Мятлевский Ю. П.
Память раненых лет: Воспоминания, рассказы, стихи.
(отрывки из книги)

ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ

День этот, несмотря на то, что прошло уже так много лет, помнится во всех подробностях. да разве когда забудется он, день, как вспышкой молнии, как громом с ясного неба, оборвавштй нашу мирную жизнь!
Месяц назад приехал к нам младший папин брат дядя Коля, откуда-то с севера, где провел несколько лет не по своей воле. Жил он до этого в Боровске... Жил тихо, спокойно у своей старшей сестры. Выучнлся на шофера, возил какого-то начальника. В 36-ом арестовывают и судят по 58-й начальника, а вместе с ним и его шофера. Так как шоферу дали срок поменьше, то он и освободился в мае 41-го.
Вечерами, проводив меня и сестренку спать, родители подолгу слушали дядю Колю. Нам тоже было интересно узнать, что ему там пришлось пережить, но это было строжайше запрещено, как и вообще разговаривать с кем-либо на эту тему.
Сначала его не брали никуда на работу, но потом взяли шофером в райсоюз с тем, чтобы он предварительно отремонтировал всю разбитую полуторку, на которой ему потом и ездить. Он, конечно, с радостью согласился, разобрал всю машину до винтика. Я со слезами просил, чтобы меня отпускали с ним. Родители возражали, да и уходил он рано, когда я еще спал, а возвращался усталый, весь перепачканный, но довольный и счастливый. А тут в середине июня приехали к нам гости из Тулы — мамина сестра тетя Дуся с мужем ..., с шестимесячной Лариской и  пятнадцатилетним Олегом. ..

Лето обещало быть жарким. Дни стояли сплошь солнечные. Даже в нашем поселке, утопавшем в зелени садов, было душно. На общем семейном совете порешили, что в ближайший выходной все отправимся на весь день отдыхать на Мирошку. Идти до речки километра полтора полем, поэтому уговорились встать пораньше, чтоб не тащиться с детворой по жаре. И встали все, вроде, рано, и собрались дружно, а пока дошли до Мирошки, солнышко поднялось высоко и уже изрядно припекало. .....

Тропинка, проложенная через хлебное поле, за каждым своим поворотом открывала что-то новое. Синеглазые васильки переглядывались с крупными ромашками, рожь под легким ветерком плавными волнами будто убегала вдаль, а над полем, истомленным многодневной жарой, в бескрайнем голубом мареве трепетно, самозабвенно рассыпали свои незамысловатые трели неустанные жаворонки да озабоченно перекликались стремительные ласточки и стрижи. Мы гонялись за бабочкамьи и кузнечиками, отставали от взрослых. Они нас терпеливо дожидались.
Но вот показались впереди деревья и заросли кустарнилка. Поле сменилось нешироким лугом, за которым начинался крутой спуск к речке, поросший лесом нетронутым рукой человека. В траве краснели крупные ягоды земляники, на ветвях лещины виднелись пачки набирающих силу, мягких еще орехов. Где-то нвдалеке усердно куковала невидимая кукушка, а ей мелкой дробью вторил дятел. И все вокруг пело, ликовало, славя мир и покой на земле неумолчными птичьими голосами. Мы, далеко обогнав взрослых, сбежали вниз и, подобрав какие-то палки, взяли их, как винтовки, на плечо и замаршировали по тропинке к берегу Мирошки, во весь голос распевая: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов…»
А война уже вовсю гремела над нашей родиной рукотворным громом артиллерийских залпов, разрывом снарядов и авиабомб, небо затягивали смрадные тучи пожаров. Полыхали мирные города и села, лилась кровь, гибли люди. Мы же, вовсе не догадываясь о нагрянувшей всенародной беде, в это безмятежное угро купались, загорали, блаженствовалит в благословенном, первозданном в своем безлюдии уголке родной земли.....  

Во второй половине дня, наотдыхавшись до легкой, чем-то даже приятной усталости, мы возвращались домой. Нас не встревожило какое-то странное безлюдие на улицах поселка, необычная тишина - висящая над будто вымершими домами, над тенистыми садами, замершими в полудреме знойного дня. Шумной гурьбой ввалились мы в дом и сразу стихли, увидев заплаканную тетю Дусю, прижимавшую к груди малышку. Тетя Дуся нам и сказала, что началась война, что слушала по радио сообщение о вероломном нападении немецких войск, о бомбардировках наших городов вражеской авиацией. Сказать, что были мы все встревожены, поражены — значит, ничего не сказать. Эта весть ошарашила. как ударом по темени. Как же так? Что же теперь будет?.. Эти немые вопросы рвались из полнившихся слезами глаз. Взрослые плакали, мы, притихшие, прижавшись к ним, плакали тоже.
Первым пришел в себя дядя Коля. Посмотрев на часы, наскоро переодевшись и сказав только: «Я в Кондрово, если успею па поезд» — быстро-быстро побежал на вокзал. Вернулся он ночным поездом. «Заявление приняли. Завтра-послезавтра военкомат повестку пришлет. Велели ждать».
Тетя Дуся со всем семейством на другой же день уехала в Тулу. С ними до Кондрова, в райноенкомат поехал и папа. Вернулся вечером и на наши вопросы, махнув с досадой рукой, коротко ответил, что не взяли, поставили на бронь. Отправили его на фронт позже, после многократных поездок в военкомат, после многих его просьб о снятии с брони, уже в сентябре, когда Мятлево вовсю бомбили, когда немцы были уже близко.

Прощание. Мыльников А.А. 1975

Коля, работая день и ночь, успел-таки собрать грузовик, поставить его на колеса, На пятый день войны дождался он, наконец, повестки и уехал воевать. Неузнаваемо возмужавший, раздавшийся в плечах, вся грудь в орденах и медалях — таким предстал он перед нами, вернувшись осенью сорок пятого с войны.

А тот далекий-предалекий первый день войны, начавшийся для меня так мирно, так безмятежно-радостно, остался в памяти, как день горьких, жгучих слез, как первый горестный шаг на бесконечно долгом и трудном, страшном и кровавом пути жестокой, беспощадной войны, как день, который мы не имеем права и не сможем забыть никогда.

ПЕРВАЯ БОМБА

Мы, ребятяшки нашей улицы, к обычно в хорошую погоду, напротив нашего дома в городки. Шел к концу первый месяц войны. Где-то гибли люди, горели города и деревни, гремели орудия, рвались снаряды и бомбы. У нас же было пока тихо. Самолеты над поселком пролетали часто, но не бомбили.
Мы, мальчишки, каждый раз спорили, стараясь угадать, какой самолет летит, наш или немецкий. «Юнкерсы» мы определяли сразу по их натужному гулу, особенно когда они летели на восток, в сторону Москвы, тяжело нагруженные бомбами. «Мессершмитты» и вовсе легко было отличить от наших истребителей, тупоносых «И-16». Они хоть и были быстрыми и верткими, но равняться в скорости со стремительными мессерами конечно же не могли. Когда эскадрильи «юнкерсов» шли на Москву, грузно гудя на недосягаемой для зениток высоте, вокруг них роем вились хищные «мессершмитты», то скрываясь в небесной бездонности, то со свистящим, даже каким-то шелестящим звуком, снижаясь к земле. Мы в это время старались куда-то спрятаться. Нас взрослые предупреждали, что истребители могут обстрелять из пулеметов.
С утра где-то высоко за облаками пролетели немецкие бомбовозы, потом тоже на восток пророкотали наши ТБ (тяжелые бомбардировщики), возвращаясь с бомбежки. Они шли довольно низко. Мы помахали им руками и снова продолжали играть. И вдруг услышали стрекотанье, доносившееся из-за облаков. «У-2!» ¬ же узнали мы плывущую в ватной белизне облака тень. Самолет вынырнул из облаков, и мы увидали, как от него что-то отделилось и полетело к земле. «Бо-о-мба!» ¬  завопил кто-то из нас, и все бросились врассыпную: кто ринулся к дому, кто упал в канаву. Но тут мы увидели, как это что-то рассыпалось в воздухе на мелкие части, и они, разносимые ветром,  запорхали над поселком. Да, это действительно был наш «У-2», с которого разбрасывали листовки. Мы, оставив городки, побежали на соседнюю улицу их подбирать. Прочитав листовку, мы узнали, что нужно быть бдительными и сообщать куда следует о подозрительньных людях, которые и есть вражеские шпионы и диверсанты.
Прошло несколько дней. Наша героическая Красная Армия неустанно уничтожала живую силу и боевую технику вероломного врага, а фронт неумолимо приближался к Подмосковью. Самолеты все чаще летали над Мятлевом. Особенно страшно было по ночам. Развесив осветительные ракеты, немецкие самолеты эшелон за эшелоном, волна за волной сотрясали своим гудением звездные глубины. Второй месяц полыхала война.
В то утро на станции долго стоял санитарный поезд, переполненный ранеными. Мы, человек пять ребятишек, нарвав в своих огородах во изрядному пучку зеленого лука, собрав по кульку клубники, отправились на станцию. Быстро раздав раненым красноармейцам свои гостинцы, мы еще наносили им холодной воды из крана, что был на вокзале. Когда я в очередной раз принес к вагону воды, то увидел двух молодых женщин, с Пролетарской улицы, которые разливали из бачков принесенное ими молоко в кружки и котелки раненых. Подойдя ближе к дверям вагона, где стояли женщины, я замер от охватившего меня негодования, увидев, как одна из них, тетя Таня, яркую красоту которой вовсе не портил большой живот, наливает молоко и получает с раненых.за него медяки. Увидела это и соседка. «Ты что, в своем уме?! — возмутилась она. —  Да где же совесть-то твоя? С кого ты деньги берешь?!» Тетя Таня, не ожидавшая, что кто-то увидит это, смутвлась: «Клав, да я ведь недорого беру... Хлеба вот пойду куплю...» Ничего не ответила ей тетя Клава и, опустив голову, пошла к дому. А у меня слезы выступили от стыда и обиды.
Вернувшись со станции, мы затеяли игру в лапту. И так увлеклись, что почти не обратили внимания на гул пролетающего где-то высоко самолета. Ну летит и летит. Сколько их уже за утро пролетело. Но вдруг самолетный гул перекрылся каким-то резким, все на¬растающим воем, переходящим в свист, пронзающий диким ужасом все нутро человеческое. Мы все застыли в недоуменном недобром предчувствии кто где стоял и попадали на землю только, когда этот неведомый звук обвалился на нас страшным грохотом, от которого земля под нами заходила ходуном. Тут-то до нас дошло, что это была бомба, сброшенная с немецкого самолета. Где-то запоздало затявкали зенитки вслед затихающему гулу спокойно удаляющегося бомбардировщика. Взрыв был так силен, что нам показалось, будто бомба упала где-то рядом, может быть даже за домом, в саду. Опомнившись от страха, мы побежали вслед за взрослыми к вокзалу. Оказалось, что бомба взорвалась за станцией, на Пролетарской улице. Она попала в жилой дом, на крыльце которого стояла хозяйка дома, та самая тетя Таня, которую утром видел я у санитарного поезда. Видимо, так и не успев понять, что этот неведомый звук обозначает, не узнав, что это ее смерть и смерть ее неродившегося ребенка обрушивается на нее с неба, она погибла от этой первой, сброшенной на Мятлево немцами, авиабомбы. Дом был разрушен в один момент, а загоревшиеся развалины долго гасили сбежавшиеся соседи и красноармейцы. Нас, ребятишек, близко не подпустили. Вокруг толпились взрослые, женщины пла-кали, голосили. Так мы впервые узнали, что такое бомбежка.
До сих пор сверлит мой мозг, непонятно откуда возникший и заполнивший враз весь мир, все существо мое диким, животным страхом, этот свистящий вой, или воющий свист, и этот невероятный гром, обрушивший на меня небо, обжегший детскую душу мою бли¬зким дыханием смерти. Так, впервые и на всю жизнь, пронзила сознание мое беспощадная, кровавая сущность войны.  

А. Пластов. Фашист пролетел. 1942

Серия сообщений "Мятлевский":
Часть 1 - ОБ ОСЕННЕМ НАСТРОЕНИИ
Часть 2 - ОСЕННЯЯ ОТРАДА
Часть 3 - Погода за окном — тоскливей не бывает.
Часть 4 - Память раненых лет
Часть 5 - ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ - 22 июня 1941 года
Часть 6 - В РОЖДЕСТВЕНСКУЮ НОЧЬ
Часть 7 - БОЛЬ И СКОРБЬ
...
Часть 12 - Память раненых лет.
Часть 13 - ПАМЯТЬ РАНЕНЫХ ЛЕТ. Десант.
Часть 14 - ПАМЯТЬ РАНЕНЫХ ЛЕТ.