Кот
моим сыновьям, внукам и правнукам, чтобы они никогда не обижали котов
Недалеко от дороги стоит дом. Между дорогой и домом, за повалившимся местами забором, сад. Кусты с красно-коричневым, осыпающимся крыжовником и яблони с ветками, прогнувшимися от яблок. На траве, как рассыпавшиеся бусы, лежат яблоки. Дверь тихонько качается и скрипит. На ступеньке крыльца лежит детский ботинок. Он красный и его сразу видно - он какой-то несчастный и страшно беззащитный. Дом брошен и тих. Стол с какой-то посудой, упавший стул, кастрюлька на полу. У окна стоит старое, продавленное и потертое кресло с брошенной шерстяной кофтой. Окно открыто и занавеска, как будто играя, оказывается то в комнате, то на улице. Она тихо что-то шепчет и ворчит, переползая туда-сюда.
Но вот что-то зашевелилось под старой кофтой, и появился большой черный кот.
Он сделал реверанс, ворчливой занавеске вытянув передние лапы и поклонившись ей, как только смог низко. Она презрительно хлопнула по подоконнику и повисла. Кот спрыгнул с кресла и пошел на улицу.
Он мог бы выпрыгнуть в окно, но ОНА не любила этого. ОНА... Где ОНА? ОНА - это самое лучшее, что у него было! ОНА - это руки! Самые нежные и самые любящие, самые ласковые и самые теплые! ОНА - это голос! Самый лучший голос на свете!
Кот пошел на грядки где поцапал землю между засохшими плетьми огурцов и с суровым и скорбным выражением на морде, сел глядя в сторону дальней калитки. Где ОНА? Старательно покопав, решительно отправился к бочке с водой. Синяя бочка была полна воды после прошедших дождей. Кот вспрыгнул на доски сложенные рядом с бочкой и с интересом посмотрел, как в ней мечется какая-то мелочь. Что это? Да, наплевать! Попил, посмотрел по сторонам...
Очень хочется есть... Как все просто было раньше... Блюдечко, а в нем всегда что-то вкусное! Но тогда казалось что не очень... А вот мыши!!! А теперь мыши что-то не очень, а вот в блюдечке!!! Но в блюдечке давно ничего нет... Он спрыгнул с досок и ушел в кусты, растущие около сарая. Подошел к норке в земле и сел. Потом лег... Сложив лапы кренделем, долго лежал, пока не заснул. Проснулся и как на работу, отправился в сарай. Через некоторое время появился с мышкой в зубах. Как и всегда гордо отправился домой. ОНА не любила мышей, ОНА никогда их не ела, но он не уставал ЕЙ их предлагать. Войдя в дом, он как всегда положил мышку около ЕЁ кровати. Там когда-то стояли ЕЁ тапочки и ОНА, опустив ноги с кровати, взвизгивала и начинала что-то говорить в меру сердитое и, наверное, правильное, а может быть, и нет. Потом ОНА заметала мышку веником на совок и выносила из дома. На этом ритуал кормления ЕЁ вкуснятиной заканчивался? и мышку можно было съесть. Посидев около мышки, он решил наконец-то поесть. Съев мышку, он долго отмывал морду, про которую она говорила "мышачью"...
В доме уже было темно. Кот подошел к креслу, вспрыгнул и начал раскапывать кофту. Это была ЕЁ кофта... Она пахла ЕЮ... Уже не так сильно, но когда он согревался и засыпал, ему казалось, что это ЕЁ руки обнимают его, и тогда он начинал тарахтеть во сне как маленький трактор. Вот и сейчас, заснув, он увидел ЕЁ! Он вновь слышал ЕЁ голос! ЕЕ рука гладила его по голове, и он запел этот кошачий гимн любви и благодарности, радости и счастья. Он тарахтел, взвизгивая от того, что наконец-то ОНА, О БОГИ, ВСЕ КОШАЧЬИ БОГИ, СПАСИБО ВАМ! ОНА снова здесь!!! Но вдруг сильно бухнула дверь! Он вскочил... Испуг сменился надеждой... Вытаращился настороженно... Сердце еще тарахтело, а надежда уже сменилась разочарованием и привычной тоской... Долго сидел, успокаиваясь и прислушиваясь... Потом свернулся в клубок поплотнее, и долго думал, слушая глухой стук падающих яблок, пытаясь заснуть, ГДЕ ОНА?!
Надо ждать и ОНА вернется...

15.09 2009 Москва

Ниночка встала в то солнечное летнее утро с легкостью и радостью - так встает выспавшийся и хорошо отдохнувший человек. Но она не выспалась и не отдохнула – дочка проснулась ночью и не хотела засыпать. Она улыбалась и лопотала что-то на своем тарабарском языке, пытаясь развеселить и разгулять маму. Она размахивала ручками и ножками, скидывая одеяло - получалось очень весело. Уже светало, когда девочка устав играть и улыбаться маме, уснула. Нина лежала и слушала сопение дочки. В ногах свернувшись клубком, лежал большой черный кот. Эта потешная парочка друзей была тем, из-за чего стоило жить. Столько любви дарили ей эти два существа, что в ней можно было купаться.
Мама у Ниночки умерла рано. Отец, через год, женившись, привел в дом женщину с мальчиком старше Ниночки. Счастья это не принесло никому. Тамара Ивановна любила только своего сына Володю. Ее сын, обидевшись и ревнуя мать, возненавидел и Ниночку и ее отца. А отец Ниночки, когда понял, что вместо доброй женщины, от которой ждал помощи, привел в дом женщину, которой нужны были деньги и квартира для ее мальчика, обиделся на весь белый свет и запил. Пил он, как и все делал, основательно - до белой горячки. Девочка с недоумением слушала как отец, выходя, в очередной раз, из запоя, говорил ей: "Чего это у нас ежики-то по полу бегают? А воды-то, воды... Собирай воду-то..." Мачеха, недолго думая, вызвала психиатрическую помощь и отца спеленав, увезли. Через день она поехала поговорить с врачами и тогда-то и выяснила, что долго держать мужа не собираются, так как он пришел в себя. Пришлось забирать его обратно. Такого предательства, как считал отец Ниночки, он не заслужил. Семья, не успев появиться, развалилась... Тамара Ивановна с Володей заняла большую комнату, а Ниночка с папой две маленькие. Что такое - Мачеха, сама Ниночка поняла очень быстро. Именно, не кто, а что такое... Малышка обожала животных. Пока болела мама о собачке или кошке даже нельзя было думать. А когда умерла мама, папа, жалея Ниночку, обещал подумать, можно ли ей кого-нибудь завести. Девочка решила, что надо поторопить события. Котенок, которого она принесла домой в мешке для сменной обуви, был так же худ и никому не нужен, как и она сама. Она выпустила его из мешка. Чем же его кормить? Колбаса и молоко были поделены поровну. Много брать было нельзя, а то заметят, но много им и не было нужно. Какое это было счастье - лечь, обнять и слушать, как под одеялом, пригревшись, тарахтит маленький моторчик внутри маленького котенка. Вечером пришел папа. Он долго смотрел на Ниночку. Он не говорил ни да, ни нет... Девочка заглядывала отцу в глаза, упрашивала, клялась, что будет все-все делать дома, будет учиться на одни пятерки, но только пусть котенок останется, ну пожалуйста!!! Котенка оставили...
Из школы Ниночка бежала бегом - там ведь ее ждал маленький, худенький заморыш. Он, опять наевшись, залезет к ней на руки и будет тереться и урчать. Господи, как же хорошо, когда тебя кто-то ждет! Ворвавшись домой, она закричала: "Кис, ты где? Кис-кис! Где же ты?" Котенка не было!!! Она металась по квартире, заглядывая во все углы... Потом упала на пол, пытаясь рассмотреть котенка под диваном... Но тут вошла Мачеха и сказала: "Можешь не искать! Грязи тут только не хватало! Мне его даже в руки было взять противно! Пришлось обернуть эту гадость газетой и выкинуть в мусоропровод!!!" У Ниночки упало сердце - они жили на девятом этаже... Она побежала вниз по лестнице. На первом этаже, там, где уборщица вытаскивала каждое утро мусор, дверь была закрыта, и за дверью было тихо. Нина потрясла дверь… потом легла на пол…
"Кис, ты где? Ну, пожалуйста, Кис!!!" - мертво прошептала девочка. Она даже не плакала - не было сил плакать. Не было сил ненавидеть... Не было сил жить...
К зиме ближе выяснилось, что цигейковую шубку, которую купила Ниночке мама на вырост, отстояв сумасшедшую очередь и теряя сознание от духоты, мачеха продала: "Шуба - это не модно для девочки! Надо купить пальто..." Но пальто тоже не купили... Обошлись поношенной курткой из комиссионного магазина.
Длинные косы, которые они отращивали с мамой, пришлось отстричь. До смерти мамы, у Ниночки были такие длинные и густые волосы, что распустив косы, в них можно было закутаться как в плащ. Но после того как умерла мама, Ниночка не справлялась с расчесыванием волос... Постепенно появились непрочесанные колтуны, которые расчесать было просто не кому. В парикмахерской, добрая женщина, предложила все расчесать и распутать, но узнав, что дома расчесывать не кому, вздыхая и качая головой, взялась за ножницы. Нина опустила голову и заплакала - все меньше и меньше оставалось того, что связывало ее с прошлой жизнью, прошлой жизнью с мамой. Она сидела и языком слизывала слезы, тихонько шмыгая носом, а длинные пряди пепельных волос ложились на пеньюар. Как же радовалась мама, когда выросли волосы такой длины, что можно было заплести косички! Они выбирали ленточки в магазине... Мама учила складывать ленточки треугольничками или скатывать, чтобы они были гладкие и не мятые...
Ведь это было! Было!!! Как она могла умереть?! Как она могла?! Это не честно!!! Она ведь говорила, что любит!!! Когда любят, то не бросают!!! Ниночка бы никогда не бросила маму!!! Сколько ночей она караулила мамино дыхание, боясь, что мама умрет... Это ее вина, что мама умерла!.. Ниночку отправили в пионерский лагерь восьмого июня, а мама умерла двенадцатого...
Если бы не этот лагерь, то мама была бы жива - Ниночка не дала бы ей уйти!
Ну, вот и все... Взглянув в зеркало - она не узнала себя. В зеркале был мальчик с красным, распухшим носом и красными, заплаканными глазами. Ей было жалко свои волосы, и когда спросили, возьмет ли она их, она кивнула головой. С газетным свертком, в котором лежали отрезанные длинные пряди пепельных кос, Ниночка тихонько вышла.
Девочка была очень высокой и худенькой. Она была настолько бледной, что когда с классом ходила на экскурсии, ее спрашивали, хорошо ли она себя чувствует.
Как можно было объяснить в классе, что отец опять пьет, а мачеха перестала опять кормить. Как только отец запивал, мачеха приходила и забирала у него все деньги. И не потому, что он их пропивал, а просто, потому что они ей были нужнее, как она считала. Когда отец переставал пить, она ему объясняла, что так и быть, она его будет кормить, но в долг, так как он все деньги пропил или потерял. Ниночка видела, как мачеха забирала деньги у отца, выворачивая карманы, но молчала, не желая расстраивать папу. Отец сидел протрезвевший, трясущийся и очень жалкий. Есть, после запоя, он ничего не мог... Она же с детства кушала очень плохо и то, что голодная понимала только тогда, когда очень кружилась голова или когда она падала в обморок.
"Бедная мамочка, сколько сил и здоровья ты потратила на то, что бы я хорошо кушала... А сейчас можно не кушать вообще, никому нет никакого дела, ела я или нет..."
Мамы ее одноклассниц, к которым она заходила, пытались накормить Ниночку, но она старалась не ходить дальше коридора, отказывалась, говоря, что только что покушала. Нина не любила когда ее жалели - ее это обижало. Было неприятно жалостливое любопытство на лицах этих женщин. Сразу начинало щипать глаза и хотелось уйти, чтобы не заплакать.
Но у Ниночки был АНГЕЛ! Этим ангелом была бабушка Маруся - Мусечка! Бабушка была старенькая и слепая. Она жила с нянюшкой Никитичной в деревне, недалеко от Химок. Отец редко отпускал Ниночку с Никитичной к бабушке - он боялся, что Ниночка расскажет, как они живут теперь. Никитична видела, что происходит, но жалея Мусечку, не рассказывала ей о том плохом, что она видела, а хорошего не было. Болея душой за Ниночку и переживая, что не в силах помочь, она совала металлический рублик девочке, сердито бубня что-то себе под нос. Что могли сделать две старушки, одна из которых была слепой?
Дедушки у Ниночки не было. Дедушка Савва был офицером, который перешел на сторону Красной Армии, служил в ВЧК и был убит на Дорогомиловке, попав в бандитскую засаду. Так Мусечка осталась с двумя детьми, нянюшкой, тогда, просто Анютой и кошкой Софи. Замуж она больше не вышла. Устраивалась работать секретарем, машинисткой, билетершей, но работник из нее был - никакой. Если бы не старшая сестра Мусечки - Дора Тихоновна - Даля, они бы просто умерли с голоду. В отличие от Мусечкиного мужа, муж Дали, тоже бывший офицер, пошел работать мясником и работал так, что его не тронули ни до войны, ни после. У него было какое-то ранение в первую мировую, поэтому на фронт его не призвали. И как вспоминали обе старушки, крестясь и плача, что если бы не Сержик - муж Дали, вымерла бы вся семья. От Сержа остались Георгиевские кресты, а от Саввы револьвер системы наган.
Когда-то бабушка жила на Смоленской и Ниночка помнила, как они, с бабушкой выходя из ворот напротив кинотеатра "Стрела", поворачивали налево и уходили гулять по улицам и дворам. Она смутно помнила, какой-то двор с большой клумбой, вокруг которой можно было петь и танцевать для бабушки. Она помнила большой магазин - "Смоленский", куда они ходили за колбасой и хлебом. Помнила - как в овальных, белых, эмалированных лотках лежала красная и черная икра... Помнила - что лёжа с бабушкой в кровати, она смотрела, как по потолку ползут полосы от фар троллейбусов проходящих по Садовому. Свет этих фар цеплялся за огромный буфет. В темноте буфет пугал малышку. Когда-то наверху был двуглавый орел, но потом его спилили, а буфет со стеклышками из хрусталя оставили. Ниночка помнила огромный кусок янтаря, размером с телефон - это был домик в два этажа с окошками и дверью. Она совала пальчики в отверстия и очень расстраивалась, что не может посмотреть, что же там внутри... Помнила цветные, стеклянные, пасхальные яички...
Ах, как красиво было на праздники! Нянюшка доставала белые с коричневыми розами тарелки, колечки для тугих салфеток, тяжелые серебряные с золотом вилки и ножи, тонкие, высокие бокалы. Ниночка помнила льва и единорога и латинскую буковку «R» в ромбике на обратной стороне тарелок. Помнила тетрадки с прописями для гимназий, по которым Мусечка учила ее писать, а Мама ругалась и просила не "засорять ребенку голову". Помнила рассказы бабушки про пленных немцев, которые шли по Садовому, шаркая и звякая, а бабушка смотрела на них из окна и плакала - потому что ее сын Николенька - чудный мальчик - погиб без вести, окончив лейтенантские курсы, а мать Ниночки, в шестнадцать лет уйдя на фронт медсестрой, попала в госпиталь с воспалением легких и получила осложнение на сердце, была комиссована, оставшись в восемнадцать лет больным человеком. Помнила рассказы про части НКВД, которые шли параллельно Садовому... Про поливальные машины, которые ехали за пленными немцами...
Может быть, это все приснилось, и ничего не было? Это счастливое прошлое прошло, как солнечный лучик, по темной квартире, и растаяло…
Девочка не знала почему, но Мусечка с Нянюшкой сначала уехали к сестре Никитичны в деревню, а потом, когда та умерла, так и остались там жить. Бабушка получала какие-то гроши за погибшего сына и мужа, а Никитична, время от времени, ездила в Москву к старичку-ювелиру, отвозя, как она говорила, "остатки былой роскоши". Так они и жили. Самое большое счастье, после смерти мамы, было, когда девочка, приехав к бабушке, заболела. Ниночка с высокой температурой лежала на бабушкиной кровати и просила у Боженьки только одного: "Пожалуйста! Ну, пожалуйста! Пусть у меня не падает температура! Если я буду болеть, то меня не увезут от бабушки!" Но все когда-нибудь кончается... Девочка, усилиями и молитвами обоих старушек начала поправляться. Это было горе! Ниночка опускала градусник в чашку с чаем, подбегала на цыпочках к открытой форточке, но градусник лопнул, а Никитична, увидев Ниночку босиком на полу около форточки, заплакала и пригрозила рассказать все бабушке. Пришлось выздороветь...
Когда внучку приехал забирать зять, Мусечка не захотела разговаривать с ним... Только Никитична грозно выговаривала ему, что отольются им сироткины слезы. Ниночка стояла, обняв бабушку. Она чувствовала, как трясутся тонкие плечики Мусечки. Гладила бабушку по тонким, седым, гладко зачесанным в пучочек волосам. Вытирала ей слезы, бегущие из слепых глаз и шептала на ухо: "Бабулечка, миленькая, не плачь... Я скоро вернусь! Ты только жди меня! Слышишь, не плачь! Я тебя очень люблю, Мусечка!"
Отец, забрав вещи девочки, молча сел в машину и положил в рот горошинку нитроглицерина. Ниночка поцеловав, отпустила бабушку и вышла. Бабушка тяжело осела на стул. Нянюшка обняла Мусечку и начала успокаивать ее, как баюкать: "Чш-ш, тихо, тихо, Марь Тихоновна, ну что ж Вы так, матушка моя? Что ж делать-то? Мне то, что ж, не жалко, что ль, дитё - то? А что делать-то?! Мы ж старухи, негоже дитю с нами киснуть..." Причитая и приговаривая, помогла Мусечке встать и дойти до кровати. Напоив лекарствами и подоткнув одеяло, долго сидела на краешке кровати, крестясь и бормоча молитвы, думая: "Господи, да за что ж?!"
Приехав домой, и, разбирая выстиранные и заштопанные Нянюшкой вещи, девочка увидела большую, круглую, серебряную брошь - на ней был красивый, бегущий олень. Он летел с утеса не утес. Мусечка отдала внучке брошь, чтобы хоть как-то утешить ее. Боясь, что брошь отберут, Ниночка растерянно огляделась, ну и куда же убрать? В комнате стоял приемник "Рапсодия" на тонких, черных ножках. Внизу, под приемником, там, где был динамик, было пустое пространство, а сзади отходила фанерка. Вот туда и была спрятана брошь и дневник, который начала вести Ниночка, наслушавшись бабушкиных рассказов, о девичьих дневниках и альбомах для стихов и рисунков. Бабушка объясняла, что ни писем, ни дневников чужих, читать никто не в праве, но Ниночка понимала, что это не девятнадцатый век, да и мачеха - не институтка... Так появилась ТАЙНА!
Вечером, делая вид, что учит уроки и выполняет домашние задания, Ниночка начала вести дневник. Она писала его в виде писем к бабушке. Даже то, что она не могла сказать Мусечке, чтобы не расстроить ее, теперь можно было доверить дневнику! А глядя на летящего в прыжке оленя, можно было мечтать, что однажды, она как этот олень выпрыгнет из этой невыносимой жизни, и окажется там, где ее будут любить и ждать ВСЕГДА! Там будет всегда тепло и там будет всегда солнце - как в детстве, в том детстве, где была мама, и был папа, который не пил запоями.
Как это трудно - с достоинством нести свое горе!!!
Как так могло случиться, что маленькая девочка и слепая старуха - бывшая, избалованная дворяночка, несли свое горе с достоинством и терпением, а огромный и сильный мужчина, прошедший войну и имевший награды, сломался и начал спиваться?! Неужели так жалко было себя? Неужели себя было жалко больше, чем этих двух, осиротевших и зависящих от него существ?! Потеря жены - это, конечно, тяжелая утрата... Но когда рядом с тобой ребенок, потерявший мать и слепая старуха, потерявшая дочь, разве можно стать слабым? Ведь им еще хуже, хотя бы потому, что даже помощи ждать не откуда! Когда горе приходит, то оно как данность! Вот ОНО есть и все! И хочешь ты или не хочешь, но тебе приходиться с ним жить!!! Да! Это тяжело! Это невыносимо тяжело, но когда рядом с тобой слабые, кто-то должен стать сильным!
И сильной, сама того не зная, стала маленькая, худенькая до прозрачности Ниночка... Если бы ей это сказали, она бы не поверила... Она жалела и успокаивала то пьющего, то трезвеющего отца. Когда приезжала, старалась утешить старенькую бабушку. Кося глазами, неумело врала Нянюшке, когда та заезжала и сидела у нее в комнате, что все хорошо, ну почти хорошо.
А была еще школа, где нужно было быть как все... В школе надо было скрывать, что дома все плохо. Пожалеть – никто бы не пожалел, а обидеть и унизить могли бы. Да и сама жалость унизительна. Из-за того, что Ниночка была высокой, ее сажали на последние парты, а того, что она была близорука, не знал никто, кроме соседки по парте Ольги. Ниночка не жаловалась, что она ничего не видит с доски, только просила соседку написать ее вариант, что Ольга и делала, когда успевала, а когда не успевала, то сердито шипела, что не успевает и просила отстать от нее. Так девочка постепенно все больше и больше отставала от класса. Кому надо было идти с ней к окулисту?
Удивительно, но абсолютно всем была безразлична судьба ребенка. Сейчас очень много говорят, что люди стали другими - злыми, что время другое – тяжелое. Позвольте, а где же были эти добрые люди тогда? Для кого оно – это время, тогда было легким? За лето Ниночка, бывшая ухоженной пышечкой, стала бледной, вытянувшейся тенью, той девочки, которая ушла на каникулы – она похудела на восемь килограмм… В школе знали, что ребенок потерял мать, но хоть бы кто-нибудь спросил: «Девочка, как ты живешь?» Ведь она не была озлобленным, замкнувшимся в своем горе ребенком. Но если ты спрашиваешь – то тебе могут и ответить, а если все плохо, то, не дай Бог, придется помогать, разбираться, расстраиваться. Зачем? Ну не может же быть совсем уж так плохо. Это же не сказки Шарля Перро. Проще делать вид, что просто никто ничего не замечает. Даже когда во время урока, Ниночка, потеряв сознание, упала с парты, то ее просто потрясли, отвели к медсестре, а потом, отпустив с ней подружку, отправили домой.
Если бы хоть один учитель попросил: «Прочти, что написано на доске…» - проблемы с учебой не было… Если ребенок плохо видит с последней парты – пересади его за первую, вторую… Девочка высокая – пересади в крайний ряд… Но она ни кому не была нужна!
Люди во все времена одни и те же – безразличные ко всему, что не касается их самих. Одни более злые, другие – никакие…
В сказке «Золушка», актриса Янина Жеймо, игравшая роль Золушки, спрашивала: « Люди добрые, где же вы?!»
Так, где же Вы, люди добрые?!
Скоро в тайник вместе с дневником и брошкой, девочка стала прятать вырванные странички из дневника, а иногда и сам дневник.
Ну, конечно же, это не могло продолжаться долго!
Тамаре Ивановне не давало покоя любопытство – что же так долго, каждый вечер, пишет эта девчонка? И вот, когда Ниночка ушла в школу, был устроен тотальный обыск! Ну, где же, где?! Комнатка одиннадцать метров… Три книжные полки с книгами и учебниками, письменный стол, диван, два стула и приемник… Перевернуто и просмотрено было все - ничего нет… Только случайно задев приемник, мачеха услышала, что внутри что-то звякнуло. Неужели нашла? Она отодвинула приемник, оторвала заднюю крышку - и вот оно что… Эта мерзавка пишет своей слепой бабке (ха-ха-ха, слепой бабке!) как ее, видите ли, обижают! А что это за брошечка? Ах, какая брошечка! Бабкина, наверное! Ага, а вот и школьный дневник… Отлично, вот папочка – то обрадуется!.. Он ведь у нас уже месяц как не пьет – ну, теперь запьет!..
Что мачеха наговорила отцу, Ниночка не знала. Училась она во вторую смену и когда пришла из школы, отец был дома. Войдя в комнату и увидев оба дневника и отца сидящего за письменным столом, у девочки сердце забилось как пойманная птичка.
«Что это такое?» - спросил отец.
«Пап, ты не сердись, я не хотела тебя расстраивать… Я спрятала дневник, чтобы сначала исправить двойки, а потом уже тебе показать…» - начала она оправдываться.
«Откуда у тебя эта брошь? Где ты ее взяла? Ты ее украла?» - закричал отец. У Ниночки затряслись губы и брызнули слезы.
«Нет, Пап, это же Мусечкина! Это она мне дала, честное слово!» - объясняла девочка рыдая.
«Не ври, я не видел, чтобы она тебе ее давала!» - закричал отец, вскакивая из-за стола. В руке у него был ремень… Ниночку отлупили ремнем. Отлупил папа. Тот ПАПА, который учил кататься на лыжах, который рассказывал одну и ту же сказку, про Козу-Дерезу и засыпал, не рассказав до середины. Тот ПАПА, которого Ниночка обнимала сзади за шею и висела на его спине, дрыгая ногами, а он ходил с ней по квартире, придерживая ее, и кричал: « Кому горшки? Худые горшки!» - а МАМА щекотала и все были очень счастливы.
Потом была скорая помощь, врачи – отцу стало плохо. Его увезли в больницу с диагнозом – инфаркт.
«Это я все виновата! Это опять все из-за меня! Теперь умрет ПАПА!» - думала девочка. Она даже не обижалась на отца – было просто страшно остаться одной.
«Господи! Какая же я плохая!»
Во всей этой суматохе, брошь пропала…
Больше не было летящего с утеса на утес оленя.
Больше не было писем Мусечке.
Через месяц отца выписали из больницы…
Остались только книги. Книги Ниночка читала запоями. Она читала Дюма, Бальзака, Стендаля, Золя, Гюго, а в седьмом классе учитель химии в дневнике написал: «На уроках химии читает Мопассана!» - это были рассказы, взятые в школьной библиотеке. Прочтя «Собор Парижской Богоматери», Ниночка была удивлена. Оказалось, что сказка, которую рассказывала Мусечка, была романом Гюго. А страшные Мусечкины истории на ночь – рассказами о Шерлоке Холмсе. Она встречалась с ними как со старыми знакомыми.
Шло время…
Прошла зима. Потом весна… На лето Ниночку отправили в пионерский лагерь. Она просилась к бабушке, но отец не отпустил. Туманно пообещал, что лето большое, она еще успеет съездить… Она не знала, что отец ездил к Мусечке и обещал привезти Ниночку сам, чтобы Нянюшка не мучилась с транспортом и дорогой. Старушки ему поверили и терпеливо ждали девочку. Но кончился май, начался июнь, а Ниночки все не было. С самого утра Нянюшка одевала Марию Тихоновну и выводила на улицу, усаживая на стул. Бабушка сидела как нахохлившаяся маленькая птичка. Она поворачивала свою гладко зачесанную седую голову на звук приближающихся шагов, но все было напрасно – торопливых, переходящих на бег, Ниночкиных шагов не было слышно. Так проходил день за днем. Посовещавшись, старушки решили действовать. Помолившись, Нянюшка отправилась забирать Ниночку с боем!
Никитична разминулась с Ниночкой всего на день. Она долго звонила в дверь – ей никто не открыл. Заметалась по этажу. Соседи сказали, что видели, как вчера рано утром отец садился в машину с Ниночкой. В руках у девочки была сумка, а отец нес чемодан. Наверное, Нину отправили в пионерский лагерь. Девочка была в пионерской форме. Нянюшка хотела дождаться и поговорить, хоть адрес взять, но на душе было неспокойно – Марь Тихоновна тревожится там, да и осталась одна. Так и уехала ни с чем…
Загрустили старушки. Белые облака цветущих вишен и слив, тяжелые кисти сирени, как грозди винограда, заглядывали в окно. Цвели цветы, пахли травы, пели птицы – ничто не радовало два усталых сердца. Они замерли в ожидании девочки.
Ниночка не любила лагерь. Зарядки, линейки, построения – все вызывало протест в ее душе. Так хотелось тишины, тепла, ласки. Тихого перешептывания Нянюшки и Бабушки утром, звяканья посуды, запаха кофе и шарканья старческих ног. Подглядывания сквозь ресницы, так, чтобы дрожала и переливалась радуга. Золотого, солнечного луча прокравшегося в обход, заботливо задернутых занавесок и ползущего по стене. Ласкового, летнего дня, тягучего как ириска. После обеденного посапывания старушек. Вечернего чая, с оладушками и вареньем. Вечерней прохлады, запаха цветов, комариного звона за марлей, натянутой на окошко. Поцелуев на ночь от двух старушек и тихого бормотанья ими вечерних молитв. Все это - было счастье! Огромное как небо, СЧАСТЬЕ! И не видать бы Ниночке этого счастья, если бы в лагере не сгорела палатка для девочек, в которой и жила Ниночка. Июнь выдался холодным и дождливым. Кровати, в которых спали девочки из старших отрядов, были абсолютно сырые. Приходилось спать одетыми, чтобы не замерзнуть. В палатке решили поставить обогреватель, чтобы сделать хоть чуть-чуть теплее. А кто-то из девочек решил, высушить куртку, повесив, ее на обогреватель. Куртка быстро вспыхнула, а потом загорелась и вся палатка. Никто из девочек, к счастью, не пострадал. Палатка сгорела так быстро, что вещи, которые находились не в кладовке, а под кроватями у девочек сгорели тоже. Администрации пионерского лагеря пришлось сообщать родителям о пожаре и многих девочек после этого забрали домой. Так, девочка без вещей, но совершенно счастливая, оказалась сначала дома, а потом у Бабушки. Отец не хотел отвозить ее, но мачеха, увидев Ниночку дома, устраивала скандал по любому поводу, да и без повода тоже. После очередного скандала, папа вошел в комнату и сказал: «Собирайся дочь, завтра поедешь к бабушке». Ниночке и собирать-то было практически нечего. Она не спала всю ночь, боясь, что он передумает. Отец тоже не спал и почти всю ночь курил на кухне. Ему было стыдно ехать к старушкам…
Но вот наступило утро. Они позавтракали и, стараясь не шуметь, вышли. Заехали в магазин и как когда-то при Маме, накупили всего очень много, как на праздник. Не доезжая до дома Нянюшки, отец остановил машину, и, повернувшись к Ниночке, сказал: «Ты прости меня, если можешь… Мне очень плохо без нашей Мамы! Я растерялся…» Голос у него дрогнул, и он не мог больше говорить. Девочка рванулась к нему, обняла его, гладила по голове и успокаивала: «Ну что ты, Пап, не плачь! Ведь у тебя есть Я! Мы же вместе! Я так люблю тебя! У нас есть Мусечка и Нянюшка! Они же тебя тоже любят!!!» Отец, как ребенок, положив голову на худенькое плечико девочки, плакал. После смерти Мамы они впервые были так близки и нежны. Долго сидели молча, успокаиваясь. Они вдруг поверили, что все будет хорошо. Подъехав к дому, увидели Мусечку, сидящую на стуле. Вытянув худую шейку, она смотрела невидящими глазами на калитку и плакала. Девочка бросилась к Бабушке. «Мусечка, Мусечка моя! Я же говорила, что вернусь! Папа же обещал меня привезти!» - приговаривала она, обнимая и целуя Мусечку. « Аня! Анюта, ну где же ты?» - плача и смеясь, звала Нянюшку Мусечка. Анна Никитична сидела в доме, не в силах выйти. «Ну вот, слава Богу, дождались! Вымолили Ниночку!» - думала она. Девочка побежала в дом к Нянюшке. Затормошила ее, зацеловала, обняла так сильно, что Никитична заохала. Нина побежала обратно к Бабушке и замерла. Анна Никитична подошла к девочке, обняв, встала рядом. Они увидели как около Мусечки, склонившись и целуя ее руку, стоял отец. Бабушка сидела, выпрямившись со строгим лицом. Но вот что-то дрогнуло в ее лице и она, подняв тонкую дрожащую руку, погладила отца по голове.
«Эх, Василий! Натворил ты дел! Знаю, что теперь сам не рад, да делать-то что ж! Эх, путаник, путаник…» - бормотала Анна Никитична. Девочка закрыла ей рот ладошкой.
«Не ругай его, Нянь! Не надо! Он ведь хороший!» - попросила Ниночка.
«Хороший-то он, хороший, а без Октябрины – мамки твоей, что натворил-то!» - уже без злости сказала Нянюшка.
Отец помог подняться Бабушке, и поддерживая ее, повел в дом. Ниночка таскала сумки из машины, а Анна Никитична раскладывала покупки и накрывала на стол. Давно уже не сидели все они одной большой семьей за праздничным столом. Вместо того, чтобы сплотить их всех вместе, горе разметало их в стороны. Обида и неприязнь встала между ними. Но вот как будто после долгой дороги они сидели все вместе и были рады, что они снова вместе, что они есть друг у друга. После обеда отец прилег на диван, под бок к нему, примостилась Ниночка, и они заснули. Нянюшка, накрыв их шалью Мусечки, тихонько убирала со стола посуду. Мария Тихоновна сидела в старом кресле у окна, прислушиваясь к их дыханию.
«Хорошо, что Ниночка приехала! Да и Вася, слава Богу, не пьет! При нем, трезвом-то, обижать Ниночку, не очень-то сподручно Тамарке будет!» - думала она. «В недобрый час ты встретила свою военную подругу, доченька! Зачем ты привела ее в свой дом? Сама потом рассказывала, что нехорошо было на душе после ухода Тамары. Ну, работали вместе на военном заводе в войну… Мало ли с кем судьба не сводила по жизни? Нет, ну надо же было именно эту змею в дом привести? Ох, Октябрина, Октябрина… Все переживала, что у Тамарки муж от инфаркта умер, что с сыном одна осталась в коммуналке… Вот и Васька, небось, подумал, что если на подруге жены женится, то она дочку умершей подруги не обидит! Вот ведь как оно все обернулось! Не зря доченька, у тебя на сердце кошки скребли, когда зачастила к Вам подруга твоя! Ох, горе горькое! Ты уж прости Савушка, что не уберегла я детей наших – Николеньку и Октябрину! Да только ведь не совсем моя вина – война виновата! А дети наши на тебя похожи – упрямые и гордые. Уж как я Октябрину уговаривала на фронт не уходить, Нянюшка в ногах у нее валялась, а она все равно сбежала. Ведь ребенок совсем была – шестнадцать лет всего. Только все говорила, что ты бы ее понял, что Кожевниковы за печкой во время войны отсиживаться не будут! Так и слышу ее голос… А у Ниночки голос прямо как у Октябрины… Когда радуется, в голосе как колокольчики звенят! Радость-то, какая – внучка дома! Все рядом в жизни – и горе, и радость… Устал Василий… Спят с Ниночкой как убитые! Ну, пусть поспят, дома, наконец-то все!»
«Мария Тихоновна!» - позвала тихонько Никитична.
«Прилечь надобно Вам, отдохнуть. Испереживались, небось… Пока дети-то спят и Вам бы отдохнуть…» - уговаривала Нянюшка.
«Ну, уж нет! Хоть наслушаться, как дышат-то! Не переживай за меня, Аннушка! От счастья не умирают!» - тихо отвечала Бабушка.