Глава 4

 

Жизнь моя! Прорастающей в сердце капели
Подарить бы веселье, удачу и грусть.
Даже если всего не смогли - не успели,
Время есть. Я от спешки сейчас откажусь.

Журавлиною стаей взлетают и тают рассветы,
Оставляя лишь память и сладкий берёзовый вкус.
В тёплой дымке теряют обычность предметы,
И встают корабли на задуманный звёздами курс.

Пробивает подснежник суровую мёрзлую наледь,
Презирая метель и предчувствуя сердцем тепло.
Вот и нам бы суметь, вот и нам бы...
Сохранить, преумножить и помнить - добро!

 

 

Войта

 

День не задался с ночи. Ему снилась Варенька с перемазанным сажей лицом, с растрёпанной косой. Но главное – глаза. Из синих и ярких, как летнее небо над Рымником, они стали белыми, словно выгоревшими от боли. Дева молча смотрела на Войту, а в бесцветных глазах отражались языки пожарищ, зарубленный ребёнок, лежащий в неудобной позе, и лихой казак на лошади в чёрной папахе, чему-то весело скалящийся.

Тяжёлая горячая лапа сдавила сердце. Он понял – не его это, Варина боль услышалась. Метался всю ночь, а как проснулся, то первое, о чём подумал – бежать к ней, защитить её.

Эх, Варенька, закрыть бы тебя от несчастий, заслонить от бед, высушить поцелуями слёзы. Чтобы снова ты смеялась, легко запрокинув голову, как тогда в сосновом бору. Сей час! Выпроситься у хана и скакать. Сего дня же. Хан отпустит, должен отпустить.

Пятеро дружинников ночевали в избе ведьмы-травницы на отшибе. Седая маленькая старушка с весёлыми глазами уже громыхала горшками со снедью – готовила завтрак.

-  Ногу тянет, к дождю значит – ворчал, свесив с печки голову,  рыжий Третьяк, просыпаясь. – Войта, ткни друга свово! Храпит как бык, всю ночь из-за него промаялся.

И, спрыгнув босыми ногами на прохладные полы, в исподних штанах и рубахе, прошлёпал к беззаботно похрапывающему Легше и попытался его перевернуть. За что сразу получил богатырской десницей по уху.  С лежанок и из сеней громыхнул хохот:

- Здоров драться.

- Не трогай ево. Зашибёт ведь, не проснумшись.

Дружинники просыпались и собирались к столу. Сонно тараща глаза, проснулся и Легша. Потянулся, с ленцой и усмешкой глядя на поднимающегося Третьяка:

- Тябе что ль скушнО али сумнО?

Мало кто в дружине рисковал шутить над муромским выговором. Вот и теперь мужики молча собирались к столу, улыбаясь в усы. Каша, грибы, репа томились в горшках. В глиняных кружках поднимался белой пенкой квас. Старушка-ведьма ловко вытащила из печи рыбный пирог из карасей, что с вечера наловили служивые люди. Войта ел мало, был собран и тих. Легша знал, что друга, когда он вот такой, лучше не спрашивать. Захочет – сам всё расскажет. Только и пробасил:

- Садись и ты, матушка, с нами.

У Войты с утра ныло битое когда-то в рукопашной сшибке колено.

 

 «Как она там? Растрёпана, но цела. Цела! Это главное. Хан должен отпустить, пусть на седьмицу, но отпустит. Ничего, нешта не повоюют немного без меня.

Империя подтянула войска – отряд Савушкина. И пушки. А наши вояки потрёпаны в боях под Оренбургом и устали. И раненых много. Ох, много…»

 

Сидел в рубахе среди таких же дружинников, медленно поедал кашу. За несколько дней Войта похудел и почернел лицом. Каждую ночь, когда он проваливался в мучительное забытьё, настигали его злые мысли – «Как же так? Я не могу её спасти?» Он видел и чувствовал, что Варя в беде и мучился бессилием, которое изводило его не хуже болезни.

Воины с аппетитом поедали завтрак.

- Пирог знатный…

- Старостина дочка Маланья…на Легшу заглядывается

- Али не люба? – ткнул Легшу в бок кривоногий татарин Палий, что пришёл в дружину с Дона.

На резное крыльцо, громко топоча сапогами, взлетел посыльный.

- Сбор! В двух верстах передовые Рейнсдорпа! Казаки!

Дружинники вскакивала из-за стола, быстро натягивали тегиляи и шапки. Пристёгивали к поясам сабли.

Войта неторопливо поправил саблю, в сенях прихватил свою винтовку и копьё.  Тяжело было на душе – разговор с ханом откладывался…

 

Зарема

 

Зарема неторопливо оглядывал степное раздолье и рыжую землю оренбургского тракта.

 

- Подремать бы…

- Куда дремать? Ехати надоть…

- Сколько верст ещё? Уж сколько переть можно?

Недовольно роптали уставшие, запылённые казаки. Люди были измучены постоянным маршем, тяжёлыми изматывающими боями с отрядами Империи. Армия хана Мелеши дралась зло и отчаянно, медленно продвигаясь к Москве.

Сотни ночей в степи, десятки стычек, горячая рубка с  солдатами и казаками. Хан был ранен под Оренбургом, осунулся, тяжело качался в седле, держась за раненое плечо, но упорно двигался вперёд. Не впервой драться и наступать.

Сотня, в которой воевали люди Заремы, двигалась в арьергарде. Вторые сутки наступали, не емши толком, сухари да вяленое мясо размочив на скорую руку в котелке. Ватажники косились на Зарему злобно – что за злая судьба им выпала с таким атаманом? Чудные пластины, что, казалось, так легко было добыть в лесной деревне, исчезли без следа или сгорели вместе с доминами. Заремя зябка повёл плечами: странно и страшно полыхнула Серга, чудно и люто горела. Зареме даже показалось, что пожар обжигающими огненными лапами слился до него дотянуться. Феофаний, как вспыхнул пожар, подхватив полы долгополой рясы, резво прыгнул в колымагу и скомандовал отступление.

И вот теперь вместо обещанного сундука с золотом второй месяц жаркие бои пополам с кровью и страхом. Осталось ещё одно дело, последнее, что поручил Зареме Губернатор. И долгожданное золото всё же блеснёт у них в руках…

Империя уже несколько месяцев безуспешно пыталась остановить хана. Погиб под Оренбургом полковник Овчинников. Армия Московии зализывала раны и с надеждой ждала скорого прибытия Суворова. Империи не хватало сил -  дети Тарха и Тары умели воевать. Ордынская артиллерия готовила поле битвы. Потом подобием золотого кулака вылетала дружина хана, а с флангов сжимали железное кольцо казаки и башкиры.

 Все заводы Пёстрой Орды отливали для ханского войска пушки и ядра.

Матушка императрица билась в истериках и гневно бросала в генералов листы с докладами. Хан Мелеша скоро дойдёт до стен Москвы и что тогда?!

 

Доверенный Императрицы, многомудрый Рейнсдорп и не намеревался побеждать силой, если можно взять хитростью..

У Заремы по уговору уже пару месяцев лежал за пазухой мешочек с заветной травой. Змеиный ус – редкая травка, что растёт только в Запретной долине у северных отрогов Рымника. Неприметные серые листочки, скромные жёлтые цветы. Травку следовало сорвать на самой макушке лета при растущей луне. Тёмные боги одарили Змеиный ус великой силой. Если сухие цветики добавить в еду, у человека через пару минут  тяжелели и немели члены, и проваливался он в тяжёлый и долгий сон.

Повар Золотой дружины – суровый и недоверчивый башкир Гафар – не водил дружбу ни с кем, не любил ни вина, ни карт. И только хану был предан до безрассудства. Лишь у деревеньке  Уй Зареме свезло – Гафара свалила простуда, и к походным котлам дружины приставили белобрысого казака Ваньку Третьяка с пацанёнком из служивых.  А уж Ваньку подпоили в три счёта. Лихие бродяги всыпали Змеиный ус в котлы, подпалили дружинный лагерь со спящими людьми да и утекли предательской ночью под кроны леса, прихватив связанного хана с ближними сподвижниками. Хана Мелешу Зарема с парой лихих братьев повез в лагерь имперских солдат возле Чёрного Яра  -будет подарок для  Рейнсдорпа А  коней тартарских остальные разбойнички увели с собой в лес. А как же! Добрые кони были у Золотой дружины…

 

 

Настя

 

Как часто мы недовольны жизнью! Жалуемся, стенаем, и это не так, и то не эдак. А потом –  брык! Судьба делает невообразимый финт, и оказывается – мы именно тогда, в тот самый миг были счастливы! Боже… Ещё пару часов назад я уставшая, голодная и злая на саму себя легко перепрыгивала по камням и примерно раз в час называла себя идиоткой. Уже не радовала журчанием Аюта, не пугали тени и шорохи в лесу, даже ощущение пристального взгляда и чужого присутствия стало привычным. «Да вот она я!  Берите!» Куртка вора-копача (а как его зовут-то?)  давно не мелькала ни впереди, ни наверху. Обогнал, должно быть. Я обречённо шла, понимая только, что раз он куда-то двигался, значит и мне туда же, значит, там люди или проход в скалах или даже деревня… Бывают же деревни на берегу реки? Но шли часы, и ничего не менялось. Всё тот же воздух, пахнущий сыростью и травой, всё те же мокрые камни, всё те же стволы берёз, что столпились у воды. И желудок больше не болит и не урчит, только иногда сводит болезненной судорогой. И тут – в который раз идиотка! – я решила подняться повыше и поискать проход.  Мне казалось, что если что-то и может измениться, то только к лучшему. Я устала от бессмысленного пути вдоль русла. Иногда казалось, что стоит лишь подняться повыше, а там уже люди. И только я одна здесь - среди кустов и камней - об этом не знаю, а весёлый вор уже трескает блины со сметаной в тёплой избе. Мне вдруг так ясно представилась небольшая изба с русской печкой и  блины на тарелке с золотой каёмкой, что я почувствовала сливочный запах сметаны и тёплого прожаренного нежного теста с масляной корочкой. Как они тают во рту…И решила – хуже не будет. Попробую подняться к скалам.

Всё просто: я оступилась на камнях и подвернула ногу. Ойкнув, опустилась прямо на землю возле куста боярышника. Сидела и плакала не столько от сильной боли в лодыжке, сколько от осознания того, что только что сама разделила свою жизнь на «до» и «после». За секунду до этого я была злая, голодная, уставшая, но на двух ногах. А теперь - всё то же самое, но с одной ногой! Что я делаю? И зачем вообще пошла в этот лес? Его бы нашли, этого копача. Есть полиция, есть МЧС, есть умные взрослые мужики. Я вдруг подумала -  как приятно на кого-то опереться и переложить часть своих забот. Почему я во всё впрягаюсь сама? Глупая самоуверенная девочка. Глупая  с самого детства…

Одноклассницы красились и гуляли после уроков, а я усердно зарабатывала пятёрки. Мне нравилось учиться и нравилось, когда хвалили.

«Молодец, Настенька. Настя Шевелева – лучшая ученица в классе».

Однокурсницы пришли на исторический, чтобы найти себе парней. Я увлеклась раскопками и стала археологом.

«Шевелева, из тебя получится замечательный специалист. Готовься к докторской».

Зина поела вкусного борща и тихо посапывала в палатке. А я погналась ночью за непонятным мужиком из-за пары золотых пластин.

Добросовестная, прилежная, сообразительная.

ЗАЧЕМ? Зачем это всё мне?

Неужели это и есть мой выбор -  сидеть у реки одной, опершись спиной о холодный камень, пытаться примотать куском рубашки к ноге кривую палку и глотать злые слёзы отчаянья? И понимать, что никому не нужны ни твои пятёрки, ни блестящие отчёты, ни вот эта погоня.

Мы часто считаем себя разумными людьми. И при этом совершаем глупости.

Я зло отбросила скользкую палку, которая упрямо выскальзывала из рук. Понимала, что уже ослабела и не в силах справиться даже с этим. Откинула голову и закрыла глаза.

«Что нужно именно тебе, Анастасия Шевелева?»

Рядом шелестела речка. На горизонте в синей дымке плыли горные вершины  Среднего Урала. Я вдруг подумала, что впервые в жизни задаю себе подобные злые вопросы. Неужели нам нужны неприятности, чтобы научиться слушать самих себя? Чтобы отбросить лишнее?

Я слушала воду, шёпот листвы – тихий разговор леса, к которому уже привыкла – и думала, что меня найдут. Меня уже давно ищут, и Лёшка (как я могла о нём забыть?) наверняка поднял на ноги всех, кого мог. А СанСаныч, конечно, давно обзвонил полицию, МЧС и своих многочисленных знакомых. И, может быть, этим своим нелепым пешим демаршем я только затрудняю поиски.

Внезапно река донесла слабый шум мотора – да, Ордынцев говорил, что над рекой звуки слышны очень далеко.

 

А потом стало тихо… Снова вокруг сгущался туман, меня окутывали бесшумные белёсые вихри. Где-то за спиной горели дома, неслись кони в золотой сбруе. Седой серьёзный мужик с окладистой бородой в жёлтом тегиляе говорил: « А вот эдак если – это саблей под копьё ныряешь и тут ужо седока на коне рубишь. Усёк?»

 

«Берег небольшой реки совсем зарос камышом и кувшинками. Совсем недалеко слышны девичьи голоса – это чудинки перекликаются. Но я одна на песчаном берегу. Люблю посидеть у воды, послушать разговор братца Стрибы в камышах.

Мы с Войтой прошли обряд в святого дуба, и теперь мы муж и жена. Чудины трудолюбивые, песню любят, весёлье. И хоть со мной здесь  все, как с родной, но скучаю я по тенистым лесам Серги. Оттого и убегаю иногда на берег небольшой речки послушать ветер да поговорить с рунами. Вот и сегодня…Усаживаюсь на корточки, вытаскиваю из холщового мешочка золотую пластину и вздрагиваю - руна «Конец Пути». И обливает плечи жгучим холодом. Вот, значит, как - пришло время расставания! Вот и вы меня покидаете…Верные мои советчики. Руны мои, боги мои, почему вы выбрали это место, это селище чудинов? Ну что ж …Ведьма никогда не ослушается...  Повинуюсь року. Осталось найти надёжное место,  выкопать ямку поглубже, спрятать руны и проститься с ними в надежде, что богам лучше известны человечьи пути…

 

«Белый высокий кремль, кажущийся невесомым в утренней дымке, возвышается в центре старинного города. Солнечные лучи играют и отражаются в золотом знамени с чёрной совой. Храни нас всех, матушка Сва…»

Серия сообщений "Облака не царапают небо":
Часть 1 - Облака не царапают небо. Предисловие
Часть 2 - Облака не царапают небо. Глава 1-1
...
Часть 6 - Облака не царапают небо. Глава 3-1
Часть 7 - Облака не царапают небо. Глава 3-2
Часть 8 - Облака не царапают небо. Глава 4-1
Часть 9 - Облака не царапают небо. Глава 4-2
Часть 10 - Облака не царапают небо. Глава 5-2