Мятлевский Ю. П.
Память раненых лет: Воспоминания, рассказы, стихи. 

(отрывки из книги)

Родился Юрий Мятлевский в 1932 году в поселке Мятлево Калужской области. В родном поселке рос, учился и пережил страшные годы Великой Отечественной войны. Бомбежки, обстрелы, зверства немецких оккупантов, лишения, голод – все это, перенесенное в давние детские годы, оставило глубокий след в его душе.

ЛИШЕННЫЕ ДЕТСТВА
Воспоминания

Вместо предисловия

Что побудило, что заставило меня окунуться в воспоминания о давно прожитых годах, о светлом утре детства, так жестоко оборванном ураганом войны, заново воскресить в памяти дни и ночи, месяцы и годы военного лихолетья?.. Все невообразимые лишения, страдания и боль, ужас и страх, доставшиеяс на долю нашего поколения, все пережитое настолько глубоко ранило неокрепшую детскую душу, что до сих лор все живо в памяти, все видится до мельчайших подробностей, будто было вчера, а не десятки лет назад.
Смотрю по телевизору передачи о боевых действиях, сотрясающих то и дело то тут, то там окраины нашей страны, и сердце заходится болью при одной лишь мысли, что ведь там дети, что на их-то долю достается больше всего. Голод, холод, сиротство, боль физическая и душевная — как все это близко, когда-то пережитое, до отчаянья близко невозможностью чем-то помочь, как-то остановить это слепое безумие взрослых, вроде бы разумных людей. Ну какими благими порывама, светлыми идеями можно оправдать поруганное детство, покалечевные судьбы детей, их страдания, их боль?!

  

Чья молитва, волшебный какой талисман
В годы грозной невзгоды хранили меня?
И не меркнет мерцающий в сердце экран,
Память раненых лет от забвенья храня.

Мы, пылинки в слепом урагане войны
Сказки детства забыв, возле смерти кружили,
Как ростки искалеченной стужей весны.
Мы, лишенные детства, безрадостно стыли.

В наши души тепло Май Победный вдохнул,
В не по-детски серьезные, хмурые души...
А надсадный безжалостных «юнкерсов» гул
Мне сквозь годы во сне еще слушать и слушать.

Страшно мне за детей и внуков наших, когда подумаю, что и их может опалить беспощадное пламя войны.

А.П. и С.П.Ткачевы Дети войны. 1984 г.

БЕГСТВО ИЗ МЕДЫНИ

...В первых числах октября начали немцы бомбить Медынь. Первый удар нанесли но аэродрому. Рвались бомбы, зенитки не умолкали весь вечер, пока над полем аэродрома кружили бомбардировщики, по облакам шарили лучи прожекторов. Когда все затихло, мы забылись тревожным сном, где-то за полночь пришел из штаба с совещания начальник почты, тихо разбудил маму: "Анна Антоновна, если хотите остаться в  живых, то, как можно раньше утром уходите, убегайте с детьми из Медыни куда-нибудь подальше. Ожидается массированный налет". Проснувшаяся бабушка сквозь слезы все повторяла: "Никуда, никуда я не побегу. Стара я бегать. А вы идите в Адамовское. Там у Никифора, Леона или у Марии поживете. Все-таки родня, не чужие..."
В предутренней темноте мама одела вас, полусонных, в зимние пальто, обула в валенки с галошами, увязала в узел что можно было из одежды донести. Капитан дал нам три буханки хлеба, бабушка — кусок сала, напоила вас молоком. Лениво разгорался поздний рассвет. Во дворе шофер в замасленной шинели копался в моторе полуторки, готовил ее к поездке в Малоярославец. Мама прошла в конец улицы и вернулась расстроенная и растерянная: да мы и из города не выйдем. Все шоссе забито. Все отступают. Через дорогу-то не перейти. Застрянем мы... Вышедший капитан, видя наши затруднения, тут же распорядился: "А ну-ка, полезайте живее в кузов". Мы уселись на мешках с почтой. Шофер, чертыхаясь, крутил заводную ручку. Из багрового пламени холодной зари надвигалась черная живая туча — это, шелестя крыльями и разноголосо крича, летела несметная стая грачей, готовившихся к отлету на юг. Пролетали они над нами, а мне со страхом думалось: Как юнкерсы.
По боковым улицам добрались мы кое-как до окраины, влившись в скопище машин, повозок, пеших красноармейцев и беженцев, катившихся которые сутки на восток по шоссе, выехали за город и остановились у поворота на Адамовское у  большака. Потом капитан вылез из кузова, перенес нас через ров на обочине, мама поблагодарила его, нашего спасителя. Он хлопнул дверцей кабины, мотор взревел, машина уехала.
А мы, помня наказ капитана, быстро, как только позволяли наши силенки, отправились в далекий, неведомый путь. Не успели пройти полтора-два километра как услышали характерный гул мессеров. Мы прибавили шагу. Два истребителя с крестами на крылья низко пронеслись над нами, за лесом развернулись и, проходя над аэродромом, открыли стрельбу из пулеметов. А так как поле аэродромное начиналось невдалеке от большака, по которому мы бежали, то мы бросились в кювет, под кусты. Самолеты промчались, пули, с визгом отскакивая от дорожных булыжников отсвистели над нашими головами — мы побежали дальше. "Мессеры" кружили, мы при их приближении снова прятались в кювете, снова бежали, снова прятались. Так мы добежали до деревни Уланово. Самолеты все кружили, все стреляли, но уже где-то позади.
Миновав деревню, мы пошли уже поспокойнее. Убегали, конечно, не одни мы. Многие жители Медыни, покинув свои дома, спасались, разбегались из обреченного города по всем окрестным дорогам, кто куда мог.  Мы бежали из города, а навстречу нам, нахлестывая лошадей, грохоча колесами телег по булыжникам, мчались вперегонки колхозники из ближних и дальних деревень в город грабить брошенные жителями дома. Мчались, обдавая нас грязью, тыча в нашу сторону пальцами и злорадствуя: "Шкуру свою спасаете, так-перетак?!".
Оставив позади больше половины пути, миновав небольшую деревушку Михеево, мы вдруг услышали мощно нарастающий гул. Подумали вначале, что это настигают нас немецкие танки, — от гула даже земля содрогалась, — испугались, что теперь нам пришел конец, так как лес остался далеко сзади и темнел где- то в стороне от дороги, и нам совершенно негде было спрятаться ни от танковых пулеметов и пушек, ни от гусениц. Обессиленные и испуганные, повалились мы на мерзлую закраину кювета. Гул усиливался, заполнял все вокруг. Из-за дальнего леса выкатывался раскаленный диск солнца. И оттуда же, из-под его лучей (а не с запада, как можно было бы ожидать) наползали черной тучей девятка за девяткой, стая за стаей, раскинувшись в небе, насколько было видно, эскадрильи немецких бомбардировщиков. Вот он, массированный налет.
Смотрел я на эту чудовищную мощь, несущую смерть всему живому, что попадет под ее безжалостную пяту, подумал, что опять мы каким-то чудом избежали гибели, вовремя покинув Медынь. Как из какой-то гигантской ловушки выскочили, когда она уже готова была захлопнуться. Спасибо великое добрым людям, которые так бескорыстно, от всей души протягивали нам руку помощи в трудный час, спасая нас от верной смерти. Ну, кто мы были капитану?! А не предупреди он нас о налете, не вывези из города — много ли шансов остаться в живых было бы у нас...
Сколько налетов пережили мы с начала войны, были и ожесточенные, и длительные, — а страшно было при любых налетах, — но такого многочисленного, мощного налета Мятлеву еще не доводилось испытать. Я очень боялся бомбежек (а кто не боялся?). Боялся не столько того, что буду убит, но больше всего боялся, что стану калекой. И точно так же, совсем не по детски, думали многие мои сверстники, попавшие под слепые жернова уничтожения, называемые войной.
Вот они, летят, черные вороны, жаждущие крови. И такая силища на какой-то маленький городишко! Мы вскочили с земли, откуда только силы взялись, и припустились дальше. Задыхаясь, еле волоча ноги, мы приближались к заветной цели, к селу Адамовское. Сквозь гул самолетов донеслись до нас взрывы авиабомб, мощная ударная волна подталкивала нас в спину. Поднявшись из последних сил на возвышенность, на которой издалека виднелись крайние избы Адамовского, мы остановились на околице возле группы женщин, стоявших на дороге. Женщины плакали, плакали и мы от усталости и от жуткой картины, открывшейся нам, когда мы оглянулись назад, куда смотрели, причитая, жительницы села. Вся Медынь, которую, собственно, не было видно, была охвачена огнем, клубы дыма застилали полнеба над нею, а в этом дыму вились, как мошкара, самолеты. В городе все горело, черные тучи дыма высвечивались всполохами пламени. Ад, кромешный  ад творился в тихом до сих пор, древнем городе. Мы-то, сполна испытавшие уже на себе весь кошмар бомбежек, представляли, что там сейчас творится, сколько гибнет людей,  безудержно плача, молилась о бабушке.

Илья Глазунов Дорогами войны. 1985 г.

 

В АДАМОВСКОМ

........

Мы шли к большаку овражком, нешироким, но с крутыми берегами, по тропинке, проложенной вдоль ручья. Вдруг услышали сзади треск моторов и близких пулеметных очередей. Мы ляпнулись где шли в призатопленные водой кочки, а по дороге вдоль оврага, над нами пронеслись несколько немецких мотоциклов с установленными на колясках пулеметами. Вымахнув у деревянного моста на большак, не прекращая стрельбы, они пропылили вдоль всего села. Когда мы добежали до дома деда Никифора, то нашли его незапертым и пустым. Хозяева всей семьей сидели в окопе за сараем, где мы их и отыскали, ни мотоциклов, ни стрельбы больше не было слышно. Все вернулись в дом. Позже мы узнали, что отставшие от своих частей красноармейцы с местными мужиками и парнями устроили в засеке засаду, на которую немцы и напоролись, но быстро перебили и разогнали засевших.
Тетя Поля убирала со стола после обеда, когда послышался с большака шум моторов, показались мотоброневик и десятка полтора всадников, а за ними приближалась большая колонна тяжелых грузовиков, набитых солдатами в касках и в шинелях мышиного цвета. Они. Немцы — только и произнес дед Никифор, помучнев лицом. Все обитатели дома, облепив окна, жадно разглядывали живых врагов, вслушиваясь в непривычную, непонятную, чужую речь.
Тем временем из остановившегося броневика вылез офицер, видно, какой-то высокий чин, и мы с возмущенным интересом наблюдали, как несколько приодевшихся стариков-бородачей преподнесли вражескому офицеру хлеб с солью на расшитом полотенце. Село издавна было богатое, считалось кулацким. В тридцатые годы многие адамовские были раскулачены, высланы из села. Некоторые из них перед самой войной и в начале войны вернулись. После прокатившихся по селу тяжелым катком коллективизации и репрессий Адамовское притихло, поблекло в обреченно выжидающем предчувствии новых напастей. Чего-чего, а недовольных советской властью в селе хватало. Поздоровавшись с бородатыми аборигенами российской глубинки, офицер что-то прокричал столпившимся вокруг солдатам и укатил дальше. А солдаты пошли селиться по домам.
О, Гросфатер, Киндер....— ввалившись шумной гурьбой в комнату, увидели они нас, сгрудившихся у обеденного стола. "Матка, млеко, яйки!" -  пока хозяйка пыталась им что-то ответить, один солдат открыл заслонку, увидел в печке чугунки с варевом и крынки, но схватив одну из них, замахал обожженной рукой: "Ай, майн Гот!" Остальные громко заржали над ним. Пришлось хозяйке самой доставать им горячее молоко, принесла она из кладовки и решето яиц. "Все равно ведь найдут и сожрут". — правильно рассудила она.
Немцы свалили в углу комнаты шинели, ранцы, металлические, ребристые, цилиндрической формы коробки противогазов, автоматы, винтовки, гранаты на длинных деревянных рукоятках, похожие на толкушки, плоские с крышками солдатские котелки. Мы из кухни рассматривали все эти диковинные для нас вещи, а немцы достали из сумок прямоугольные кирпичи не черного, не белого солдатского хлеба, банки консервов, другую еду и две бутылки нашей, русской водки, опечатанные коричневым сургучом и, оживленно лопоча, уселись за стол.
А в селе началось какое-то оживление. Послышались крики, раздались выстрелы. Это солдаты гонялись по селу за поросятами, не дававшимися им в руки. Хозяева кричали, ругались, немцы стреляли по прытким беглецам, тоже громко кричали и весело смеялись. К крытым грузовикам солдаты тащили с крестьянских дворов за шеи по два-три гуся каждый, другие — целые охапки кур. Завершив трапезу и велев хозяевам сидеть на месте, "наши" солдаты тоже устремились во двор. И тут же там начался дикий переполох: визжали поросята, мычала корова, оглашенно кудахтали куры, им вторили гуси с утками. Вся эта разноголосица перемежалась выстрелами. «Охота» была в разгаре. Хозяева с полными слез, опечаленными глазами, испуганно крестились. Так состоялось первое наше очное знакомство с вероломным врагом, нарушившим нашу мирную жизнь.

Серия сообщений "Мятлевский":
Часть 1 - ОБ ОСЕННЕМ НАСТРОЕНИИ
Часть 2 - ОСЕННЯЯ ОТРАДА
Часть 3 - Погода за окном — тоскливей не бывает.
Часть 4 - Память раненых лет
Часть 5 - ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ - 22 июня 1941 года
Часть 6 - В РОЖДЕСТВЕНСКУЮ НОЧЬ
...
Часть 12 - Память раненых лет.
Часть 13 - ПАМЯТЬ РАНЕНЫХ ЛЕТ. Десант.
Часть 14 - ПАМЯТЬ РАНЕНЫХ ЛЕТ.