Пока мы двигались дальше и Кэти трусила рядом, я начал понимать, что мантия Альберта с золотым пояском обозначает некий его повышенный статус, а моя мантия – статус «новичка».
Он опять прочел мои мысли.
– Все зависит от того, кем ты себя мыслишь, – сказал он. – Какую работу выполняешь.
– Работу? – недоуменно спросил я. Он усмехнулся.
– Удивлен?
Я не знал, как ответить на этот вопрос.
– Как то никогда об этом не думал.
– Как и большинство людей, – сказал Альберт. – Или, если и думали, мысленно представляли себе потусторонний мир чем то вроде вечного воскресенья. Ничего похожего на правду. Здесь больше работы, чем на Земле. Однако… – Он поднял палец вверх, когда я попытался вставить слово. – Работы, выполняемой добровольно, ради удовольствия ее сделать.
– И какую же работу выполнять мне?
– Тебе решать, – сказал он. – Поскольку нет необходимости зарабатывать себе на жизнь, работа должна приносить максимум удовольствия.
– Что ж, я всегда хотел писать нечто более важное, чем сценарии, – признался я.
– Так сделай это.
– Сомневаюсь, что смогу сосредоточиться, пока не узнаю, все ли в порядке с Энн.
– Придется тебе оставить все как есть, Крис, – покачал головой Альберт. – Это вне твоей досягаемости. Нацелься на писательство.
– Какой в этом смысл? – недоумевал я. – К примеру, если здесь ученый напишет книгу о каком нибудь революционном открытии, какой от этого будет толк? Здесь это никому не понадобится.
– Понадобится на Земле, – сказал он.
Я этого не понял, пока он не объяснил, что на Земле ни один человек не совершает в одиночку ничего революционного; все жизненно важные знания поступают из Страны вечного лета – передаются таким способом, что их может воспринять более чем один человек.
Когда я поинтересовался, что он имел в виду под словом «передаются», он пояснил: происходит передача мыслей – хотя ученые здесь постоянно пытаются разработать систему, с помощью которой можно было бы иметь непосредственный контакт с земным уровнем.
– Ты хочешь сказать, вроде радио? – спросил я.
– Что то вроде.
Эта идея показалась мне настолько неправдоподобной, что надо было все обдумать, прежде чем говорить на эту тему.
– Так когда мне начинать работу? – наконец задал я вопрос.
На уме у меня было вот что: полностью погрузиться в какое то дело, чтобы время шло быстрее и мы с Энн поскорее снова были вместе.
Альберт рассмеялся.
– Дай себе небольшую отсрочку, – сказал он. – Ты только что прибыл. Сначала предстоит усвоить основные правила.
Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Я рад, что ты хочешь работать. Слишком многие прибывают сюда с желанием расслабиться. Поскольку потребностей здесь нет, это легко достижимо. Правда, такое существование скоро становится однообразным. Человек может даже заскучать.
Он объяснил, что здесь есть все виды работ с некоторыми очевидными исключениями. Не было отделения здравоохранения или санитарии, пожарных частей и полицейских участков, как не было и пищевой, и швейной промышленности, систем транспортировки, врачей, адвокатов, риэлторов.
– Меньше всех, – добавил он с улыбкой, – нужны здесь гробовщики.
– А что стало с людьми, работавшими в этих областях?
– Они работают где то еще. – Его улыбка угасла. – Или некоторые из них продолжают делать то же, что и раньше. Не здесь, разумеется.
Снова это леденящее чувство: намек на «другое место». Я не хотел об этом знать. Еще раз я осознал собственное желание переменить тему разговора – правда, совершенно не сознавая, почему мне этого хотелось.
– Ты сказал, что объяснишь про третью сферу, – напомнил я.
– Хорошо. – Он кивнул. – Имей в виду, я не специалист, но…
Он объяснил, что Земля окружена концентрическими сферами существования, отличающимися по глубине и плотности, причем Страна вечного лета третья по счету. Я спросил, сколько их всего, и он ответил, что не уверен, но слышал, будто их семь – и самая нижняя, рудиментарная, фактически является земной.
– Так я был именно там? – спросил я. Он кивнул, а я продолжал: – Пока не отправился наверх.
– При описании этих сфер неправильно употреблять слова «вверх» и «вниз», – заметил Альберт, – Все не так просто. Наш мир удален от Земли лишь на расстояние вибрации. В действительности все существования совпадают.
– Значит, Энн и вправду близко, – высказал я предположение.
– В каком то смысле, – ответил он. – И все же разве она осознает, что ее окружают телевизионные волны?
– Да, если включит телеприемник.
– Но сама она не приемник, – сказал он.
Я собирался спросить его, можем ли мы помочь ей найти приемник, когда вспомнил случай с Перри. Я решил, что ответа на этот вопрос нет. Я не мог снова подвергать ее такому испытанию.
Я оглядел цветущий луг, по которому мы шли. Он напомнил мне о луге, увиденном мною в Англии в 1957 м; помнишь, я тогда работал над сценарием. Я проводил выходные в загородном доме режиссера и воскресным утром, очень рано, выглянул из окна моей комнаты на прелестный луг. И вот я вспомнил его насыщенную зеленую тишину – и это вызвало в памяти все очаровательные места, виденные мною в жизни, чудесные мгновения, которые я испытал. «Было ли это еще одной причиной, почему я так упорно боролся со смертью?» – думал я.
– Видел бы ты, как боролся я, – сказал Альберт, снова прочитав мои мысли; похоже, он мог это делать, когда ему заблагорассудится. – Прошло шесть часов, прежде чем я умер.
– Почему?
– В основном потому, что был убежден: иного существования не будет, – сказал он.
Я вспомнил, что, умирая, узнал о происходящем в соседней комнате.
– Кто была та старая женщина? – спросил я, опять воспользовавшись его осведомленностью о моих мыслях.
– Ты ее не знал, – ответил он. – По мере того как угасали твои физические чувства, обострялись психические, и ты на короткое время достиг состояния ясновидения.
На меня снова нахлынули воспоминания о пережитой смерти. Я спросил Альберта, почему ощущалось покалывание, и он ответил, что это мой эфирный двойник отделялся от нервных окончаний моего физического тела. Я не понял, что означает «эфирный двойник», но в тот момент не стал спрашивать, потому что хотел задать другие вопросы.
К примеру, о том шуме, напоминающем звук рвущихся нитей. Оказывается, это отрывались нервные окончания – начиная от ступней и вверх, до мозга.
А что это был за серебряный шнур, соединяющий меня с телом, когда я над ним парил? Альберт объяснил, что это кабель, соединяющий физическое тело с эфирным двойником. Огромное количество нервных окончаний, встречающихся у основания черепа и вплетенных в вещество мозга. Волокна, собранные в эфирную «пуповину» и прикрепленные к макушке.
Цветной мешок, вытаскиваемый наверх шнуром, как выяснилось, означал удаление моего эфирного двойника. Слово «тело» происходит от англосаксонского «bodig», означающего «жилище, обиталище». Понимаешь, Роберт, это и есть физическое тело. Временное жилище для истинной сути человека.
– Но что произошло после моей смерти?
– Тебя «привязали» к Земле, – сказал Альберт. – Это состояние должно было окончиться приблизительно через три дня.
– А как долго оно продолжалось?
– По земным меркам? Трудно сказать, – ответил он. – По меньшей мере несколько недель. Может быть, дольше.
– Это казалось бесконечным, – вспомнил я с содроганием.
– Неудивительно, – согласился он. – Мучения находящихся в этом состоянии могут быть невыразимо ужасными. Не сомневаюсь, что тебя еще преследуют воспоминания.