Однажды два моряка отправились в странствие по свету, чтобы найти свою судьбу. Приплыли они на остров, где у вождя одного из племён было две дочери. Старшая — красавица, а младшая — не очень.
Один из моряков сказал своему другу:
— Всё, я нашёл своё счастье, остаюсь здесь и женюсь на дочери вождя.
— Да, ты прав, старшая дочь вождя — красавица, умница. Ты сделал правильный выбор — женись.
— Ты меня не понял, друг! Я женюсь на младшей дочери вождя.
— Ты что, с ума сошёл? Она же такая... не очень.
— Это моё решение, и я это сделаю.
Друг поплыл дальше в поисках своего счастья, а жених пошёл свататься. Надо сказать, что в племени было принято давать за невесту выкуп коровами. Хорошая невеста стоила десять коров.
Пригнал он десять коров и подошёл к вождю.
— Вождь, я хочу взять замуж твою дочь и даю за неё десять коров!
— Это хороший выбор. Моя старшая дочь — красавица, умница, и она стоит десяти коров. Я согласен.
— Нет, вождь, ты не понял. Я хочу жениться на твоей младшей дочери.
— Ты что, шутишь? Не видишь, она же такая... не очень.
— Я хочу жениться именно на ней.
— Хорошо, но, как честный человек, я не могу взять десять коров, она того не стоит. Я возьму за неё три коровы, не больше.
— Нет, я хочу заплатить именно десять коров.
Они поженились.
Прошло несколько лет, и странствующий друг, уже на своём корабле, решил навестить оставшегося товарища и узнать, как у него жизнь. Приплыл, идёт по берегу, а навстречу женщина неземной красоты.
Он её спросил, как найти его друга. Она показала. Приходит и видит: сидит его друг, вокруг детишки бегают.
— Как живёшь?
— Я счастлив.
Тут входит та самая красивая женщина.
— Вот, познакомься. Это моя жена.
— Как? Ты что, женился ещё раз?
— Нет, это всё та же женщина.
— Но как это произошло, что она так изменилась?
— А ты спроси у неё сам.
Подошёл друг к женщине и спрашивает:
— Извини за бестактность, но я помню, какая ты была... не очень. Что произошло, что ты стала такой прекрасной?
— Просто однажды я поняла, что стою десяти коров.

Сказилка про гончара

11.01.2008 Lexian

Гончар сидел на табуретке и уныло смотрел на осколки любимой кружки. Не прошло и минуты, как кружка упала со стола и, как водится, разбилась. Гончар был безутешен – это была его любимая кружка. А то, что его знакомый художник нарисовал на ней уютного черного кота, который тоже разбился вместе с кружкой, делало из разбитой чашки самую настоящую Большую Трагедию. Но кому, как не ему, знать, что кружки разбиваются? И гончар, вздохнув, стал сметать осколки.

Потом он сел и задумался. Говорят, что кружки, как и всякая посуда, бьются к счастью. Но никакого счастья гончар не испытывал. Это было неправильно. И с этим определенно надо было что-то делать. Гончар думал целых два дня, отрываясь только на еду. А через два дня он нечаянно уснул и во сне придумал, как исправить эту большую несправедливость с битой посудой.

Проснувшись, он первым делом полез на чердак и долго громыхал там всякими штуками, чихая от пыли. А потом спустился, держа в руках шкатулку со своими детскими богатствами. Он как следует покопался во всяких железячках, фантиках и осколках цветных стекол, а потом раскрутил гончарный круг и начал лепить. И в каждый кувшин, кружку, вазочку или горшок он старательно упрятывал какое-то из детских сокровищ: монетку с дыркой, цветной камешек, стеклянную бусину или обкатанное морем стеклышко.

Люди на самом деле больше не расстраивались так сильно, разбив глиняную посудину. Ведь среди осколков всегда находилось что-нибудь интересное, что примиряло с грустью от разбитого кувшина. А гончар все лепил свои горшки и кружки, запекая в них не только монетки, но и грибные дожди, хорошие сны и нечаянные удачи. Говорят, в особо понравившийся ему горшок он запек даже упавшую звездочку, но, по-моему, это уже неправда. Но кто что знает.. Так что если у вас разобьется любимая кружка, посмотрите внимательно в осколках и там обязательно найдется что-то хорошее. Ведь посуда бьется к счастью

Спасибо волшебной skazilki

Изобретателем термометра принято считать Галилея. Галилей изучал в это время Герона Александрийского, у которого уже описано подобное приспособление, но не для измерения степеней тепла, а для поднятия воды при помощи нагревания.

Изобретение термометра также приписывают лорду Бэкону, Роберт Фладду, Санкториусу, Скарпи, Корнелию Дреббелю (Cornelius Drebbel), Порте и Саломону де Каус, писавшим позднее и частью имевшим личные сношения с Галилеем. Все эти термометры были воздушные и состояли из сосуда с трубкою, содержащего воздух, отделенный от атмосферы столбиком воды; они изменяли свои показания и от изменения температуры, и от изменения атмосферного давления.


Термометры с жидкостью описаны в первый раз в 1667 г. «Saggi di naturale esperienze fatte nell’Accademia del Cimento», где о них говорится как о предметах, давно изготовляемых искусными ремесленниками, которых называют «Confia», разогревающими стекло на раздуваемом огне лампы и выделывающими из него удивительные и очень нежные изделия. Сначала эти термометры наполняли водою, и они лопались, когда она замерзала; употреблять для этого винный спирт начали по мысли великого герцога тосканского Фердинанда II. Флорентинcкие термометры не только изображены в «Saggi», но сохранились в нескольких экземплярах до нашего времени в Галилеевском музее, во Флоренции; их приготовление описывается подробно.


Сначала мастер должен был сделать деления на трубке, соображаясь с относительными размерами ее и шарика: деления наносились расплавленною эмалью на разогретую на лампе трубку, каждое десятое обозначалось белою точкою, а другие черными. Обыкновенно делали 50 делений таких, чтобы при таянии снега спирт не опускался ниже 10, а на солнце не поднимался выше 40. Хорошие мастера делали такие термометры настолько удачно, что все термометры показывали одно и то же при одинаковых условиях, но это никому не удавалось достигнуть, если трубку разделяли на 100 или 300 частей, чтобы получить большую чувствительность. Наполняли термометры при посредстве подогревания шарика и опускания конца трубки в спирт, но оканчивали наполнение при помощи стеклянной воронки с тонко оттянутым концом, свободно входившим в довольно широкую трубку. После регулирования количества жидкости, отверстие трубки запечатывали сургучом, называемым «герметическим».


В 1703 г. Амонтон (Guillaume Amontons) в Париже усовершенствовал воздушный термометр, измеряя не расширение, а увеличение упругости воздуха, приведенного к одному и тому же объему при разных температурах подливанием ртути в открытое колено; барометрическое давление и его изменения при этом принимались во внимание. Нулем такой шкалы должна была служить «та значительная степень холода», при которой воздух теряет всю свою упругость (то есть современный абсолютный нуль), а второю постоянною точкою — температура кипения воды. Влияние атмосферного давления на температуру кипения не было еще известно Амонтону, а воздух его термометре не был освобожден от водяных газов; поэтому из его данных абсолютный нуль получается при 239,5° стоградусной современной шкалы. Другой воздушный термометр Амонтона, очень несовершенно выполненный, был независим от изменений атмосферного давления: он представлял сифонный барометр, открытое колено которого было продолжено кверху, наполнено сначала крепким раствором поташа, сверху нефтью и оканчивалось запаянным резервуаром с воздухом.

Современную форму термометру придал Фаренгейт и описал свой способ приготовления в 1723 г. Первоначально он тоже наполнял свои трубки спиртом и лишь под конец перешел к ртути. Нуль своей шкалы он поставил при температуре смеси снега с нашатырем или поваренною солью, но при температуре «начинающегося замерзания воды» он ставил 32°, а 96° при температура здорового человеческого тела, во рту или под мышкой. Впоследствии он нашел, что вода кипит при 212° и эта температура была всегда одна и та же при том же стоянии барометра.


Окончательно установил обе постоянные точки, тающего льда и кипящей воды, шведский физик Цельсий в 1742 г., но первоначально он ставил 0° при точке кипения, а 100° при точке замерзания, и принял обратное обозначение лишь по совету М. Штёрмера. Сохранившиеся экземпляры термометров Фаренгейта отличаются тщательностью исполнения.


Работы Реомюра в 1736 г. хотя и повели к установлению 80° шкалы, но были скорее шагом назад против того, что сделал уже Фаренгейт: термометр Реомюра был громадный, к употреблению неудобный, а его способ разделения на градусы неточный и неудобный.
После Фаренгейта и Реомюра дело изготовления термометров попало в руки мастеровых, так как термометры стали предметом торговли