От меня: написано по заявке на Фикбуке "Первая встреча Фарамира и Эовин"
В подарок для Mind Game))
Жанр: romance, drama, fluff
Тип: гет, естессно))
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Статус: Закончен
За честь и славу Гондора.
Эти слова эхом отдаются в ушах молодого военачальника.
Отгремели последние залпы вражеских и союзных орудий, стихли крики и стоны раненых
на полях, не слышно более приказов, отдаваемых своим подчиненным командиров обеих армий. Даже плач и завывания вдов и матерей не звучат. Потом будут оплаканы все погибшие в этой бойне, потом пройдут славные пиры в честь величайшей победы. Все потом...
За честь и славу Гондора.
То, чему всегда учил его отец, и то, чего, по мнению того же отца, Фарамир так и не смог оправдать.
В самые последние минуты жизни Денетора Фарамир не видел его лица – лишь смутные, размытые очертания, полубред во время короткого возвращения сознания. А потом снова темнота.
Это уже потом, придя в себя в палатах исцеления, он узнал о смерти отца. Единственное, что так и осталось для Фарамира тайной – любил ли его отец? Вроде бы, что может быть естественнее любви родителя к своему дитя, но...
«Ты ведь хотел бы, чтобы здесь стоял Боромир? Чтобы погиб я, а не он?» - «Да... Очень хотел бы...»
Фарамир уже давно, тысячу раз простил отца, и сейчас отдал бы все, чтобы он был рядом. Но его больше нет. Как нет Боромира, единственного, по-настоящему близкого ему человека.
У Фарамира больше ничего нет.
Он дни напролет расхаживает по Палатам Исцеления, всякий раз превозмогая жуткую боль, но эта пытка необходима, как говорит лекарь. Так Фарамир сможет быстрее подняться на ноги.
Арагорн, Леголас, Гимли, Гендальф и Эомер обсуждают план штурма Черных Врат – мероприятие, заранее обреченное на неудачу.
А Фарамир чувствует себя бесполезным овощем, никому не нужным балластом, понимая, что не сможет отправиться с ними.
Да и Минас Тирит, сказать, по правде больше не его город.
От ощущения собственной никчемности и бесполезности хочется лезть на стену, и Фарамир, чтобы почувствовать себя хоть в чем-то полезным, вызывается помогать лекарям ухаживать за ранеными. Это по определению женская работа – перевязывать раны, раздавать целебные снадобья и прочее, но лучше уж так, чем никак, рассуждает он.
В Палатах стоит духота, пахнет гноем, и почти не прекращаются стоны умирающих.
- Главное, отстраниться от происходящего и стараться не принимать это близко к сердцу. Тяжело, но иначе просто не выдержать...
Он поднимает голову, закончив перематывать чью-то отрубленную по локоть руку, и видит перед собой ясные голубые глаза, в которых застыли остатки слез.
- Эовин.
Ее кожа такая бледная, что кажется прозрачной, а чуть розоватые губы искусаны до крови и обветрены.
-Фарамир.
Только сейчас он замечает, что ее правая рука по самый локоть замотана грязными бинтами.
Из неглубокого выреза платья тоже виднеются бинты.
Эовин... Выходит, та самая, что убила повелителя назгулов. Об этой необычной девушке в Палатах Исцеления говорили практически все.
Вот только Фарамир представлял ее совершенно другой. Отчего-то в голове прочно вырисовывался образ этакой «гром-бабы» с дубиной наперевес и мужиковатыми чертами лица – по мнению Фарамира такая вполне способна сокрушить короля-призрака.
А сейчас перед ним стоит бледная, хрупкая девушка, почти девчонка с не по годам усталыми глазами. Почему-то этот взгляд напоминает ему Боромира.
Он с интересом разглядывает роханскую принцессу, пожалуй, даже слишком внимательно, и, наверное, это не совсем прилично вот так пялиться на девушку. Но все-таки, не каждый же день встречаешься с народной героиней, верно?
Эовин, кажется, такое пристальное внимание ничуть не обижает и, судя по всему, ей вообще все равно.
В этот момент к ним подходит Эомер, хмуро косится на младшую сестру и говорит, что ей следует вернуться к себе в палату, потому что в ее состоянии вредно много передвигаться. То же самое он говорит и Фарамиру.
Эомер вообще жуткий перфекционист, а по мнению некоторых и вовсе зануда, хотя эти качества чудным образом уживаются в нем с горячностью, а порой и несдержанностью.
«Интересно, все роханцы такие?»
Эовин пытается сопротивляться, но брат настаивает и, осторожно, но вместе с тем настойчиво взяв ее под локоть, уводит в палату. Эовин уходит и даже не оборачивается на Фарамира.
Следующие несколько дней он практически не выходит из своей палаты – работа с больными дала о себе знать, и только-только начавшие заживать раны, вновь разбередились.
И это вынужденно безделье, конечно, не замедлит принести свои плоды. Его снова одолевают мрачные мысли, воспоминания, которые, ему кажется, будут с ним до конца жизни.
В одну из ночей, проворочавшись пару-тройку часов с боку на бок, в безуспешных попытках уснуть, Фарамир подходит к окну. Теплый апрельский ветерок приятно обдувает кожу, здесь на верхнем ярусе, царит практически идиллическая тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы растущего на балконе дерева в кадке, да далекими раскатами грома где-то там, ближе к Мордору. Фарамир старается не глядеть туда – хватит с него и собственных невеселых мыслей. Он спешно отворачивается в другую сторону и резко вздрагивает.
Сначала Фарамиру показалось, будто он увидел привидение. Очень красивое, но все же привидение.
- Неужели я и в самом деле так жутко выгляжу?
Легкая, немного грустная улыбка слегка затрагивает краешки ее губ.
Эовин стоит на соседнем балконе в белой сорочке, с распущенными волосами, ниспадающими до талии и слегка развевающимися на ветру. В мутном лунном свете роханская принцесса кажется еще бледнее обычного, просторная сорочка белым пятном светится в темноте – отсюда и сходство с призраком.
Она с легким интересом смотрит на Фарамира, а тот стоит и молчит.
- Не спится?
Самый глупый вопрос, который только можно было задать. Ну, разумеется, если она среди ночи стоит на балконе, мысленно ругает себя Фарамир.
Эовин только молча кивает и уходит с балкона.
Странный он, этот Фарамир, думает роханская принцесса. Хотя, наверное, его поведение можно списать на пережитые беды – все-таки жизнь изрядно потрепала сына наместника. А еще, глядя на него, Эовин понимает, что ей, собственно, еще повезло - у нее хотя бы остался старший брат, который никогда ее не предаст. Но только в сердце по-прежнему оставалась эта гнетущая пустота.
Все восхищались Эовин, превозносили ее, называя народной героиней, «сокрушительницей ангмарского короля» и так далее. Сама же она не видела в своем поступке ни малейшего геройства – делала, то, что должна была, и никогда не смогла бы простить себе, если бы осталась в стороне.
Боль от потери родственника, конечно, была еще слишком свежа, но не только это угнетало юную принцессу. Не скоро, ох, не скоро сможет она без боли в сердце вспоминать Арагорна и их последний разговор.
Казалось бы, события последних дней должны были начисто избавить ее от тягостных воспоминаний, ибо те потрясения, что довелось ей пережить, были куда значительнее, но... Вместо этого, все это навалилось на Эовин, погребло ее под собой, словно камнепад в горах, прижало к земле, окончательно сломив дух и волю. И выбраться из-под этого завала не представлялось возможным.
Однако, наверное, все же не стоило вот так молча уходить, думает Эовин, лежа в кровати и глядя в потолок. Невежливо все-таки. Фарамир отчего-то раздражал ее, но вместе с тем Эовин ловит себя на мысли, что не прочь увидеться с ним еще раз.
Фарамир злится на самого себя. Как можно думать о девушке, когда ему дОлжно скорбеть об отце? Но что поделать, если прозрачно-голубые глаза Эовин снятся ему уже четвертую ночь подряд. И уже в четвертый раз Фарамир выходит ночью на балкон в надежде снова увидеть «привидение». Но ее нет.
Днем он постучался в ее палату, но дверь открыла одна из служанок, сообщив, что госпожа Эовин спит, и Фарамир ушел ни с чем.
Что с ним происходит, сын наместника еще и сам до конца не понимает, вернее не осознает - чуть было начавшее зарождаться чувство, еще не оформилось во что-то конкретное, но при их общении (если несколько невпопад брошенных фраз можно назвать этим словом) Фарамир чувствует себя немного лучше.
Несколько раз он возвращался к себе в палату, плюхался на кровать, морщился, когда какое-нибудь неосторожное движение бередило раны, ворочался, пытался уснуть, и, в конце концов, снова возвращался на балкон.
Небо на горизонте начинает светлеть, чернота на востоке незаметно сменяется оранжево-лиловым опереньем и вот-вот выглянет из темноты верхушка солнца.
Несколько минут Фарамир напряженно размышляет, смотрит на соседний балкон и, оценив расстояние, с почти мальчишеским задором и азартом, совсем не соответствующих его нынешнему состоянию, легко перемахивает через метровое расстояние и оказывается на соседнем балконе.
Внизу огромная высота и страшно даже подумать, что было бы, сорвись он случайно с края. Но Фарамир не думает об этом, как и не замечает боли, которой мгновенно отозвалось тело, реагируя на внезапный рывок.
Он снова вздрагивает, когда, отдышавшись, поднимает голову и видит стоящую в дверном проеме Эовин.
Она глядит на него испуганно и удивленно, но (или Фарамиру это только кажется) в ее голубых глазах, которые в темноте кажутся черными, скользнуло мимолетное веселье.
- Выходит, ты и вправду сумасшедший.
Эовин слегка укоризненно качает головой, но, тем не менее, улыбается.
- Я тебя разбудил?
- Нет.
По ее лицу невозможно понять, сердится она или нет.
- Ну и зачем ты перепрыгнул на мой балкон?
- Хотел увидеть тебя, - Фарамир сам не замечает, как говорит это вслух.
Он переминается с ноги на ногу, чувствуя себя словно пятнадцатилетний мальчишка, и понятия не имеет, о чем с ней говорить.
Эовин озадаченно смотрит на него и, наконец, улыбается.
«Слава Богу, кажется, она не злится».
- Ну, раз уж ты здесь, проходи, - она отступает внутрь палаты, - не хватало только, чтобы мы с тобой схватили еще и простуду.
Фарамиру чертовски нравится, как из ее уст звучит «мы с тобой».
...За окнами уже окончательно рассвело, где далеко-далеко внизу просыпается полуразрушенный Минас Тирит, а они все не расходятся. Впервые за последнее время Эовин совершенно искренне и радостно смеется, когда Фарамир рассказывает ей, как в восемь лет решил самостоятельно покататься на лошади, и как она испугалась какой-то собаки и понеслась по улицам Минас Тирита, а именно по базару и снесла несколько палаток.
Отсмеявшись, Эовин, наконец, говорит:
- Сейчас должна прийти служанка, лучше тебе будет уйти.
Будь на то ее воля, она бы просидела здесь с Фарамиром целый день.
Фарамир направляется к двери, но в этот момент в коридоре слышатся голос служанки.
На лице Эовин проскальзывает испуг, но Фарамир хватает ее за руку и тащит на балкон.
Стоит признаться, что в темноте, когда он не видел НАСКОЛЬКО высоко они находятся, прыгать было куда менее страшно. Ловко повторив полуночный подвиг, он оказывается на своем балконе.
- Я в порядке, - он улыбается и одновременно морщится от боли.
- Госпожа Эовин... – слышится в комнате.
- Мне пора!
Она улыбается на прощание и скрывается в палате.
Следующей ночью Эовин целенаправленно не ложится спать. Они ни о чем не договаривались, но что-то подсказывает, что Фарамир и этой ночью перепрыгнет к ней на балкон. Время идет, полночь давно миновала, а снаружи все та же звенящая тишина. Хочется выйти на балкон, но она этого не делает – не хватало еще, чтобы он подумал, будто она его ждет.
«А чем ты сейчас занимаешься?» - услужливо подсказывает внутренний голос.
В конце концов, утомившись бороться с усталостью, Эовин засыпает – обиженная и разочарованная.
На следующий день, когда они случайно сталкиваются в коридоре, Эовин обходительна и приветлива, но держится отстраненно – в ней нет и намека на ту смеющуюся девчонку, сидевшую на кровати, сложив ноги «по-турецки» и рассказывающую всяческие нелепицы из своей жизни.
«Обиделась, значит» - думает Фарамир, невольно подхватывая правила игры, подброшенные Эовин.
Один ход он вчера пропустил, так что и следующий теперь за ним. Да и в самом же деле, согласитесь, трудновато представить Эовин скачущую в ночи с балкона на балкон. Стало быть, в их негласной игре первый ход делает всегда он.
Наступает ночь, а вместе с ней портится и погода. С неба льет настоящий поток, и, так как в арках, ведущих на балконы, двери не предусмотрены, или же их просто сняли на летний период, на пороге успевает образоваться небольшая лужа.
Какое-то время Фарамир борется с соблазном отвернуться к стене и уснуть (благо, раны теперь болят куда меньше), но, ругнувшись себе под нос, выходит на балкон и совершает уже привычный прыжок над пропастью. И даже дождь и скользкие камни ему не помеха.
А вот Эовин, кажется, совсем не ждала его присутствия, и когда Фарамир входит в палату, он видит ее мирно спящей, почти до подбородка укрывшуюся одеялом.
Разумеется, следуя правилам приличия, он должен развернуться и тихо уйти, но вместо этого, Фарамир осторожно садится на край кровати.
Он уже выучил, что, несмотря на эмоциональность и ранимость, его новая знакомая обладает крутым нравом и ей вряд ли понравится, что он вот так сидит у нее на кровати и (о, ужас!) осторожно дотрагивается кончиками пальцев до ее волос.
Фарамир уже понял, что нет смысла отрицать очевидного – он по уши влюбился в очаровательную роханскую принцессу и, судя по всему, влюбился без всякой надежды на взаимность.
И снова он чувствует угрызения совести – и двух недель не прошло, как похоронили отца (точнее то, что от него осталось и что удалось найти), а он уже ухлестывает за девушкой.
Эовин по-прежнему мирно спит, бледные острые плечи, выглядывающие из выреза сорочки, равномерно поднимаются и опускаются, на губах замерла легкая улыбка – наверное, ей снится что-то светлое, думает Фарамир, и сам невольно улыбается.
В этот момент в коридоре раздаются шаги, Фарамир вздрагивает, при этом случайно задевая ее плечо. Эовин открывает глаза и несколько секунд испуганно смотрит на Фарамира.
- Как ты здесь отказался?!
Фарамир ухмыляется.
- А то ты не знаешь.
Эовин откидывает одеяло, садится на кровати и сердито смотрит на него.
- У тебя нет ни малейшего понятия о хороших манерах, - складывает руки на груди и отворачиваются, но губы предательски дрожат и готовы вот-вот растянуться в улыбке. – Уходи.
Фарамир пожимает плечами и встает с кровати.
- Как знаешь. Ты уверена?
- Иди, иди, - она принципиально не смотрит в его сторону и лишь машет рукой в направлении балкона.
Стараясь не показывать своего разочарования, Фарамир уходит.
- Если бы я проснулся среди ночи и увидел возле постели тебя, я бы не обиделся, - бросает на прощание он.
- Нахал!
Дождь по-прежнему льет сплошным потоком и за несколько секунд Фарамир успевает основательно промокнуть. Запрыгнув на широкий каменный парапет, он собирается оттолкнуться, но гладкий камень от дождя стал скользким, и в какую-то секунду Фарамир теряет равновесие и падает вниз.
Сердце словно рухнуло куда-то в район желудка, когда она увидела соскользнувшего с парапета гондорца. Миг – и Фарамир исчез в ночной темноте.
Она спотыкается о ножку деревянного столика и, судя по всему, в кровь разбивает палец на ноге, но даже не замечает этой боли. Эовин выскакивает на балкон – никого. В панике она бросается к парапету, и в этот момент ее руку накрывает чья-то рука.
Фарамир, лишь каким-то чудом умудрившийся зацепиться за край, висит над пропастью, держась одной рукой и пытаясь ухватиться второй.
- Держись!
Эовин хватает его за руку и пытается втащить обратно на балкон. Потоки ливня застилают глаза, а сил у юной девушки явно недостаточно для того, чтобы вытащить молодого рослого мужчину. Фарамир отчаянно пытается подтянуться и ухватиться второй рукой и с третьей попытки ему это, наконец, удается.
Лишь каким-то чудом Эовин все-таки смогла затащить его на балкон. Они оба падают и девушка весьма значительно прикладывается затылком о каменный пол.
Проходит несколько секунд прежде чем оба они, переведя дыхание, поднимаются на ноги.
- Идем в палату, - коротко бросает Эовин, отбросив со лба прядь мокрых волос.
Фарамир молча кивает.
Одежду смело можно выжимать, волосы тоже и, вдобавок ко всему, она разбила палец на ноге, пока бежала на балкон.
- Чтобы не смел больше прыгать с балкона на балкон, ясно?
Теперь, когда Фарамир немного отдышался, чувство юмора вернулось к нему.
- Со всем уважением, миледи, но не вы ли прогнали меня прочь? - усмехается он.
Эовин зло смотрит на него, подбегает к двери и распахивает ее настежь.
- Иди к себе и переоденься.
Наигранно поклонившись, Фарамир уходит.
Переодевшись в сухую сорочку, Эовин садится на пол и обхватывает руками колени. Разумеется, ее страх за жизнь Фарамира вполне естественен, да вот только то был не просто страх за друга, а... Почему-то думать об этом совсем не хочется.
По всем правилам приличия она поступила как и полагается, прогнав Фарамира, так бесцеремонно вломившегося в ее комнату, да еще имевшему наглость усесться на ее кровать! Однако, что-то во всем этом было – в самом Фарамире, в их прошлом ночном разговоре, даже, назгул подери, в этих безумных прыжках по балконам, а еще Эовин вдруг ловит себя на мысли, что ни разу за все это время не вспомнила об Арагорне. И сейчас, думая о нем, вовсе не чувствует боли и разочарования, как это было ранее. Он словно отступил куда-то далеко, и сейчас вовсе казался ненастоящим, наподобие героев древних преданий, в которых влюбляешься, но при четко осознаешь, что прекрасный рыцарь – всего-навсего образ, который она сама же и придумала. А сказочным рыцарям, как известно, положено жениться на таких же далеких сказочных принцессах, например тех, которые ради любви готовы отказаться даже от бессмертия и вечной молодости.
...И все-таки сон никак не идет. Эовин списывает все на пережитое потрясение – стоит только вспомнить висящего на парапете Фарамира, как сердце уходит в пятки.
...Наверное, у нее нет ни грамма гордости, думает она, крадясь по темному коридору.
Колеблется несколько секунд, но потом все же неуверенно стучится. Дверь открывается практически сразу же.
- Не спится?
Помнится, он как-то уже задавал ей этот вопрос.
Эовин, даже если и смущена, никак не показывает этого.
- Тебе бы не помешало выпить согревающий отвар, - она протягивает ему чашку с горячим напитком, которую прихватила с собой и пока несла ее, успела обжечь руки. – Не хотелось бы, чтобы ты схватил простуду.
Фарамир берет чашку из ее рук.
- А если я умру от воспаления легких, ты заплачешь?
На глупые вопросы глупые ответы.
- Нет. Вот если с балкона упадешь, то заплачу, а так – нет.
Фарамир делает глоток, а она стоит на пороге, не зная, уходить ей или остаться. Но в этот момент он мягко берет ее за руку и увлекает за собой в палату и ногой захлопывает дверь, так как одна рука занята чашкой, а второй он сжимает руку Эовин.
Она стоит на пороге и мнется с ноги на ногу совсем как Фарамир в ту самую ночь, когда впервые перепрыгнул к ней на балкон.
... Уже рассвело, и в комнату вползли первые лучи солнца. Они путаются в локонах Эовин, блестят и переливаются, отчего ее волосы становятся похожи на расплавленное золото.
Они стоят на балконе, и Эовин даже позволяет ему обнять себя за плечи, а самой себе - положить голову ему на плечо. И так хорошо и уютно стоять вдвоем, молчать, шептать всякие милые глупости и вообще вести себя так, словно никакой войны не существует. В конце концов, они находятся в госпитале что, пожалуй, дает им право позволить себе эту маленькую слабость.
И Эовин даже не пытается выкрутиться, когда Фарамир почти невесомо касается губами ее губ.
В конце концов она и это может себе позволить.
P.S. Автора рисунка, к сожалению, не знаю
