Один из традиционных для славянского фольклора персонажей – леший (вольный, ляд, лес, праведный, лешак, лесовик, лесник, лисун, полисун, шатун, ворог, еле, дикинький мужичок, цмок, лесовый царек, господарь над лесом) кажется довольно исследованным персонажем.

В то же время отдельные поверья с ним связанные, продолжают толковаться двояко.

Как отмечает В.И. Дынин, мифологический образ лешего не столь однозначен, каковым он зачастую представляется исследователям.

Вероятно, необходим дальнейший, более пристальный анализ этого образа русской демонологии.

Целью настоящей работы является попытка осмысления мотива переворачивания при встрече с лешим, поиск возможных значений этой традиции в контексте ее взаимосвязи с «заложными покойниками» и погребальным обрядом.

Детали упомянутого обряда крайне разнообразны: иной раз требуется снять всю одежду или вывернуть на изнанку («на леву сторону») кофты, платья, сорочки, штаны, а зимой даже рукавицы или тулуп; перевернуть нательный крест с груди на спину. Выворачивание одежды совершается в ряду других обратных действий. Шапку поворачивали задом наперед, на ногах меняют местами портянки, переобували лапти или сапоги по аналогичному принципу.

Есть разновидность последнего действия: переворачивание стелек, то есть соломы, выстилающей лапти. Не важно, какая одежда на тебе, важно выполнить в правильной последовательности сам неписаный ритуал. А то лесной обитатель может и поинтересоваться: «Помнишь ли заднее слово?» (то есть слово, произнесенное первым) и если не вспомнишь, мало не покажется. Сидит леший, закинув левую ногу за правую, у него нет правого уха, а сам он не отбрасывает тени.

Чтобы предотвратить блажь лешего, мужики выходили стеречь гумна в тулупах наизнанку и с кочергами в руках. В.П. Зиновьев указывает, что вещь, которую попросит леший, надо давать ему через левое плечо, и он исчезнет; от его мороки помогает избавиться стрельба или крики в противоположную от заблудившегося сторону.

В некоторых случаях переворачивание использовали как некий способ призвать лесного хозяина, задать ему какие-то вопросы или найти потерянные вещи: «так он и ходит, наденет навыворот портки, кальсоны, рубаху, ворот расстегнет, волосы растреплет. Ну – к лешему идет». Потеряет кто корову, вот он и пойдет, рубаху вывернет наизнанку, ворота откроет ну и вызывает. Как – не спрашивали».

«Значит, дед мне говорил: «В таких случаях розденься, вот, тряхни шапкой – в два счета, говорит, найдешь дорогу». «На левую сторону повернула платье, надела. Пошла – тут тропинка и е, у которой я ходила-то».

Или: «Ну вот, наголо розделась, стряхнула одежду и сразу очутилась на том же месте, где и надо было». После правильно выполненных действий можно обнаружить и потерянные ранее вещи .

«Ходили два часа, в болото выходили. Выйдем на тропинку, придем, имдем-мдем – теряется тропинка. Приходим – то болото, то овраг. Повернешься – в болтото придем, постоим, придем, пять раз в одно и то же место возвращались. Так бродили два часа. Когда блудили – одежду надо выворачивать».

Е.В. Мадлевская отмечает, что для того «чтобы перестать блудить по лесу, нужно также снять и вытряхнуть всю одежду, вывернуть ее наизнанку и в обратно порядке надеть на себя. Считается, что после этого леший не видит человека и не может удержать его в лесу дальше» .

Чаще всего под влиянием этого персонажа славянской демонологии путник сбивался с пути, попадал в чащобу, ходил кругами по одному и тому же месту (блудил), могло все кончится печально и домой несчастный уже не возвращался. Встреча с лешим – это зачастую перенесение некой системы границ, отделяющих человеческий и потусторонний миры. «Дошел до деревни до своей и не увидел деревни своей».

По мнению А.Н. Афанасьева, упомянутая выше замена обуви вполне объяснима, так как она является символом поступи, движения; переворачивая ее задом наперед, заблудившийся верит, что теперь он будет двигаться не в ту сторону, куда направляет его леший, а в противоположную и таким образом выйдет на прямую дорогу.

У самого лешего всегда есть элемент/элементы, которые подчеркивают его потустороннюю природу: у него медный колпак, правая пола кафтана запахнута за левую (не так как принято у мужчин), левый лапоть надет на правую ногу, а правый на левую, нет правого уха, а когда он садится, всегда закидывает левую ногу на правую. У В.И. Даля встречаем такое описание внешнего вида лешего: «волосы зачесаны налево, кофтан застегнут направо».

Антиповедение (то есть обратное, перевернутое, «опрокинутое» поведение) наблюдается довольно часто и характерно не только для встреч с лешим. Оно может обуславливать мену правого на левое (и наоборот), переднего и заднего, верха и низа, изнаночного и лицевого и т. д. В этом случае те или иные действия производятся левой рукой, в обратном направлении, те или иные предметы переворачиваются вверх дном, выворачивается одежда. По мнению Б.А. Успенского это связано с языческими верованиями о перевернутости связей загробного мира. Два мира – потусторонний и посюсторонний видят друг друга как бы в зеркальном отображении.

В частности, движение «обратным следом» или «задом наперед» является универсальным мифологическим мотивом. С ним связан запрет оборачиваться при возвращении с кладбища. Леший тоже не любит, когда на него оглядываются. Н.М. Теребихин считает, что это может являться частным случаем ритуальной инверсии, то есть переворачивания всех норм и отношений ситуации перехода, пересечения рубежа, разделяющего мир живых и мир мертвых.

По мнению Н.А. Криничной в основе этого обряда лежит то обстоятельство, что иной мир диаметрально противоположен нашему: живое в нем является мертвым, а мертвое – живым.

Поэтому, чтобы выбраться из потустороннего мира, нужно одеться или запрячь лошадей наоборот, отряхнуться и отрешиться от пребывания в ином измерении. Н.А. Криничная подчеркивает, что переодевание на другую сторону – лишь знак перехода в противоположный потустороннему мир.

Нечто похожее наблюдалось и при встрече с колдунами, одной из важнейших черт которых являлась перевернутость, вывернутость наизнанку. И для того, чтобы выявить колдуна приходилось встать на голову. Оттуда же проистекает и асимметрия образа колдуна – завеса между реальностями приоткрывается только наполовину, и способствует возникновению неполных форм.

Леший в русских народных верованиях, таким образом, подчас выступает в роли некоего медиатора между мирами, между «этим» и «тем» светом. Н.А. Гекман, наделяет лешего чертами трикстера и отводит его сфере влияния так называемый «средний мир».

О том, что многие лешие и водяные произошли от людей, умерших неестественной смертью неоднократно упоминает в своем обширном исследовании Д.К. Зеленин, а также П.В. Иванов. В былинах леший зачастую также проклятый человек или заложный покойник.

Согласно Н.И Толстому, такая связь с покойником, может выражаться и в следующем похожем обряде. В Вельском уезде «покойника возили к церкви зимой и летом на дровнях, которые потом, на обратном пути, недалеко от дома ставились до сорокового дня опрокинутыми вверх полозьями и с обернутыми назад оглоблями; при этом верили, что до сорокового дня мертвец каждонощно приходит к дровням, на коих везен был на кладбище, намереваясь ехать домой, но найдя оглобли повороченными, возвращается в могилу».

У ненцев такие поминальные сани не просто переворачивали, а «ломали у них правый полоз. Головки полозьев обращали на север», что также соотносилось с территорией предков. После похорон северные народы даже удалялись от могилы задом наперед. Похожее наблюдалось и в Череповецком уезде, где тотчас по выносе покойника из избы оставшиеся дома «перекубыркивали» (опрокидывали ножками кверху) лавки, а затем мели и мыли пол, двери, окна, притом мести пол следовало от места, где лежал покойник, к порогу, а не иначе.

 Тоже самое делали в некоторых новгородских деревнях. По мнению Н.М. Теребихина это может свидетельствовать о том, что перевернутый мир мертвого дома являлся исходной и конечной точкой путешествия души покойного на «тот свет», где люди живут «вверх ногами» .

Боязнь возвращения покойника была очень сильна и чтобы воспрепятствовать этому в арсенале разных народов было множество универсальных приемов защиты от вурдалака. Видное место в них занимали способы обмана почившего, связанные с переворачиванием. При погребении колдунов в Вологодских краях их выносили из избы не ногами, а головой вперед, и у первой реки переворачивали гроб и подрезали пятки подколенные жилы (чтобы он не смог вернуться). Подобные же действия против вурдалаков известны и у южных славян .

У русских запрещалось переворачивать хлеб коркой вверх – «покойник в доме будет». Черногорцы из племени Кучи до недавнего времени снимали с петель входные двери и переворачивали их, если в семье, где вымирало мужское потомство, скончался молодой мужчина. На севере Польши переворачивали лавки на которых стоял гроб, чтобы на них не сел покойник то есть не приходил обратно в дом. А на юге этой страны в Сондецких Бескидах совершали аналогичный ритуал переворачивания стульев и лавок .

Интересен и обряд вторичного погребения, обычно применяемый, если в семью начинались визиты умершего колдуна, ведьмы или подозреваемого вурдалака. Тогда могилу раскапывали, а человека, беспокоящего местное население, переворачивали в земле (в гробу) со спины ничком. Как считает Н.И. Толстой, проворачивание нечистого покойника играет в этих случаях апотропеическую роль.

В народном сознании выворачивание или переворачивание предметов надежно ассоциировалось с защитой от заложного покойника, вампира, лешего и т. п. В северо-восточной Сербии, в Хомолье, по свидетельству С. Милосавлевича (начало XX в.), многие люди, когда им нужно ночью куда-нибудь пойти, выворачивают шапку, «гунь» (кафтан) или иную одежду, потому что вампир на вывороченное не идет. И в доме, в который ходит вампир, вечером переворачивают горшки, миски, ведра и медные казаны и другую посуду.

На Полесье зафиксирован и такой способ защиты от визитов «ходячих покойников»: кладут [в гроб] женщинам – мужскую рубашку, мужчине – женскую. Под покойника. Щоб не встал. Н.Я. Никифоровский описывает, что подобным образом защищались даже от злых собак: путник должен махать на неотвязчивое животное вывороченным платьем или шапкой, а затем, одев их в вывороченном виде, продолжить путь.

Очевидно, что и леший и внезапно встреченная собака в большинстве своем ассоциировались в первую очередь с нечистой силой, живым мертвецом, злым духом или иной угрожающей жизни опасностью. Помогал обряд и в случае блуждания по лесу, так как здесь сразу обвиняли некоего демонического персонажа...

Н.И. Толстой приводит и такую быличку: после смерти деда, баба обещала часто наведываться на его могилу, но не сдержала обещания. Однажды ночью прискакал дед домой на коне и повез бабу на кладбище к могильной яме. Баба попросила его, чтобы он первый спустился, а она – за ним. Когда он залез, она быстро засыпала его землей, побежала назад, но наткнулась на какой-то дом. Войдя в него, она увидела лежащего мертвеца. Внезапно прискакал ее дед и стал ломиться внутрь и попросил покойника открыть ему дверь, но тот ничего не смог сделать, так как баба все перевернула вверх дном. Но что-то она забыла перевернуть, и мертвец открыл деду дверь. Так дед увел бабу в свой вечный дом.

Славянские похоронные обряды также несут на себе типологические параллели этой традиции: одежда на покойнике может застегиваться обратным, по сравнению с обычным, образом – «на левую сторону», могут выворачиваться наизнанку траурные и похоронные одежды, то есть они противопоставляются по способу ношения нормальной. Одежду покойнику шили не к себе иглой, а от себя, притом зачастую левой рукой, таким же образом (от себя) строгали и гроб.

Алтайские тюрки (телеуты) целенаправленно ломают вещи, которые клали в гроб, так как они все равно обретут первоначальную форму на том свете. Сюда можно отнести и запрет на прикосновение к мертвецу правой рукой. Можно вспомнить и о движении против солнца на поминках и в погребальном обряде («мртвачко коло» или «коло наопако»), что также можно рассмотреть как частную реализацию противопоставления правого и левого.

Антиповедение естественно смыкается при этом с поведением, приписываемым представителям потустороннего мира, и приобретает тем самым специальный магический или вообще сакрализованный смысл. Вообще переворачивание предмета включает в себя более широкую семантическую или семиотическую сферу действий преобразования, превращения, метаморфозы, принятия иного обличья, перехода их одного стояния в другое, и главное – в сферу общения «этого света» с «тем светом». Такая замена двух плоскостей реальности символизирует переход героя ритуала из одного состояния в другое, что особенно характерно для «обрядов перехода» к числу которых относятся и похороны.

Во многих рассказах леший, отнюдь не безобиден. Так в уральском эпосе с ним боролся Перы-богатырь: «Пришлось ему бороться с лешим. Забирает леший людей, мучит их три-четыре дня. А потом находят их мертвыми» . Нападения лешего бывают довольно странными: «Двери ночью открыло, среди ночи все стены исхлестало в избе. Леший его исхлестал. И он умер. Два дня спал, а на третий умер». «Пришел домой – ночью его леший задушил. Давно это было, годов тридцать назад».

Число предметов, которые выворачиваются (или переворачивается) невелико, при погребении это – сани, телега, детская колыска, ведро, котел, корыто, стол, стул (табуретка); при встрече с лешим – одежда, обувь, головные уборы, крест, при защите от вампира – ведро, котел, посуда, одежда. Это говорит о ритуально заданной ограниченности этого обряда.

Рассматривая встречу с лешим в такой плоскости, мы должны подчеркнуть, что действия, связанные с переворачиванием, были направлены на его «обман», заставляя его забыть обратную дорогу в деревню и предотвратить возможные негативные последствия его визитов.

Таким образом, мы имеем три возможных объяснения переворачивания, которые в общем и целом не противоречат друг другу, и могут рассматриваться в комплексе.

1) леший после этого не замечает человека и не может дальше его морочить или удерживать в лесу;

2) вывороченные предметы помогают возвратиться из «иного мира», в котором пребывает встретивший лешего или наоборот переместится в «иной мир»;

3) вывороченные предметы отпугивают лешего и выполняют апотропеическую роль.

Стоит заметить, что мотивы контакта с иной реальностью при встрече с лешим, вампиром или заложным покойником довольно схожи и взаимосвязь этих персонажей народной демонологии может быть несколько переосмыслена. Наличие черт, присущих ходячим мертвецам, у лешего, свидетельствует и о том, что необычные видения в лесу (которые сейчас получили название хрономиражей) ранее ассоциировались с попаданием «на тот свет».

Сам образ лешего действительно довольно многогранен и при должном изучении в нем могут открыться новые, порой довольно неожиданные особенности.

Илья Бутов

источник