Писатель и врач Алексей Моторов: «Меня раздражает, когда человек намеренно старается упроститься, люмпенизироваться и произносит напоказ вульгаризмы, жаргонизмы, не свойственные его социальной группе»

 

В рубрике «Слово и антислово» в рамках проекта «Русский язык» мы расспрашиваем известных людей о том, какие слова им нравятся, а какие вызывают отвращение.  

 

Сегодня наш собеседник — врач, писатель Алексей Моторов, автор книги «Юные годы медбрата Паровозова».

 

— Есть для вас слова, которые вы могли бы назвать наиболее важными и значимыми, ключевыми для вас?

 

— Пожалуй, таких слов для меня нет, потому что все слова важны. Все зависит от контекста: какое-то простое слово может быть очень важным, а максимально важное слово может быть пошлым и избитым.

 

— А есть ли для вас слова, которые вам особенно нравятся?

 

— Я вырос в такой семье, где обожали слово «сволочь» и повторяли его с миллионом интонаций: оно могло быть порицающим, ласковым, ироничным, могло означать поддержку, осуждение. Вот слово «сволочь» в моем детстве было главным словом — с сотнями состояний и понятий по отношению к человеку, но оно никогда не являлось только ругательным.

 

— Следующий наш вопрос про антислова. Есть ли для вас неприемлемые слова, слова, которые вас раздражают?

 

— У меня есть несколько категорий таких слов. Меня раздражает, когда человек намеренно старается упроститься, люмпенизироваться и произносит напоказ вульгаризмы, жаргонизмы, не свойственные его социальной группе. Например, когда 50-летняя женщина говорит на подростковом сленге, я это отмечаю и меня это раздражает. Раздражают профессиональные жаргонизмы у прокурорских работников — «возбУждено», «осУжденный». Мне кажется, что эта та же история, что и с произнесением Хрущевым слов «коммунизм» и «социализм» как «комунизьм» и «социализьм». И все политбюро и работники райкомов моментально стали говорить так же. Может, прокурорские говорят так, как Рекунков или Руденко, до сих пор повторяя это с неправильным ударением?

 

Но наибольший протест вызывает слово «духовность», когда его с телеэкрана произносят с пафосом какие-нибудь личности, которые почти всегда сами оказываются подлецами, и вот они говорят, что «нам не хватает духовности».

 

— А ненормативная лексика вас раздражает?

 

— У меня отношение к ненормативной лексике либеральное: в каких-то ситуациях это уместно и трудно заменить чем-либо, а в каких-то бывает ощущение вылитого на тебя ушата грязи. Она бывает хороша и красива, но к месту. Например, мат на страницах книг Аксенова органичный и смачный. А когда это просто грязные ругательства, употребляемые всуе, это вызывает удивление. Я жил в семье, где все эти слова знали, но при детях не употребляли, их опускали. В семье без них точно можно обойтись.

 

Еще я заметил, что мужики здесь, как ни странно, намного целомудреннее женщин. Когда я сутками работал медбратом, да еще в женском коллективе, разговоры слышал такие, что уши вяли. Меня подобное сначала удивляло, потом уже не трогало. Но двух медсестер, которые никогда этих слов не употребляли, я до сих пор помню.

 

— Вы как-то делите слова на свои и чужие? Можете ли вы по лексике понять — вашего ли круга этот человек?

 

— Да, моментально. У меня была сотрудница на работе, которая как-то, обсуждая финансовый вопрос, сказала: «Вот эта девочка просчиталасЯ». И все сразу стало понятно. Нужно немного времени, чтобы понять, какой социальной группы человек — свой он или чужой. И потом при общении первое впечатление, как правило, подтверждается.

 

— Если вы попадаете в компанию, где все «чужие», насколько комфортно или дискомфортно вы там себя ощущаете?

 

— Скорее дискомфортно, особенно если они обсуждают темы абсолютно от меня далекие, да еще на своем языке. Мне быстро становится скучно, от этого и дискомфорт. Я как-то поехал на рыбалку с двумя своими давними приятелями, которые в то время работали на кладбище. И они неделю говорили на этом своем сленге — смеси уголовщины и свойственных торгашам неологизмов. Мне было неприятно, насколько мои приятели люмпенизировались, и я даже просил их сменить темы для обсуждения на абстрактные. Мне точно некомфортно среди спортивных болельщиков. Мне как врачу это кажется массовым помешательством, которое усиливается СМИ и госчиновниками И когда в течение трех-четырех часов говорят только о футболе, мне становится дико тоскливо.

 

— Бывает так, что люди в разговоре подхватывают цитату, продолжая ее. Для вас это важно?

 

— Безусловно. У меня всегда было такое взаимопонимание с родственниками. И когда среди незнакомых мне людей по каким-то цитатам я ощущаю, что меня понимают, мне становится хорошо и здорово. Такая близость обусловлена общими книжками, фильмами, политическими взглядами, близкой социальной средой. Но вот моя бабушка, очень образованный человек, любила завоевывать аудиторию абсолютно ей чуждую, зачастую некультурных, необразованных людей. Она любила хождение в народ, ей было важно эту аудиторию зачем-то завоевать, и она могла спеть частушки с соленым словцом, чтобы старухи в избе переглянулись и сказали: «А вот Людмила все же своя нам».

 

— Какие еще индикаторы грамотности для вас существуют?

 

— Часто это ударения типа «позвОнишь—позвонИшь». Для меня еще важно само произношение слова. Мы привыкли к московскому и питерскому говору. И когда я слышу фрикативное «г», какие бы вещи человек ни говорил, для меня весь его уровень сразу понижается. Хотя, возможно, это и неправильно, типичный столичный снобизм.

 

— В интернете сейчас часто пишут, либо не обращая внимания на знаки препинания и орфографию, либо нарочито неграмотно. Как вы относитесь к весьма специфической интернет-грамотности? 

 

— Я, наверное, старомоден, но считаю, что грамотность везде грамотность, что бы ты ни делал: отправлял sms или комментировал что-нибудь в фейсбуке.

 

Я сам стараюсь писать грамотно, всегда смотрю, прежде чем отправить что-то. У меня есть знакомый, который пишет так, что вообще не поймешь, что он пытается сказать: несколько слов слитно, заменяет «а» на «о», имена собственные с маленькой буквы. Вот ему я говорю: перечитывай, прежде чем отправить, потому что разобраться в написанном невозможно.

 

Я считаю, что «падонский» и «олбанский» языки — это некая мода, которая появилась и проходит на наших глазах. Если это пишут 20-летние ребята и это не чересчур, не слишком вычурно, то это меня, как правило, не раздражает. Но любая неестественность в языке тоже видна, и если человек пыжится, специально пишет так, чтобы было неправильно, когда взрослые люди начинают косить под подростков, и в интернете тоже, — вот от этого я морщусь.

 

— Есть ли у вас собственные речевые привычки, любимые слова?

 

— Я очень люблю слово «бестолочь».

 

Почему-то по достижении 40-летнего возраста я стал часто употреблять по отношению к женщинам, своим ровесницам, слово «деточка», а обращаясь к мужикам, когда я над ними иронизирую, использую слово «сынок». Когда мой дед употреблял эти же слова, мне казалось это смешным, а сейчас я сам так говорю. Но за собой не всегда видно. Когда редактор вычитывала текст моей книги, то отметила, что там часто встречалось слово «действительно», чего я раньше за собой не замечал. Я его не произношу в устной речи, хотя… Надо последить за собой.

 

Я помню, как в театральной среде начала 1990-х очень популярно было словосочетание «как бы». Заходит в редакцию театрального журнала красивая девушка, говорит: «Мне нужно увидеть такого-то». Я говорю, что его сейчас нет, спрашиваю, что передать. А она отвечает: «Я как бы его дочь». Мне сразу смешно стало: «А он знает, что вы как бы его дочь?»

 

— А есть какие-то слова, которые вам хотелось бы изъять из языка?

 

— Язык — это такая подвижная вещь, что если там будет чужеродное для большинства слово, то рано или поздно оно из языка уйдет, хотя язык сейчас здорово упрощается. Значит, проблема — в обществе. С конца 1980-х многие стали употреблять воровскую феню, а сейчас уже и на самом высоком уровне: «разборка», «наехать», «беспредел», «мочить».

 

— Если эти слова из уголовной фени начнут исчезать из разговорного языка, будет ли это означать оздоровление общества?

 

— А это смотря какие слова придут на смену. Если придут такие слова, как «милосердие», то да. Это все же не слово «духовность». Какое будет общество, такими будут и слова. Не случайно, когда пришли большевики, не то что слова, а такие качества, как милосердие, стали считаться преступными...

 

источник