что ж. Иди и ты ко мне, – сказала Офелия. – В сумочку.

Теперь у нее стало три тени.

С этих пор чуть не каждый день к ней приходили все новые и новые ничьи тени. Оказалось, что их не так уж и мало на белом свете.

Четвертую тень звали – Одинокая.

Пятую – Большая Ночь.

Шестую – Никогда.

Седьмую тень звали – Тяжесть пустоты.

Теней становилось все больше и больше.

Маленькая фройляйн Офелия была бедная, но теням, к счастью, не нужно ни еды, ни одежды, чтоб согреться. Только вот комнатушка Офелии порою становилась очень уж темной и тесной, в ней ютилось слишком много теней. А ведь приходили все новые.

Хуже всего было, когда тени ссорились.

Они спорили за лучшее место, а иногда просто‑напросто даже дрались. Порой дело доходило до настоящих сражений.

В такие ночи маленькая старая фройляйн Офелия не могла заснуть. Она лежала в постели с открытыми глазами и тихим голосом старалась успокоить своих друзей. Но это не очень‑то помргало.

Офелия не любила ссор, кроме тех ссор и битв, которые на Великом Языке Поэтов звучали со сцены. И вот однажды ей пришла в голову интересная мысль.

– Послушайте, – сказала она теням. – Послушайте! Если вы хотите жить со мной, вам придется кое‑чему научиться.

Тени перестали ссориться и затаились. Они смотрели на старушку изо всех углов маленькой – гомнатки.

И тут Офелия стала говорить. Она произносила Великие Слова Поэтов, которые знала наизусть.

Медленно и строго читала она и требовала, чтоб тени повторяли за ней. Тени старались изо всех сил и были довольно понятливы.

И постепенно со слов Офелии тени выучили все великие комедии и трагедии мира.

Теперь у них пошла совсем другая жизнь.

Тени научились принимать любой облик: карлика и великана, человека или птицы, дерева или коня.

По ночам они часто разыгрывали перед Офелией удивительные представления. А она шепотом подсказывала им слова, чтобы они не запинались.

Днем же все тени, кроме, конечно, собственной, прятались в сумочку. Да, они умели, если хотели, невероятно уменьшаться.

Соседи никак не могли их увидеть, но замечали, что происходит что‑то необычное. А люди этого не любят.

– Эта старая фройляйн какая‑то странная, – говорили за спиной Офелии. – Надо бы отдать ее в приют для стариков. Там о ней позаботятся.

– Похоже, она сумасшедшая, – говорили другие. – Мало ли что она может натворить!

Однажды к старушке пришел хозяин дома, в котором у нее была комнатенка, и сказал:

– Мне очень жаль, но теперь вам придется за комнату платить вдвойне.

Этого Офелия не могла.

– Ну, тогда, – сказал хозяин, – вам лучше съехать. Впрочем, мне очень жаль.

И вот Офелия сложила в чемодан все, что у нее было – совсем немного, – и ушла. Она купила билет, села на поезд и поехала по белу свету, сама не зная куда.

И заехала она очень далеко. Сошла с поезда и пошла пешком – куда глаза глядят. В одной руке она несла чемодан, в другой сумочку, где таились тени.

Это была длинная‑длинная улица.

Наконец старушка пришла к морю. Дальше идти было некуда. Она присела на берегу немножко отдохнуть и уснула.

Из сумочки вышли тени, окружили ее и стали думать, что же делать дальше.

– Собственно говоря, – зашептались тени, – это из‑за нас госпожа Офелия попала в такое положение. Надо придумать, как ей помочь.

И они долго думали, а когда старушка проснулась, рассказали ей свою затею.

– Ах, вот как! – засмеялась Офелия. – Это вы неплохо придумали.

И вот Офелия пришла в одну деревушку.

На краю деревни она увидела перекладину, на которой выбивают половики. Достала из чемодана простыню и повесила ее на эту перекладину.

Тени вышли из сумочки и стали разыгрывать на простыне спектакли, которые давно выучили.

Офелия сидела сзади и подсказывала артистам Великие Слова Поэтов, чтобы они не запинались.

Сбежались ребятишки.

Потом подошли и взрослые. И каждый заплатил какую‑то мелочь за необычное представление.

С тех пор стала фройляйн Офелия ходить из деревни в деревню, из одного края в другой, а тени ее превращались в королей и шутов, в благородных дам и огненных жеребцов, в волшебников и в цветы.

Подходили люди, смотрели – смеялись и плакали.

Скоро Офелия стала знаменитой, и куда бы она ни приходила, везде ее ждали – такого театра еще никто не видел!

Зрители хлопали в ладоши, и каждый что‑то платил. Кто побольше, кто поменьше.

Через некоторое время Офелия даже накопила денег и купила маленький старый автомобиль.

Художник разукрасил его и по бокам написал крупными буквами:

ТЕАТР ТЕНЕЙ ОФЕЛИИ

И покатил театр Офелии по белу свету.

На этом наша история могла бы и кончиться, но еще не кончилась.

Однажды фройляйн Офелия попала со своим автомобилем в снежную бурю и не смогла ехать дальше.

Вдруг перед нею возникла Огромная Тень. Она была намного темнее всех других теней.

– Ты тоже из тех, – спросила Офелия, – тоже из тех… кого никто не хочет?

– Это, пожалуй, верно сказано, – медленно проговорила Тень.

– И тоже просишься ко мне?

– А ты бы меня взяла? – усмехнулась Огромная Тень, подходя поближе.

– Теней у меня больше чем достаточно, – сказала старушка, – но ведь и тебя жалко.

– Может быть, ты сначала узнаешь мое имя?

– А как тебя зовут?

– Люди называют… Смерть.

Стало очень тихо. И ветер снежный стих.

– Все равно хочешь взять меня? – мягко спросила наконец Тень.

– Да, – ответила маленькая старая 'фройляйн Офелия. – Иди ко мне.

И огромная холодная Тень накрыла Офелию, и свет померк.

Но потом у нее появились новые глаза – молодые и ясные. И уже не близорукие. И Офелия даже без очков могла увидеть, где находится.

Она стояла перед Воротами в Небо. А вокруг толпились чудесные фигуры в сияющих одеждах. Они улыбались ей.

– Кто же вы такие? – спросила Офелия.

– Неужели не узнаешь? Мы – бывшие тени. Те самые, ничьи. Теперь мы спасены и больше не будем скитаться.

Ворота в Небо распахнулись – и бывшие тени вошли в них. Они вели с собой маленькую старую фройляйн Офелию.

Все вместе подошли они к прекрасному дворцу, и это был самый чудесный театр, который только можно себе представить.

Над входом было написано большими золотыми буквами:

ТЕАТР СВЕТА ОФЕЛИИ

С тех пор в этом театре разыгрывают они перед ангелами судьбы людские, и звучат в нем Великие Слова Поэтов. Слова эти понятны и ангелам. А рассказывают Поэты о том, как печально и смешно, убого и величественно быть человеком и жить на земле.

Фройляйн Офелия шепотом подсказывает своим актерам слова. Чтобы они не запинались.

Говорят, что иногда сам Господь Бог приходит их послушать. Но в точности этого никто не знает.

Глава 2
   Проснулась Толли уже на закате, услышав щелчок повернувшегося в двери ключа. Дверь резко распахнулась и на порог вывалилась несовсем трезвая Никки. От нее пахло клубничными сигаретами и дорогим вином. 
Толли недовольно сощурилась и привстала на кровати.
- Опять напилась?
- Voyons ! ¹- сильно грассируя, возмутилась юная француженка, которой сейчас была Никки. Несколько секунд она пыталась сфокусировать взгляд голубых глаз на Толли, но так и сумев, вынуждена была согласиться. - Très peu. Très peu...²
Вскочив с кровати, Толли подскочила к подруге и поддержала ее, пока та снимала изящные туфельки на тонюсеньких шпильках.
- О, mon chérie! ³- Никки звонко расхохоталась и, сделав несколько лекгих шажков, упала на кровать. Толли только качнула головой.
- Никки, тебе следовало бы снять Маску. Давай, я помогу...- девушка наклонилась к мечтательно улыбающемуся лицу подруги, но та только 
оттолкнула ее и снова расхохоталась. Ее смех был настолько легок и мелодичен, что им можно было заслушиваться, но на Толли не  произвел никакого впечатления.
- Никки, Никки! Ты пьяна! Это опасно, ты сама знаешь! Ты потеряешь контроль!
Никки глянула на подругу широко распахнутыми голубыми глазами и тут же снова залилась смехом, уткнувшись в подушку.
- O, Tollie! Vous avez une drôle de tête!!! ⁴

Не выдержав, Толли, схватив девушку за плечи, со всей силы тряхнула ее. Кукольное лицо юной француженки в обрамлении мягких 
кудряшек повернулось к ней, но тут же Никки снова захихикала. Окончательно разозлившись, Толли от души залепила подруге пощечину. Смех моментально прекратился, в глазах у Никки появилось более-менее осмысленное выражение.
Толли облегченно выдохнула.
- Маску мне тебе снять, или сама управишься?
Никки легко тряхнула головой.
- Сама...сниму...- голос ее звучал с акцентом, будто родной ее язык и вправду был французский.
Внимательно глянув на подругу, Толли кивнула и отошла, попутно глянув на часы. Стрелки показывали без пятнадцати девять.
Тем временем пальцы Никки легко пробежали по шее, лицу, попеременно надавливая на особые точки.
Несколько секунд ничего не происходило, потом кожа вдруг побледнела и начала отслаиваться, ярко-голубые глаза резко потускнели и 
приобрели какой-то неопределенный водянистый оттенок, светлые кудри поспешно выпрямлялись и темнели, теряя свой блеск.  
Аккуратные губы распылись, точеный носик увеличился в размерах, щеки чуть впали...
Толли отвернулась, стараясь не смотреть. В среде Larve также было не принято смотреть, как кто-то снимает маску, как и на свое отражение в зеркале.
Наконец, процесс был завершен и Никки устало охнула. Толли обернулась. На ее кровати сидела невзрачная девушка, такая, которых тысячи в безликой толпе. Возможно, смотрись Толли чаще в зеркало, она бы ужаснулась - лицо Никки почти в точности повторяло ее. Впрочем, все Larve, Маскарадники или Безликие, как их еще называли, были похожи друг на друга. Наверное, различали их только представители своего же народа - и только.
Никки сощурила нглаза и глянула на подругу.
- Эй.
Толли демостративно отвернулась.
- Эй. Ну э-эй...
- У меня имя есть. - буркнула та, не оборачиваясь.
- Толли, моя Толли-хохолок, не злись! Ну не злись же! - в голосе Никки послышались капризно-просящие нотки.
В нос девушке ударил запах французских духов, сиграет и алкоголя, а в следующую минуту Никки повисла у нее на плече.
- Ну Толли! Я только чуть-чуть выпила! Совсем капельку! Знаешь, тот мальчик был таким забавным! Такой наивный простачок! Мне его 
даже жалко стало...но, сама знаешь, голод не тетка...Ну Толли, ты только погляди, что я принесла!
Горячие руки отцепились и в следующий момент где-то сзади зашуршали пакеты. Не в силах побороть любопытство, Толли обернулась.
Никки деловито опустошала свою дамскую сумочку, доставая из не пакет за пакетом. Толли не раз казалось, что ее подрука как-то 
умудрилась упрятать в ней пятое измерение или компактную черную дыру.
- Эй, глянь, подруга, на что я развела сегодняшнего карасика! - Никки хохотнула, разворачивая пакет. - Вуаля! Карбонад по-фламандски! 
Обалденнейшая штука! А вот это...вот это...сейчас, погоди, дай вспомню! А! Это, кажется, шампиньоны, фаршиорванные сыром! 
Своеобразный вкус, весьма...Так....рагу из чего-то там с яйцами...еще тут мясо... о... салатик!

Толли медленно подошла к столу и оглядела сегодняшнюю добычу.
- Ты что, ресторан ограбила?
- Почти угадала! - радостно кивнула Никки. - Не ограбила, а угостилась. Это все купил Пи! Такой милашка! Честное слово! Мы с ним  познакомились в гостях у...в прочем, тебе это все равно знать не к чему. Он зазвал меня во французский ресторан, представляешь!  Разумеется, после того, как я ему долго плакалась о том, как скучаю по родному Парижу!
Толли улыбнулась и покачала головой. Никки была мастером в своем деле - обдирании до липки богатеньких мальчиков.
- Ну, давай есть, что ли? - Никки плюхнулась на стул и зашуршала фольгой, в которую было аккуратно завернуто очередное блюдо, но
Толли мягко покачала головой.
- Не, Ник, я пойду. Если еще задержусь, то на работу опоздаю.
- Ну во-о-от! - разочарованно протянула подруга. - А для кого это все делалось, а? Для кого старалась я, спрашиваю?
- Потом, потом, потом! - Толли только махнула рукой и полезла в сундук под кроватью, выуживая из него привычную маску и необходимую одежду - потертые синие джинсы и летний зелетовато-голубой топ с блестками. 
Минута-другая и на кровати уже сидит совсем другая девушка - жгучая брюнетка лет двадцати пяти, в ушах - большие кольца серег, на лице
- неброский макияж. Толли работала барменшей в ночном клубе неподалеку. Там ее звали Ким.
- Хэй, красотка, ну, я потопала! - крикнула она подруге чуть хриповатым грудным голосом из крохотной прихожей.
- Угум. Удачи. Приноси побольше денег и поменьше полиции на хвосте! - процитировала Никки традиционное напутствие.
- Не обещаю! - Ким подмигнула и скрылась в дверном проеме, не забыв подхватить с пола поношенный рюкзак.
 Она опаздывала. Опять.

________________________

1 - Как можно! (фр.)

2 - Совсем немного. Совсем немного... (фр.)

3 - О, моя дорогая! (фр.)

4 - О, Толли! У тебя такое смешное лицо! (фр.)

Глава 1.

- Толли, полей вереск! У него лапки поникли! - скомандовала Никки, вылетая из каморки под крышей дома № 14 на Мидллайн. Хлопнула дверь, сквозняк донес неуловимый аромат дорогих французских духов с тонкой примесью табака.
Толли раздраженно перевернулась на живот, щурясь от солнечных лучей, упрямо пробивающихся через тяжелые шторы. В прозрачных нитях света, протянувшихся от окна к кровати, плавали сверкающие золотинки пыли.
Было душно.
Старые бархатные шторы, которые покупала еще прабабушка Никки, казалось, только усугубляли положение. Даже сквозняк из открытой форточки не мог колыхнуть тяжелой материи.
Толли потянулась и медленно встала - махровый ковер скрыл ее шаги, ни единого звука не раздалось в раскаленной каморке, только едва слышно скрипнули пружины кровати.
Ничего не выражающий взгляд бесцветных глаз скользнул по обшарпанным стенам, криво заклеенным старыми обоями и выцветшими плакатами десятилетней давности.
Это место не менялось никогда.
Толли вяло двинулась к окну, по пути свернула в крохотный закуток ванной, чтобы набрать воду в банку, стоящую у раковины. Вода сначала полилась ржавая, но через минуту к ней вернулся первоначальный цвет.
Взгляд Толли уткнулся в свое отражение в удивительно чистом зеркале - Никки просто трясло, если на зеркальной поверхности появлялось хотя бы маленькое пятнышко. Это был ее пунктик.
Из зеркала на нее смотрела полноватая девушка с крайне невзрачной внешностью, как раз из таких, чье лицо, увидев раз, ни за что не вспомнишь потом - настолько оно сливается с массой остальных лиц - в памяти ли, на улице ли...На округлом лице бесформенные губы, нос картошкой, не сказать что б красивые брови...Глаза непонятного цвета, невыразительные - никто никогда не читал по ним, что она думает. Никто никогда не распознавал в них ни радости, ни иузмления, ни гнева. Спокойствие, граничащее с безразличием, плескалось в них.
Толии поспешно отвела взгляд. Ничего особенного, стандартная внешность любого Larve, все как у всех. Да и мало кто из ей подобных любил смотреться в зеркало. Слишком нелицеприятно выглядело отражение, слишком серо и безлико.
Никки тоже не любила смотреть на свое истинное лицо, но вот любоваться своими масками обожала безумно.
Набрав воды, девушка закрутила кран и неспешно вышла.
Нагретый воздух казался густым, как кисель, Толли словно плыла в нем, бесшумно ступая по ковру и постепенно продвигаясь к окну.
Нехотя отдернула штору и тут же сощурилась - солнце нещадно било в глаза.
Опустила взгляд - да, цветок, который, в общем-то, принадлежал ей (Никки подарила), представлял собой жалкое зрелище - сухие цветы осыпались, тоненькие зеленые росточки уныло повисли.
- "Вереск не любит прямой солнечный свет..."- вспомнилось вдруг ей. Но ничего не поделаешь...
Вздохнув, Толли вылила полбанки в поддон, а оставшуюся половину долила под корешки, саму же банку поставила на подоконник.
Обернулась - на дальней стене за полупрозрачной ширмой из вишнево-красного шифона находилась святая святых любого Larve - гримёрная. Там, на стене, над туалетным столиком, на аккуратно вбитых штырях висели маски - маски, маски, десятки масок. Один штырек пустовал - сегодня Никки была утонченной француженкой.
Над столиком была прибита картонка с намалеванными красными буквами: "MASKENZWANG ".
- "Без масок вход воспрещен" - автоматически перевела Толли. Раньше она этой надписи не видела. Видно, Никки постаралась.
Рядом стоял с виду маленький, но очень вместительный шкаф с кучей отделений - еще одна жизненно важная вещь. Какую бы великолепную маску ты ни одела бы, как бы мастерски ты ее не носила бы, но без подходящего костюмного оформления попросту никуда.
В шкафу у Никки можно было найти что угодно - от прикида продажной девицы до эксклюзивного платья ведущих дизайнеров для выхода в свет.
Свои вещи Толли держала в старинном сундуке под кроватью, даже маски, несмотря на традиции, лежали у нее там, а не вывешивались на стену.
Девушка устало опустилась на кровать и еще раз окинула взглядом каморку.
Нет, это место никогда не изменится.
Сколько поколений странствующих Маскарадников - как назввали их люди - уже прожило здесь? Сколько еще проживет?
А что будет, когда скончается от старости добросердечная старушка, сдающая комнату одиночкам-Larve? Выгонит ли их ее внук? Или оставит жить, брезгливо морщась, но принимая дньги за аренду, всегда заплаченную в срок?
Все равно люди здесь жить не будут, после того как в этой комнате жили Маскарадники...
Толли снова опустилась на кровать, вытянула ноги и прикрыла глаза. Еще рано. День - время Никки. До ее же времени оставалось порядка 12 часов.

Кажется, полнолуние. Желтая круглая луна выползла на небосвод.

День был странный. сумбурный. В чем-то грустный. В чем-то поучительный. 

Еще больше убедилась в том, что надо меняться. другое дело, что в глубине души мерзкий голосок упрямо твердит: не надо, зачем? ты хороша такая, какая есть! 

Может и так, но могу ведь стать лучше?.

Могу. И надо. Плевать, что не хочется ничего делать, надо себя пересилить. 

Который раз я это себе говорю? Хех.

Вместо пространных размышлений на этот раз будет лишь этот кратенький итог сегоняшнего дня:

Грустно. Печально. Устало. Горько. Все равно.

Смотрела подборки картинок голубых тонов и родился стих. Давно я не писала стихов. Рада этому маленькому грустному мирку, заключенному в рамку из слов. 

Там, где море падало в никуда,
На осколках давнего звездопада
С неба белой слезой оторвалась звезда,
Когда ты прошептал роковое: не надо!

Я смолчала. Закат догорал в тишине.
Только ветер шумел нам о чем-то нездешнем.
И в индигово-бархатной вышине
Облака проплывали цветущей черешней.

И мы знали - не существует преград,
Кроме тех, что с тобой мы придумали сами.
И что в следующий раз золотой звездопад
Вновь прольется дождем - уже не над нами.

Ветер стих. Из воды выплывала луна,
Постепенно взбираясь по облаку выше.
Этих дней без конца голубые тона
Не забыть...
...я смолчала. Но ты все услышал.


Там, где море падало в никуда,
На осколках давнего звездопада,
Когда с неба слезой оторвалась звезда,
Между нами впервые возникла преграда.

 

Светит солнышко, асфальт подсыхает, хожу в кроссовках. Старательно обхожу лужи.
Хорошо прошла физкультура, еще лучше - немецкий.
Пришла домой с желанием учиться, учиться и учиться, как заповедовал Дедушка Ленин. На истории так вдохновилась, что даже взяла доклад на 15 минут к след. неделе, кажется. Беда, но справлюсь.
Люблю сегодня всех. Жарко. Тепло. Греюсь на солнышке. Вот они - зачатки лета.
ОДнако, Лес в Академе затопило - опять весенняя река хлынула на тропы, теччет под сугробами, ступишь на снег - и провалишься по бедро в грязную воду, которая до поры до времени коварно пряталась. Но я знаю ее коварство и там не хожу. До самого лета.
Поют птички, скачут белочки. Солнышко греет - и я отогреваюсь. Кажется, теплею сама. Снова всех начинаю любить - так радостно.
На кухне пахнет кофе - надо же, бабушка-таки научилась его варить! Видимо, захотелось кофейка - и тушеной картошкой с говяжьей тушенкой. Аромат обалденнейший. Сейчас пообедаю. А потом чаю с шоколадными печеньками попью.
Нашла сукно на верхнюю рубаху, по-моему, оно тонковато, но конечный приговор пусть выносит Ингвар, он муж опытный, уму-разуму ученый =D
Вот так-то. Надо пошить рубаху к субботе. Сделаю немецкий, СРЯ - и все-таки сяду, надо себя пинать.
Творческий кризис с Эби продолжается, однако идея о написании анкет на новых персов меня воодушевила. Уже начали прорисовываться 2 героини. У первой (имя еще ей не придумала, пусть Оля будет) есть прототип из фильма "Страна Глухих" - фильм возымел на меня некое такое воздействие, вторая героиня - наверное, воплощение тех качеств, которым я завидую) - упорство, немного наглости, уверенность в себе, сила, яркость, решительность, храбрость, насмешливость, некая общая устремленность души, стремительность - такие люди всегда рвутся вперед, не сидят на месте, всегда что-то делают или планируют, не мыслят жизнь в заперти, как вольные птицы... Сьерра (ее прозвище, имя настоящее тоже не знаю пока) обещает быть очень яркой, как пламя - резко вспыхивающее, яркое, горячее, обжигающее, впрочем, такие обычно не живут долго. У них отсутствует чувство страха, жизнь состоит из сплошных рисков. Думаю, если когда-нибудь где-нибудь применю этого перса, то долго она не проживет. Больно рисковая девушка. Дикая.
Оля - полная ее противоположность, тихая, робкая, пугливая, скорее даже забитая, из той категории "несчастненьких", которые осознают свое несчастье, но ничего не делают, чтобы что-то изменить - слишком боятся, не уверены в своих силах. А зачастую даже не осознают, что несчастливы, чуют, что что-то не так, а не понимают, что.
Потом напишу сюда их анкеты по шаблончику. Авось когда-нибудь пригодится.

Настроение сейчас - устало-восторженное

Сегодня похолодало. Ходили с мамой за документами к нотариусу. По дороге я шла и напевала свою Колыбельную Скади - и тут пошел снег. Крупными пушистыми хлопьями посыпался он с неба, и это при солнце! Невероятно красиво - снегопад в золотистом солнечном свете.  Потом, негопад прекратился. Я снова начала петь - и снова пошел снег! И так было около пяти раз)  Правда, надо казать, заметила я это уже к пятому или четвертому разу, когда мы входили к нотариусу - снегопад прекратился. Мы вышли - снега не было. А колыбельная прочто засела внутри и стоило нам пройти несколько метров, как она снова начала настойчиво крутиться внутри и вырываться наружу. И что же - стоило начать петь, как поднялся ветер и начался снегопад!  

Мама сказала, что я колдую)))) А я обрадовалась - моя богиня слышит меня! =)

Самое забавное - вечером скинула Джокеру песню, в итоге, она снова заиграла у меня в голове. Запись, которую я скинула, мне не понравилаь, я решила ее перезаписать (чего, правда, так и не сделала), но для того, чтоб вспомнить мелодию и решить, что мне следует поменять, я начала ее петь вслух.

Не проходит и 10 минут - за окном поднялся ветер и пошел снег и теперь я отчетливо слышу завывания вьюги. Поднялась настоящая ночная метель. Деревья качаются под ледяным ветром, как тоненькие прутики. Белоснежные вихри снежинок танцуют в лучах фонарей. Самая настоящая зима. Я этому очень даже рада - завтра не придется идти по грязи - все застынет и занесет снегом.

 

Вдохновение все-таки прорвалось. Я себя накручивала, накручивала, накручивала и накрутила. Вышло как-то...печально. Хотя конец многообещающий))) Хотя там даже не конец, а Начало)

Началось все с того, что на сайте нашего поэт. клуба выложил рекламку новый сайт "Живые Чернила". Там пишут книгу совместно, онлайн. И сейчас идет конкурс на начало. В добровольно-принудительном порядке)))
Благо, не торопят. Но уже намекнули, что хотели бы увидеть.
  Вот я и сидела, думала. И как-то все-таки родилось. За основу взяла так и не созданного в Городе N героя - девушку-акробатку из переездного цирка.
Довольно-таки безрадостная картинка. Она должна была быть моим вторым персом, но Яся убедила меня создать Алана. Так что вот. Но теперь Яда получила воплощение в целом рассказике. Хотя это должно было быть Начало, какой-то он вышел конечный. Завершенный даже, я бы так сказала. Поэтому для сайта я обрезала последнюю часть, буквально один абзац, а уже какая разница!
над названием долго не мучилась)) Начало и есть Начало. )

Вот как-то так. Прозу я вообще редко пишу, ну очень, большей частью все миниатюры - по нескальку абзацев, страничка от силы. Посты в ФРПГ не считаются. Хотя, наверное, их считать стоит. Помню, как Михаил раскритиковал мой слог. Сказал очень мягко, но твердо:
лучше пиши стихи))))))))
В общем-то да, у меня и в текстах больше поток мысли, эмоций идет, чем какое-то действие или описание, сюжет там. В общем, стихи так стихи. Хотя как хочется прозу писать) или, например, рисовать, как Мэл! С рисованием у меня вообще туго) Если что и выйдет, то по чистой случайности, эх. В общем, ладно, вот собственно и

"Начало".

Затянулась сигаретой. Забарабанили в дверь. Выдохнула клуб горького дыма. Безразлично обвела взглядом комнату, свесила ногу с подоконника. Грохот прекратился. Затянулась снова. Где-то на лестничной площадке разразились руганью.
- Открой, дрянь!
Хрипло расхохоталась, закашляла, выталкивая из легких едкие облачка дыма.
Голоса на площадке перед дверью прибывали, заполняя маленькое пространство. Вновь забарабанили в дверь.
Вздохнула и устало прислонилась к стене. Пружинистый стук четырех лап, натяжное хриплое мурчание. Прикосновение влажного и горячего шершавого языка к коже.
Снова ругань. На какое-то время дверь оставили в покое. Затянулась сигаретой.
- Открой, мерзавка, кому говорю! Уж я на тебя найду управу! Милицию вызову!
Выдохнула клуб дыма, который сразу же рассеял сквозняк.
Старушечий голос за дверью сорвался на поросячий визг.
Раздосадовано дернула за ухо серую уродливую кошку. Затянулась. Выдохнула носом и выбросила окурок в форточку.
Обвела взглядом обшарпанную грязную комнатешку, которую, кроме как халупой иначе и не назовешь.
Что-то звякнуло и покатилось. Опустила зеленые усталые глаза. Неказистый зверь, по какому-то недоразумению считавшийся кошкой, катал по грязному полу початую бутылку из-под пива. Еще с пару десятков таких же пустых ее собратьев валялись под кроватью.
На площадке снова наметилось какое-то шевеление. Закурила еще одну.
Сквозь дверь прорвался возмущенный голос хозяйки.
- Да эта тварюка уже четвертый месяц за комнату не платит! Пьянь! Змея подколодная! Я с ней сначала по-хорошему, а энта по хорошему, видать, и не понимает! Ну сколько терпеть я ее должна, а? Коли не платит, так пущай и выметается!
Послышались сочувствующие голоса сердобольных соседок.
Затянулась. Прислонилась к холодному стеклу окна. Принялась изучать однообразный городской пейзаж за окном, впрочем, уже хорошо изученный за все эти дни. Пожалуй, даже слишком хорошо. Выдохнула дым в мордочку кошке, запрыгнувшей на подоконник. Та фыркнула, чихая, попятилась. Хмыкнула, потрепала уродливую голову, извиняясь перед обиженным животным. Прислонилась к окну.
- За что все это?
Удивилась своему собственному голосу, прозвучавшему на удивление хрипло и глухо.
Замолчала, прислушиваясь.
- Да ужо и соседи все на нее жалуются, зла на нее не хватает! Еще когда хахаль ее ходил, терпели, но когда перестал, она уж совсем с цепи сорвалась, стервь! Притон мне тут устроила! А хахаль-то тоже хорош! Поматросил и бросил, а мне теперь расхлебывать!
Дернулась, но тут же расслабилась, горько хмыкнув. Что она собиралась сделать? Выйти и сказать, что все совсем не так? Кого это волнует? Деньги, деньги, деньги…всех волнуют только деньги.
С некоторой досадой и отвращением покосилась на почти целую сигарету. Скривилась, выкинула в форточку.
Притон?
Снова оглядела помещение, которая она снимала. Жалкая студия под самой крышей, с единственным окошком. Протекающая крыша, подгнивший пол, висящие струпьями обои, жесткий старый диван, из которого торчали пружины, и в котором обитала небольшая, но активная колония клопов. Драные одеяла. Покосившийся шкаф без дверки. Шатающийся стол. Колченогие табуретки. Грубо сработанная тумба, на которой ютилась старая конфорка.
Вот и все жилье. Действительно, смахивает на притон, особенно при наличии целого склада бутылок из-под спиртного под диваном и вдвое большего количества окурков на столе.
Почему-то стало трудно дышать. Бурление за дверью продолжалось.
Ссадив кошку на пол, распахнула окно настежь. В маленькое душное помещение тутже ворвался свежий вечерний воздух. Отсюда видны были только крыши, крыжи, крыши, настоящий лабиринт крыш до горизонта. Нагревшиеся за день, теперь они отдавали тепло в пустоту, постепенно остывая. Красное закатное солнце тонуло в этом коричнево-ржавом море крыш.
Вдохнула запахи затихающего города полной грудью. На миг забыла обо всем, растворяясь в аромате гретого металла и рубероида.
Когда все так изменилось? Когда все пошло не так? Ей ведь всего двадцать три! Еще вся жизнь впереди, а кажется, что вот-вот придет пора умирать.
Где крылась ошибка? Когда это началось? Вчера? Позавчера? Неделю, месяц назад? Или может год? Или все это началось с того безрассудного решения почти семь лет назад, когда она сбежала из дома с бродячим цирком? А может быть, это кара? Кара за то, что влюбилась, как дурочка, в человека, быть с кем попросту не имела права? Конечно, она знала, что у него жена и двое детей, что он ее старше почти на пятнадцать лет, что он никогда не бросит свою семью…но она этого и не требовала. Просто быть рядом…разве это так плохо? Разве должна расплата за это маленькое счастье быть такой жестокой?
Видимо, да.
А теперь его нет в живых. Она была не настолько глупа, чтобы винить себя в его смерти. Работа акробата всегда несет в себе долю риска. Это был несчастный случай. Всего лишь несчастный случай. Однако, она все равно была не в силах удержаться, чтобы каждый раз не прокручивать все произошедшее в голове, снова и снова, выискивая причины, рассматривая возможности, повторяя одни и тот же вопросы: «А если бы…?» и «Почему?».
Ни на один из них у нее не было ответа.
От невеселых мыслей ее отвлекли крики из-за двери и очередной грохот.
- Все, чертовка, ломаем дверь! Слышишь, зараза? Все! Щас ты за все получишь!
Обернулась назад. Похоже, и вправду решили ломать. Она бы и сама им открыла, но уж очень не хотелось сталкиваться с разъяренной старушенцией и ватагой орущих соседей.
Не хотелось больше оставаться в этой грязной дыре. В этой жизни. Единственное оставшееся существо, которое ей было дорого, была Тапка – на редкость уродливая и ободранная серая криволапая кошка, один вид которой вызывал желание убить животное - из жалости. Тапка чем-то напоминала ей себя. Когда-то красивое животное, теперь это было всеми отверженное недоразумение. Эта кошка пережила многое за свою бурную жизнь на улице – и колеса машины, и зубы бродячих собак, и камни бессердечных мальчишек, и падение с пятого этажа, и многое, многое другое. Но каждый раз вглядываясь в зеленые, хитро прищуренные глаза, она видела в кошке то, что никак не могла отыскать у себя. Жажда жизни. Безумная, отчаянная жажда жить.
Вздохнув, она наклонилась и подняла Тапку на руки. Обвела взглядом комнату. Дверь, вздрагивая от непрерывных ударов, скрипела, но держалась. Ругань на той стороне не прекращалась.
Она не могла больше здесь оставаться. Это место душило ее. Медленно убивало, разлагая изнутри. Хотелось выйти, вылезти из этой жизни, как змея вылезает из старой отмершей кожи.
Прижав кошку к груди одной рукой, а другой ухватившись за раму, шагнула на тоненький карниз.
Раздался жуткий грохот – дверь поддалась. В студию ворвалась разгневанная хозяйка в компании еще десятка человек – кто присоединился для моральной поддержки, кто просто ввалился поглазеть на зрелище того, как хозяйка будет выдворять квартирантку-неплательщицу.
Толпа ввалилась и тут же в ужасе замерла.
- Батюшки-светы! - испуганно всплеснула руками старушка, видимо, решив, что постоялица хочет выброситься из окна. – Ядонька, золотце, ты чего?!
Хрипло рассмеялась, тряхнув короткими прядками, подмигнула старушке.
- Да так, Фекла Ильинишна, чего-то жить расхотелось! – задорно улыбнувшись, крикнула она, но тут же нахмурилась и задумчиво протянула. - И вправду, с чего бы это?
- Совсем девка обезумела! – прошептал кто-то, люди согласно закивали.
- Дак…это ж…грех это…это…кисонька…ты чего же…из-за долга? Так прощу я…я все прощу…ежели надо…ты только... – старушка в ужасе вертела большими пальцами, выпучив глаза, избегая смотреть на обезумевшую девку.
Ядвиге даже стало жаль ее – такая она была сейчас испуганная и жалкая.
- Разве ж в долге дело…
Горько улыбнувшись, девушка покачала головой и шагнула с карниза на выступ крыши.
- Бывайте, Фекла Ильинишна. Спасибо за квартирку.
И прыгнула.
Толпа ошеломленно ахнула и прильнула к окну, силясь разглядеть хоть что-нибудь, но вид закрывал пресловутый выступ.



Яда почти бесшумно приземлилась на обе ноги и, прижимая к груди Тапку, босиком побежала по остывающей крыше. Она сама не знала, зачем устроила этот спектакль, изображая смерть, все равно ведь они скоро поймут, что чуть ниже того места, откуда она прыгала, все еще была крыша и девушка приземлилась прямо туда.
Она хмыкнула, представляя, как раскричится домохозяйка, когда поймет, что никто и не думал умирать.
Яда приостановилась и взглянула на Тапку. Две пары зеленых глаз встретились и, наверное, впервые за все время в них отразилось одно и то же чувство.
Они вырвались. За спиной словно раскрылись крылья, и они уносились вдаль, прочь от прошлого, прочь от жизни, которая перестала быть таковой и превратилась в медленную смерть, прочь от тюрьмы, в которую обычно запирают себя сами, положив всему этому конец.
И положив начало новой жизни.
Вот оно – Начало.




 

1) проспать целые сутки

2) не делать домашку

3) разбудить вдохновение

4) что-нибудь написать, стих ли, рассказ ли.

5) участвовать в какой-нибудь ФРПГшке, желательно по типу Города N.

 

Надо сказать, что три последних  желания связаны. Вдохновения нет, ничего не пишется, хотя страсть как хочется, а формуные игры подогревают интерес и будоражат воображение. Сразу начинаешь продумывать сюжет, героев. У меня задумок много, но...не пишется. Не могу найти слов. Картинку вижу - а толку-то. Не хватает топлива, не хватает огня, чтобы развить этот зачаток.

Как-то тоскливо. Вернее, даже не тоскливо, а как-то...никак. Вообще никак. Опять возвращаюсь в свое камушковое состояние - "я маленький камушек, серый и твердый. Я никому не интересен, мне никто не интересен. Так и живем."  

Город закрыт, ищу новую почву для ног, новую точку опоры, чтобы перевернуть свой маленький мир, новую платформу, чтобы оттолкнуться. Ничего похожего. Мне нужна свободная ФРПГ, с свободным сюжетом. Ну или с готовым сюжетом, но относительной свободой действий игроков. Может, я многого хочу. Столько ФРПГ по всяким сериалам, фильмам, книгам, но все это меня не устраивает. ЗАцепилась взглядом за ФРПГ по Максу фраю, но там расписаны персы. Я обожаю Шурфа Лонли-Локли, я бы даже хотела быть на него похожей))) (правда, Мэл говорит, что я скорее Безумный Рыбник)). Вакансия как раз свободна, но...я не смогу. Все-таки Шурф такой флегматичный, правильный, чрезмерно аккуратный и сосредоточенный. Я не смогу долго поддерживать требуемый образ, со временем моё "Я" проникнет в посты и отравит их. Видоизменит. Мне это не подходит, да не хочу портить ребятам игру неподходящими постами. Ищу дальше. 

Впрочем, как говорится - что-то не нравится, делай сам. Но о том, чтобы самой ФРПГ делать, не может быть и речи. Я уже об этом как-то писала в постах, я слишком безответственна. А жаль.

ФРПГ про сноходцев опять зависла, а мне надоело их пинать. Франк так и не отписал свой пост с Нового Года, хотя обещался еще тогда. Ууууу....сожрать его мало.

В Острове Грез как-то...подвисло все тоже, но это уже из-за меня, т.к. я как-то не нашла себе партнера по игре, и особо как-то там, при уже четком сюжете, не развернешься. Может, у меня просто угас интерес. Хотя мой перс мне там нравится. 

В общем, ищу новую спичку для своей свечки)

Пока безуспешно.

Скучно.

 

 

Одиноко гудят провода
И мерцают во тьме фонари.
Черной летной змеится вода...
Оставайся со мной до зари.

Оставайся со мной в эту ночь.
И в другую...во тьму загляни:
Мать качает притихшую дочь.
В темных окнах погасли огни.

Тишина. Воздух пахнет весной.
Чуть светлеет последний рубеж.
Нас обманчиво-хрупкий покой
И несбыточность манит надежд...

Побуждает отправиться в путь
За собой не оставив следов...
Одинокою ночью уснуть
В колыбелях чужих городов.


 

По просьбе Ясёны буду теперь пытаться записывать сны, которые я запомнила. Это - сегодняшний.

да, помню, но не связно. Что тоже была в городе, ночь, канун нового года - везде гирлянды, разноцветные статуи, елки, всякие светящиеся и сверкающие штуки-дрюки, очень ярко и нарядно, но при этом совершенно тихо, вокруг все бесшумно. Ни машин, ни чего такого, хотя улицы не пусты. Вроде люди ходят. Я в этом сне почему-то парнем была)) Маленький такой парниша лет 12-13, в куртке, джинсах и длинном вязаном шарфе) И вроде мне предлагают принять участие в каком-то новогоднем шоу, где участников запуляли пушкой как можно дальше, и смотрели, кто дальше улетит) И вот меня-паренька, несчастного, запульнули на луну)
И я смертельно обиделась и догадалась, что ведущий этого шоу (премерзкий слащавый дядька в темном костюме с малиновым галстуком и относительно длинными блондинистыми кудрями) - задумал что-то недоброе и явно под новый год хочет что-то с детьми делать плохое. По какой-то непонятной трубе я ползу, приползаю обратно с луны на землю ))) (дальше толком не помню)
Следующий момент, когда я уже помню, это я просыпаюсь в постели в дорогом отеле, с высокими потолками, тяжелыми драпировками, высокими колоннами в античном стиле, ковровыми дорожками и т.п. Но не смотря на пышность, цвета приглушенные, глаз не режущие (вот началась вторая часть сна). Уже не ночь точно, но я не могу сказать, то утро или день, или вечер, т.к. небо затянуто серыми облаками, при этом доовольно светло.
Я выхожу из номера и оказываюсь в длинном пустом коридоре, как-то тревожно, никого нет, иду дальше и натыкаюсь на девушку восточной внешности в черно-сером кимоно, волосы у нее черные, уложены в два объемных шарика таких. Девушка, кстати, не худышка, а наоборот, весьма пухленькая, но очень хорошенькая. При этом спокойная, как танк. Она называет себя жрицей в близлежащем храме. (жрицей какого бога я так и не поняла). Она говорит мне, что мне некуда торопиться и что расправиться с врагом мы с ней еще успеем, а пока нам необходимо выйти на улицу и что-то увидеть. (не могу точно вспомнить ее слова, но то, что она звала на улицу, это точно помню.)
Мы выходим, вокруг царит абсолютная тишина, кое-где в фойе попадаются швейцары и работники отеля, все как один - длинные, тощие, в черном, с черными круглыми очками, похожие на карикатуры.
Немного жутковато, потому что даже шагов не слышно своих - ковровые дорожки все звуки скрадывают, но присутствие девушки-жрицы успокаивает. Мы выходим на улицу - слева направо пролегает дорога, причем не главная, напротив - мусорка и какая-то задрипанная опустевшая забегаловка с еле-мигающей неоновой вывеской. Оттуда пахнет мясными тефтельками. на кафе как раз реклама мясных блюд.
Мы с девушкой встаем под козырек закрытого\заброшенного киоска справа, не переходя дорогу. Идет дождь, и это почти единственный звук вокруг. Все вокруг размыто-серо и даже неоновая вывеска выглядит тускло. Правда, от этого не создается впечатления уныния, несмотря на тишину и запустение, наоборот, ощущение покоя. (мне кажется, это из-за дождя). Мы с девушкой стоим какое-то время, ощущение почему-то такое, что мы с ней хорошие друзья и знаем друг друга очень давно. Потом мы выходим под должь, он не сильный, теплый, мы проходим вдоль дороги все вправо и видим многоэтажки с пустыми окнами - какой-то заброшенный район, (даже странно, что там такой дорогой отель делает). Мы проходим дальше, поближе к этим полузаброшенным домам - они пусты, серы, крыши и двери в потеках ржавчины. В окне этажа где-то 3го близлежащей многоэтажки видим сидящего на подоконике мужчину - скорее он полулежит, свесив одну ногу. (в этом окне нет стекла, скорее это пустой темный проем). Мужчина одет во все черное, черные брюки, черные боты, черный плащ и длинные волнистые (почти что кудрявые) черные волосы до пояса, спадающие на лицо и закрывающие его. ПРичем от него исходит тоже ощущение того, что это скорее друг, чем враг и еще ощущение грусти. И вот то ли мне это жрица говорит, то ли я сама понимаю, что это - Бог Дождя. И мы смотрим не него, а он - на нас, затем он спрыгивает из окна, при этом приземляется плавно-плавно и сразу на ноги, прямо перед нами, какое-то время смотрит на нас, из-за челки видны только тонкие губы, прямой тонкий нос и проблескивает черный глаз сквозь волосы (правая же часть лица полностью скрыта волосами). Вот он стоит, молча смотрит на нас, а ветер развевает его волосы и полы плаща, при этом - полная тишина и только шорох дождя. А потом он также бемшумно, как до этого спрыгивал, разворачивается и уходит в подворотни.
А еще я понимаю, что он кого-то ищет.
И в голове слышу, как кто-то читате четверостишие:

Он бесстрашно сидит на краю окна
И печально глядит в бесконечную ночь.
Он приходит с границы яви и сна
И с рассветом уходит прочь.

Тут я проснулась и быстренько скатилась с полатей, побежала записывать четверостишие, пока не забыла, записала - и снова спать легла.

Утром мне написалась песня. Думаю пропихнуть ее в нашу будущую группу. Из-за ритма Бога Дождя пришлось заменить на Рыцаря. Но я-то знаю, что он - Бог.
Впрочем, то, что вышло, меня пока не устраивает. Ждет доработки. Оно еще ощущается сырым. Несовершенным. Я буду думать, что с этим делать.

Кто бесстрашно сидит на краю окна
И печально глядит в бесконечную ночь,
Кто приходит с границы яви и сна
И с рассветом уходит прочь.

Рыцарь Дождя,
Ищет свою Весну,
Только одну
И лишь для себя.

Он - кто мокрыми брызгами входит в дом,
Не найдя же, бесшумно уходит вновь,
Тихо плача ночным ледяным дождем,
Снова ищет свою любовь.

Рыцарь Дождя,
Ищет свою Весну,
Только одну
И лишь для себя.

Он проходит грозой по горам и лесам,
по цветущим садам, по ночным городам,
Он проходит по крышам уснувших домов,
Людям видясь обрывками снов.

Я, возможно, хотела уйти бы во мрак,
Вслед за ним, и пускай ночь страшна и темна.
только дома - семья и домашний очаг.
Да и я - не Весна...

А Рыцарь Дождя,
Все ищет свою Весну,
Только одну -
И лишь для себя.

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если все, что случилось -- нельзя изменить...
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось
Иль о том, что случиться не может уже,
Лишь бы озеро Вашей души не мутилось,
Да надежды, как птицы, парили б в душе.

Не жалейте своей доброты и участья,
Даже, если за все Вам усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то -- в начальство,
Не жалейте, что Вам не досталось ИХ БЕД

Никогда, никогда ни о чем не жалейте!
Поздно начали Вы, или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но ведь песни берет он из Вашей души...

Никогда, никогда ни о чем не жалейте.
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали Вы!

Настроение сейчас - насмешливо-грустное

Знаешь, я не знаю, зачем я тут стою. Что? Тоже не знаешь? Смеешься надо мной? Жестокая. Говоришь, жизнь заставила? Так что же, теперь на любой поступок или жестокость можно сказать "Я не виноват, это все обстоятельства! Это все жизнь такая" ? Не хотела бы я в это верить. Знаешь...если вот так запрокинуть голову, то небо кажется морем...кажется, что оно внизу, близко-близко...а мы летим...кажется, что можно до него дотронуться...Ну вот опять ты! Помечтать не даешь даже! Нет, ты не права! Мечты тоже нужны...Зачем? зачем...хотя бы затем, что б нам было во что верить! Как "зачем верить" ?! Я не понимаю тебя. Неужели ты не веришь ни во что? Совсем-совсем? Ни капельки? Ни во что? не может такого быть....Оно и видно, что тебе на все плевать. Молчишь? Ну да...что ведь тут еще сказать...толку тут стоять, скажи мне? Вот и я не знаю...кончай уже дымить тут! Прокуришь свои легкие и умрешь в возрасте 20 лет! Что? Ну точно...при твоем образе жизни ты имеешь все шансы помереть гораздо раньше...Ладно, не будем об этом. Сколько еще осталось? Времени еще вагон и маленькая тележка...
Ааах...этот запах...знаешь, всегда нравился этот запах железной дороги поездов...этой фигни, которой смазывают шпалы...гудрон, кажется...не знаешь? Вот и я не знаю точно..не помню..но по-моему гудрон...Что значит "какая разница" ? Большая! А еще стук колес...душный вагон, форточки, которые вечно заклинивает...Знаешь, если бы я могла, я бы поехала с тобой. Ну за что ты так? Неужели я настолько навязчива? Жестоко! Ну спасибо тебе на добром слове! Возьму и обижусь! Вот! Не веришь? Да знаю я...ты права...я не могу на тебя злиться...
Фуууух...ну и жарень...Около тридцатника, как думаешь? Знаешь, тебе всегда все равно! А мне вот уже солнце макушку напекло...И тени никакой вокруг...хоть бы лавочки на этом перроне поставили! Да? Ууу...а зачем им лавочки-то? Вандалы! Вокруг, куда ни глянь - одни вандалы! Ну да! Они утащили, а нам теперь тут стоять...ага! на земле я еще не сидела! И на твоем месте встала бы сейчас. Она же грязная!
Блин....и киоск, как назло, закрыт...Помолчать? Могу...
О, смотри, смотри, какая от нас смешная тень! Будто от одного человека...правда, странноватого...вот если я сюда встану, то смотреться будет, как один, только толстый! нет, почему же, могу..но так же скучно!...
Нет, вот погляди, вот один - а если я шагну в сторону, то будет два! Забавно...Вот был целый человек с одной тенью, а потом разделился на две половинки и стало его двое..и теней двое! Почему сразу чушь?
О, смотри, вон там, вдалеке! Слышишь?....Твоя? Нет? Хорошо...а...ну...ничего. Просто я подумала...Ну да...вполне может быть, что и вредно...только все равно...не хочу, чтоб ты уезжала. Конечно, меня никто не спрашивает, но все равно...Слушай, харе уже курить! И так жара, а еще ты тут! Ну кто по жаре курит? Ну да...ты же у нас "особенная" ! тоже мне...
Знаешь...Я буду по тебе скучать...Нет, не глупости..правда буду...Ну да...тебе-то что...Ты взрослая уже..самостоятельная...что тебе до меня...
Знаешь...наверное, мне не следует этого говорить...но...неважно. Ты сюда еще приедешь? Нет? Значит, навсегда...Что ж...вот и твоя электричка...надо же...точно по расписанию...знаешь...нет, погоди, послушай...знаешь...нет, постой, успеешь еще запрыгнуть, послушай..!
Пока....

Знаешь...я всегда хотела тебе сказать...что ты - как раз тот человек, которого никто не сможет заменить...я всегда хотела тебе сказать "не уезжай!"...я всегда хотела сказать, что очень тебя люблю...очень-очень...что я буду тебя ждать...знаешь...на перроне теперь тень только от половины Меня...