Заброшенный храм во имя Рождества Христова (1835 г.). Фото - И. Нефедов, www.panoramio.com

«Я отправляюсь на поиски великого Может Быть», – произнес Франсуа Рабле перед смертью. Религиозные сомнения и едкая ирония в отношении бытия Божьего – обычная характеристика детей вольнодумного Ренессанса. Да еще и для таких ученых детей, как великий автор «Гаргантюа». Заметим, что сомнение уже есть, но отрицания Христа пока нет. Это еще не эпоха Просвещения с ее огульным атеизмом. XVI век – не XVIII, и Рабле – не Вольтер, с его антицерковным лозунгом «раздавите гадину». После Рабле еще был глубоко верующий Паскаль, который составил свое знаменитое «Пари» – шутливое доказательство бытия Божьего в математических формулах. Было множество ученых и мастеров искусства, которые совершали свои великие открытия, искренне веруя в Господа неба и земли.

О Боге и Его Церкви спорили, писали трактаты, доказывали Его бытие или наоборот высказывали какие-то сомнения. Даже сам Вольтер, заклятый враг Церкви, писал как против христианства, так и против атеизма (Вольтер по своим взглядам скорее деист). Ренессанс сменился Просвещением, Просвещение подготовило почву для Французской революции. А потом Ницше открыл обществу то, что уже давно произошло в европейском сознании, но в чем еще боялись признаться – Бог умер.

Бурную христианскую историю Европы интересно вспоминать сейчас, потому что там о вере уже не спорят. А если о вере не спорят, это может означать одно из двух: либо все веруют одинаково, как на Руси до Никона, либо вера столкнулась с самым опасным врагом – равнодушием. Поскольку первое, очевидно, не предполагается, остается второе. Есть, конечно, и другой смысл – слишком долго и кровопролитно Европа воевала за религиозные смыслы и просто устала от религиозных диспутов. Но усталость как раз имеет обыкновение соединяться с равнодушием. Усталость от христианства и равнодушие к теме спасения и вечной жизни – не таков ли диагноз той цивилизации, судьбу которой предрек Освальд Шпенглер в своей книге «Закат Европы»?

***

Впрочем, не о соседях разговор, а о нас. Ведь и у нас теперь о вере почти не спорят, вот в чем дело. Бурные дебаты между протестантами и православными, гремевшие в 90-х и начале 2000-х, как-то постепенно затихли. Даже пропала куда-то задорная молодежь с Библией в руках, останавливающая людей на улице с вопросом «верите ли вы в Бога?». После огромного всплеска интереса к религии и всему духовному вообще, без особого рассуждения об источниках, наступило усталое затишье. Все разбрелись по своим углам и как-то успокоились. Перевелись в том числе интеллигентские «споры на кухне», с обычными винными возлияниями и песнями под гитару. Споры о жизни и религии, правда, ушли в соцсети и сделались виртуальными, но при этом ужасно потеряли в качестве. Ты уже не говоришь с человеком в полном смысле – не видишь его глаз, не слышишь звуков его голоса, не чувствуешь его как собеседника. Да и сами споры строятся, как правило, по одной схеме: я думаю так-то, а если ты не согласен, мне все равно. Вот и весь диалог.