Быть мамой

Мы сидели за ланчем, когда моя дочь как бы между делом упомянула, что она и её муж подумывают о том, чтобы "завести полноценную семью".

- Мы тут проводим опрос общественного мнения, - сказала она в шутку. - Как думаешь, может, мне стоит обзавестись ребенком?

- Это изменит твою жизнь, - сказала я, стараясь ничем не выдавать своих эмоций.

- Я знаю, - отозвалась она. - И в выходные не поспишь, и в отпуск толком не съездишь.

Но это было совсем не то, что я имела в виду. Я смотрела на мою дочь, пытаясь почетче сформулировать свои слова. Я хотела, чтобы она поняла то, чему её не научат ни на каких дородовых курсах.

Мне хотелось сказать ей, что физические раны от родов заживут очень быстро, но материнство даст ей такую кровоточащую эмоциональную рану, которая не затянется. Мне хотелось предупредить ее, что впредь она уже никогда не сможет читать газету без внутреннего вопроса: "А что, если бы это случилось с моим ребёнком?". Что каждая авиакатастрофа, каждый пожар будет преследовать её. Что когда она будет смотреть на фотографии детей, умирающих с голода, она будет думать о том, что на свете нет ничего хуже смерти твоего ребенка.

Я смотрела на её отманикюренные ноготки и стильный костюм и думала о том, что как бы изысканна она не была, материнство опустит её на примитвный уровень медведицы, защищающей своего медвежонка. Что встревоженный крик "Мама!"заставит её бросить без сожаления все - от суфле до самого лучшего хрустального бокала.

Мне казалось, что я должна предупредить её, что сколько бы лет она не потратила на свою работу, её карьера существенно пострадает после рождения ребенка. Она может нанять няню, но однажды она отправится на деловую важнейшую встречу, но думать она будет о сладком запахе десткой головки. И ей потребуется вся сила воли, чтобы не сбежать домой просто ради того, чтобы выяснить, что с её малышом все в порядке.

Я хотела, чтобы моя дочь знала, что ерундовые каждодневные проблемы уже никогда не будут для неё ерундой. Что желание пятилетнего мальчика пойти в мужской туалет в "Макдональсе" станет огромной диллемой. Что там, среди гремящих подносов и вопящих детей, вопросы независимости и половой принадлежности встанут на одну чашу весов, а страх, что там, в туалете, может оказаться насильник малолетних - на другую.

Глядя на свою привлекательную дочь, я хотела сказать ей, что она сможет сбросить набранный при беременности вес, но она никогда не сможет сбросить с себя материнство и стать прежней. Что ее жизнь, такая важная для неё сейчас, уже не будет столь значимой после рождения ребенка. Что она забудет про себя в тот момент, когда надо будет спасти ее отпрыска, и что она научится надеяться на осуществление - о нет! Не своей мечты! - мечты своих детей.

Я хотела, чтобы она знала, что шрам от кесарева сечения или растяжки будут для неё знаками чести. Что ее отношения с ее мужем изменятся и совсем не так, как она думает. Мне бы хотелось, чтобы она поняла, как сильно можно любить мужчину, который осторожно посыпает присыпкой твоего ребенка и который никогда не отказывается поиграть с ним.

Думаю она узнает, что такое влюбиться заново по причине, которая сейчас покажется ей совсем неромантической. Я хотела, чтобы моя дочь могла почувствовать ту связь между всеми женщинами земли, которые пытались остановить войны, престпление и вождение в пьяном виде.

Я хотела описать моей дочери чувство восторга, которое переполняет мать, когда она видит, как ее ребенок учится ездить на велосипеде. Я хотела запечатлеть для нее смех малыша, впервые дотрагивающегося до мягкой шерсти щенка или котенка. Я хотела, чтобы она почувствовала радость настолько животрепещущую, что она может причинить боль.

Удивленный взгляд моей дочери дал мне понять, что у меня на глаза навернулись слезы.

- Ты никогда не пожалеешь об этом, - сказала я наконец. Потом я дотянулась через стол до неё, сжала ее руку и мысленно помолилась за неё, за себя и за всех смертных женщин, кто посвящает себя этому самому чудесному из призваний.

Джин-Лу Тринтигнант