Легша

Красота девка, Аленький цветочек. Сколько Легша не играл мускулами, от которых другие девки ахают, так ведь и не посмотрела даже. Скоро как побратим сговорился с бабкой, напросился на обед да и сосватал любушку за себя. Отчего тогда так болит в груди? И смотреть не хочется на эту счастливую рожу.

- Войта, а правду бают, что у чудинов бабы верховодют?

Не обиделся и даже улыбнулся  Войта в русую бороду, легко вспрыгивая на коня.

 – Муж и жена в ладу живут. Девы красоту в мир несут, а мужи её хранят.

Потом, блеснув серым глазом, тихо продолжил, переходя на легшин бас, - ня пора  ль кОней погулИть?

Легша родом из заонежской муромы, народа спокойных богатырей со странным для русского севера говором. Но дразнить вот так дозволено только побратиму. Кто другой может и богатырского кулака отведать.

Балагур Легша сегодня задумчив, тихонько трогает стремя своего Серко. А дева и впрямь хороша…

- Воин ня должон иметь слабости, - говорит Легша. А бабы делают мужика слабже. Он ня о битве думат, а о яё сиськах. Вот и получатся – настрой ужо не тот, и сабля не слушатся. Воин живот свой должон положить без раздумий, ежели нужда придёт. И смерть принять. А он буде думать – как яё защитить и легко помереть ня сможет. Понимашь?

- Чудачина человек, - беззлобно усмехается Войта. – Дева делает мужа сильнее. Она ему смысл даёт и силу, чтобы жить и чтобы воевать, коли нужно. Мара всегда рядом. Смерть в свой срок приходит. А вот чтобы жить правильно, не впустую, надо жизнь свою любовью наполнить.

- А государю как служить будешь, коли деве служишь?

- Государь – моя родина, а жена – моя половина. Что ж неясного? – Войта глянул на друга – А ты, значит, жениться не будешь?

 - Отчего ж … буду… Только не ведаю пока…на ком…Побядить сперва надобно Белого царя…

Войта

Меня создал Бог. Да и создал весьма неплохо.
Я с рождения знал обо всём на свете.
Он сказал: Попроси. Ну и я попросил немного -
Три дороги, котомку и вольный, весёлый ветер.

Апельсиновый рай, море с пальмами и закатом,
Волны плещут. И чайки кричат созвучно.
Здесь беседы с Платоном и шахматный бой с Сократом.
Он сказал: Выбирай! Я ответил: В раю мне скучно.

На багровый закат наползают седые тучи
И горит под ногами песок в темноте неверной,
Здесь вода словно яд от змеи гремучей...
Ад - не только скучно, друзья, но ещё и скверно.

Верный пёс, небольшая квартира и чай с ромашкой,
Можно пса покормить или подвиг какой совершить,
За окном ветер с радугой, а в рюкзаке - фисташки.
Он сказал: Выбирай. И я выбрал однажды - жить!

Степь вокруг вольного Сибирского тракта пела песню медовым запахом лета. Горячий как взвар степной ветер трепал волосы побратимов.

 Войту несло на крыльях что-то огромное, доселе неведомое, наполняющее вены  пьянящей искристой лёгкостью. На Небо посмотрит -  а оно, как Её глаза. На цветы луговые посмотрит – а там опять её глаза. И нет покоя ни в сердце, ни в голове. Забрала покой дева из маленькой лесной деревни с голосистыми петухами и пряным воздухом. И пахнет вокруг травами так, словно опять невзначай коснулся её волос. И летают вокруг  быстрые озорные стрижи – даром что Стрибожьи внуки. И кричат  озорно, весело – Ва! Ря! Ва! Ря!

Бегать его научил Дед .  Пришёл в Берёзово, когда Войте было 10 лет и забрал  с собой, к студёному Северному морю, к самоедам. Войта помнил огромные утёсы на берегах Рымника и студёные ветра Борея, что захватили и раскачивали их маленькую лодку ближе к Морю. Они проплыли на лодке к самому устью, на север, где седые снега искрились на солнце, а лютая пурга на несколько дней  затягивала Небо снежной серой мглой и танцевала над юртами. Они с дедом жили у смуглых малорослых людей, что называли себя ненэй. Это значило «человек». Деда они называли Нарка – «Большой». Там Войта учился бегать за оленями вместе с мелким и шустрым мальчонкой Ёнко. Войта часто вспоминал, как они с Дедом сидели у огня, Ёнко бережно клал в рот сырое мороженое мясо, смеялся и пел песни на своём гортанном языке. Отец Ёнко - Унагчи брал в руки странный маленький инструмент из двух пластин, подносил ко рту и оживал в тёплом воздухе юрты пронзительный крик чаек, шум ветра, зов оленя.

У ненэй Войта учился  бегать за оленями и не уставать, ходить по снегу особыми шагами, иными, чем по степи или по лесу. Учился стрелять,  слышать зверя, даже если не видишь. И чуять, если не видишь и не слышишь. А через год осенью по заледеневшему Иртышу они с Дедом  вернулись в родное Берёзово.

Золотой Ярило клонился  к земле, когда сильный пронзительный свист взорвал воздух. Лошади всхрапнули и замерли. Но, постояв, продолжили свой неспешный шаг по сухой рыжей земле тракта. Легша, ехавший вразвалку, выпрямился и подвинул руку к мечу. Однако, покосившись на побратима, заметил, что Войта нисколько не напряжён. Да и конь, отменно чуявший настроение хозяина, ступал себе далее, мерно взмахивая чёлкой.

- Это Дед, - улыбнулся Войта.

Легша быстро втянул воздух и где-то впереди почуял чужака. О племени чудинов многое сказывали. И что умеют они летать по воздуху, что видят будущее, что горы каменные раздвигают, и что девы у них красоты невиданной. На ярмарках да толках изделия искусных чудских мастеров за большую деньгу брали. Но знания свои  чудь хранила крепко. Чудины, возводившие в былые времен могучие города, покинули их и ушли в леса. Поговаривали, что живут теперь прямо в деревьях или даже в пещерах. Много волшебных сказок слышал Легша о чудском племени да и сам видел, как побратим танцевал с мечом, как менялся и дрожал воздух вокруг него.

Всё так же негромко постукивали лошадиные копыта, от тёплого ветра вздрагивали головки цветов. Из-за поворота открылась степь и – в голубом дымчатом покрывале вдалеке – хребты Рымника. На пеньке у тракта сидел высокий белобородый старик. Но когда он поднялся и двинулся им навстречу, Легша намётанным взглядом воина по быстрому  шагу, по спокойному твёрдому взгляду, по движениям плеч и рук понял, что выйди он с мечом или саблей супротив этого человека, ещё неизвестно за кем останется победа.

Дед легко вскинул навстречу ладонь в приветствии.

- Здравы будьте.

- И тебе здравия, дед. -  Войта скоро спрыгнул из седла и встал рядом.

Спустились через сухую, набравшую жаркого летнего духа полынь с проезжего тракта вниз, в небольшой, поросший леском овраг. Развели костёр. Совсем рядом шелестела речка, вся укрытая камышом. И только дружное кваканье лягушек, которых совершенно не пугали ни люди, ни огонь, выдавало близкую воду.

Внук и дед сидели рядом. Хоть Войта был ниже на полголовы, но сразу видно было, что мужи одного колена. Оба поджарые, с высокими скулами и лёгким прищуром серых глаз. И запускали десницу в волосы одним похожим жестом.

Разговор неторопливо вился вокруг военной кампании хана Мелеши, что он затеял супротив Московии.

- Хан на отдых отпустил, а потом через три месяца прислал гонца с  узлами. Мне в  Берёзово,  а Легше вон в сам град Миногу.

-Три дни дороги осталОсь,  а потом выступим, да хранит нас Великая Сва. - басит Легша.

- Люд простой стонет под немецкой принцессой. Кандалы звенят по всей империи. Хан Золотую дружину собирает возле Калмыцкой линии, у Казачьего городища. На Московию сызнова идём, чтобы прежние земли, что Пётр взял, назад вернуть. Лихой воевода хан Мелеша. Смелый. Ярый, - тихо говорит Войта, глядя на огонь.

- Будьте верны ему, дети. Берегите хана пуще жизни своей.

Задумчив Дед.  Молча смотрит на танец костра, не забыв отдать требу огненным лепесткам.. Что-то тревожит его, неспроста ж появился на их пути. Уж  Войта его знает. И побратим уронил голову на грудь, сморило вдруг после долгой дороги. Случайно ли?

- Дед. – роняет  Войта. И молчит. Знает, что тот заговорит, только если сам захочет и когда посчитает нужным.

- Трудные у вас времена впереди, дети. – Говорит после долгого молчания дед. ( Войта понимает – вот оно! То, зачем он пришёл.) – Никому не дано изменить рока.

И набегает на затылок холодная тень.  «Неужели не свидимся боле?»

- Повинуюсь року, - неторопливо выговаривает Войта. Он знает о тысяче миров, в которых когда-то жил и ещё будет жить. Потому главное - не сколько, важно КАК прожил. Чтобы Мара в свои чертоги приняла и подарила новую жизнь, где он сможет встретиться с Варенькой. Тяжёлым обручем сдавило грудь – как там она? Её и защитить некому – старая бабка да малой братец.

- Деву свою ты ещё встретишь в пути, - тихо говорит дед. – Всё у вас впереди. Сбереги её. Приводи в наш род. Надёжно защитим. Хрустальный камень  станет  всему роду укрытием на долгие годы.

Войта быстро вскидывает глаза. Хрустальным камнем чудины зовут один из отрогов Рымника, стоявший наособицу. В лучах Ярилы переливалась  и сверкала белая гряда подобно хрусталю. Трудные времена грядут…  А как же Золотая дружина? Неужто не справится? Не защитит хана? Разве есть сила, что сможет переломить воинов Золотой дружины? Молчит дед. Не станет он всего говорить, и так сказано довольно…

Поправил Войта ветку в костре. Оглянулся, а деда уже и не было возле костра. Мирно похрапывал Легша, привалившись к сосновому стволу. Не услышал спящий друг тихий и резкий свист, что колыхнул сосновые иглы. Не видел, как долго и задумчиво смотрел на костёр Войта. Отражались огненные языки в потемневших глазах воина. Никто не ведал, что грядёт впереди.

Настя

Я тебе позвоню, слышишь?
И даже если молчу,
И даже из следущей жизни
Я тебя наберу, слышишь?

Звон ночных фонарей,
Дом открытых дверей...

И в тысячах новых звёзд
Всегда узнаю одну.
Ту, где последний поезд
Однажды взорвал тишину.

И в жёлтом свете свечей,
И в сотнях тёмных ночей
И если в туманном крае
Когда-то тебя потеряю,
И там, где смерть - запятая,
УзнАю. Конечно, узнАю.

Уже которую ночь он приходит во сне. С тех самых пор, как я отдала золотые пластины СанСанычу. Светловолосый бородатый парень в белой рубахе и кожаных наручах. С длинной винтовкой за спиной. Смотрит… Нет! Не нежно, не романтично, не влюблённо. Задумчиво так смотрит и строго. Тяжело. Так смотрит, что мне хочется крикнуть: ну чего тебе!? Что тебе нужно от меня? Я так привыкла к этому ночному молчаливому спору с молодым бородачом, что когда отлетает полог палатки, первую секунду жду именно его. Но это Зоя. Всего лишь Зойка. Чаю напилась перед сном. Вот и бродит по ночам.

Мне долго не спалось. И сложенное покрывало под головой, что отлично заменяло мне всё  походное время подушку, сегодня казалось твёрдым и неудобным.. Спальник – колючим. Ночь – душной и безрадостной. И Зойка долго бурчала и ворочалась. Зачем я отдала пластины? Да что это со мной?! Как можно было не отдать находку? СанСаныч опишет их, а потом любовно завернёт в чистый холщовый мешочек и спрячет в сейф. Хотя вся группа знала, что запирать сейф он забывал… Обычная рассеянность учёного… Что мне с того? Пластины улетят в Екатеринбург. За ними уже едет именитый профессор со смешной какой-то фамилией. Семенович? Семенков? Семенюк… Их положат в экспозицию музея. И любопытные посетители музея будут каждый день глазеть, школьники будут тыкать пальцем в стекло. И что мне с того? Почему так жарко? Печально скрепит сверчок. Шелестит над палаткой ветер, хлопает незакреплённым пологом. «Зачем ты отдала?»

Я не выдержала этой бесконечной пытки духотой и чужыми злыми мыслями и выскочила из палатки. Зойка только повернулась на другой бок – спит,  ни о чём не думает… Полная жёлтая луна плыла, как фонарь, высоко в небе, заливая степь своим холодным светом. Я помаялась у входа и поплелась к палатке СанСаныча, решив посидеть у потухшего костра на его складной табуреточке. А вдруг   сон меня всё же найдёт… Медленно брела между палатками, истово и зло завидуя храпящим во все свои молодые лёгкие археологам. И, уже подходя к палатке начэкспедицией, увидела вкрадчиво мелькнувшую тень. Первой проскочила мысль, что СанСанычу тоже не спится. Но тень тут же пропала. Человек тихо крался, удаляясь всё дальше от центра лагеря. Он был слишком худ и подвижен. И в его движениях читалось напряжение и сдерживаемая спешка. Он прижимал что-то к себе под курткой, пару раз останавливался и осматривался.  Моё сердце тревожно ткнулось в грудную клетку. Пластины – это же золото!! СанСаныч опять забыл запереть сейф! Это точно был кто-то из нанятых в ближайшей деревне копачей. Если я закричу, он стреканёт по степи и через десять минут будет в лесу, который он знает, как свои пять пальцев. А там затеряется в горах…Пока мужики проснутся, пока разберутся – вор сто раз успеет затеряться. Я двинулась следом. У крайней палатки вор остановился, оглянулся и резво побежал по степи. Я дёрнулась было следом, потом остановилась, сжимая пальцами каркас крайней палатки. Оставались минуты до того момента, как мелькающий в ковыле силуэт растворится среди деревьев. Я вытащила из кармана свой старенький красный шарфик, которым повязывала иногда лоб, чтобы пот не попадал в глаза, и закрепила на палатке. Лёшка увидит и обязательно поймёт. Вздохнула, прислушалась к звукам лагеря – тишина, покой и стрёкот сверчков – и побежала по степи. Благо, светло  почти как днём. Лунный свет причудливо менял пространство. Мне чудилось, что неясная тень зверя или человека движется почти рядом со мной. «Показалось. Тебе показалось. Ты ничего не боишься», - шептала я как молитву, перейдя уже на быстрый шаг. Постояла на окраине леса и двинулась под кроны деревьев. Совсем рядом плескалась вода. Я шла вслепую, споткнувшись несколько раз, чуть не упав и цепляясь за ветки кустов, на шум воды. Потом ноги заскользили вниз. Русло реки было залито холодным лунным серебром. Валуны казались призрачными, вода – плотной и маслянистой. Человек в серой куртке споро двигался вдоль берега по речным камням. Он не оглядывался, а то непременно заметил бы меня. Я потерянно стояла у валунов - и не понимала, как  спустилась по этой крутизне. Между двумя невысокими горными хребтами, чьи вершины темнели на фоне ночного неба, бежала говорливая речка. С двух сторон по склонам сплошной непроглядной стеной поднимался лес. Видно было только речное русло. Ночная прохлада уже проползла под куртку. В ботинках ощутимо хлюпала вода. Я впервые, словно очнувшись, поняла, какую совершила ошибку, бросившись в самостоятельное преследование. И где была моя голова? В который раз промелькнула мысль, что, стоит мне подумать об этих старинных пластинах, как в мыслях начинается неуправляемый шторм,  и  творю я необъяснимые глупости.

Нужно собраться, подумать и решить, что делать дальше. Оставаться у воды я не видела смысла – холодно и сыро. Значит, нужно было подняться повыше и заночевать в лесу. Я похлопала себя по карманам: ни телефона, ни фонарика, даже зеркальце где-то выпало. Только карамелька, замусоленная в кармане от долгого пребывания. Ну что ж, вот и завтрак есть. Главное, не думать о плохом, не драматизировать. Потерявшийся человек больше всего рискует, когда поддаётся панике. Я прошла немного по мокрым камням. Потом поднялась вверх, присмотрела себе подходящий куст, на ощупь согнула ветки и угнездилась на них, свернувшись калачиком. Главное: не думать о плохом, а найти хорошее. Нет дождя – это хорошо. я не могла уйти далеко от лагеря – это тоже хорошо. Не так уж и холодно, лето – и это хорошо…И не думать о волках и медведях, которые наверняка тут водятся. Зачем им мокрая уставшая девушка? Она невкусная…

Хан Мелеша

Здравствуй, князь. Почему ты повесил фонарь на заборе
И развёл костерок? Отчего бы не сразу домой?
И не прост перекрёсток. Позволь разгадать твоё горе:
Ты на встречу пришёл. И не с кем-то. А значит - со мной.

Ты у странницы вечной решил расспросить об удаче
И о вещих своих, очарованных зимами снах.
Мне б в глаза твои глянуть - а как же ответить иначе?
И волос докоснуться, что спрятались в сизых мехах...

Ты не струсишь. И сердце готово к ответу.
И не каждый, как ты, назначает свиданье с судьбой.
Только сны растопило шальное и терпкое лето,
Да и я не готова ответить - что будет с тобой...

Что б не пели тебе в чистом поле весёлые ветры,
Как бы не было страшно (а, может, тепло и легко),
Ты вернёшься однажды в родные седые рассветы
И по полю пройдёшь своему. Вновь живой... босиком...

Отсветы десятков свечей танцуют на бревенчатых стенах. Уже пару часов как отгорел закат, а неторопливое застолье всё ещё в самом разгаре. Только задумчив хан. Разные мысли бродят в голове, не дают покою. Привычно раскладывает их хан по местам. Шёлковая красная рубаха обтягивает широкие плечи. Большие широкие ладони, что привыкли больше к сабле, нежели к перу, спокойно и уверенно лежат на деревянном столе. Верные побратимы вокруг него: неутомимый Чика  зубоскалит, речёт лихую казацкую байку, блестит белыми зубами и потягивает мёд. Суровый Белоус  молча  слушает, по привычке прищурив серый глаз. Только неспокойно  Мелеше.  Московиты потеснили русов за последние полвека, отбили Оренбург, а Казанское царство обложили данью.  В охоте за медью и пушниной посылают большие войска, тысячи казаков и стрельцов, да с попами. Те угоняют  баб и детей в полон, стреляют и рубят мужиков. Где уговором, а где силою ведут в новую веру. А тех, кто остаётся верен своим богам,  привязывают на правИлах и рвут без жалости… Богаты вольные земли детей Тарха и Тары золотом, железом да медью, пушниной, лошадьми, самоцветами. Множество разных народов жили здесь в мире и согласии. А нынче неспокойно в Тартарии. На хана Катая, что правит на Востоке, на великого ламу Тибета и Бутана насели джунгары. Ойраты научились делать хорошие ружья, потому их трудно остановить. Почти невозможно.   А Пёстрая Орда уж сколько лет воюет с Московией…

У немецкой принцессы, что Империей ныне правит, стонут крестьяне в крепости и нищете, стонут рабочие на заводах. Дети растут в грязи и невежестве. А высокие залы Зимнего Дворца украшены золотой резьбой. Где уж тут думать о народе, когда балы да салюты в Москве?  А в его Пёстрой Орде самый простой аратарь вольные хлеба и травы имеет, грамоту ведает. Землю любит и лелеет. В Тоболе в Академиях молодёжь разные науки постигает. Бабки в селищах счёт Родам ведут да узелками вести передают из одного селища к другому.

Много мыслей теснится в голове у хана. Как ловчее разделить дела и обязанности, что он Военной коллегии поручил. Война уж сколько дней идёт. Непременно надо учения армии провести, чтоб пехота с артиллерией вместе,  и Манифест для казаков и чёрного имперского люда изготовить, напечатать на дельной бумаге. Да поручить Хлопуше раскидать его по ближним городищам, крепостям, заводам. Жаловать надо люд вольностию, реками от вершин до устья, травами, свинцом и порохом и хлебным провиянтом. Без вольности труд невозможен. И жизнь счастливая, милая богам невозможна.

Легша

Мой лучший друг! Мой самый верный друг!
Лучше бы я ослеп. Или стал сердцем глух.
Уже ли я забыл сосновый дивный край?
Как ты мне говорил: там вечный рай...

Мой друг, что спину прикрывал в багровый час,
Что выручал меня в бою не раз,
Что принял мой удар на свой звеневший щит,
Так почему молчит? Мой друг молчит

И не находит слов. И не находит места...
Нам снова в бой - бегут в закат седые облака,
И вспенилась дождём суровая и бурная река...
Тебе, мой друг, мила моя невеста...

Казачий городок встретил дружину хана радушно. Солнечные блики резвились в жёлтых волнах Рымника. Ребятня висела на чёрных ветках рябин точно грачи.

Дружинники устанавливали шатры на околице городка. Уже кое-где потянуло дымком, на стороне башкирской сотни ржали лошади, пахло жареным луком и бараниной.

Устроившись на пеньке возле палатки, Легша неторопливо чистил карабин. Бережно проталкивал в ствол костяное масло, вытаскивал шомпол, протёр чистой тряпицей ствол и спусковую скобу. Ложа и приклад ружья были украшены затейливой резьбой. Дорогое оружие батя подарил Легше перед  походом на джунгар. Вспомнился Легше отчий дом в великом торговом городе Миноге. И как батя, вернувшись с торговым караваном, привозил заморские диковинки из дальних стран. Как едали они с сёстрами сладкий полосатый фрукт, что  звонко треснул под ножом прямо на столе и распался, открыв красную сочную мякоть. А сёстры с испугу нырнули под столешницу. Белянка выглянула первая, стреляя озорными зелёными глазищами. Сейчас уже выросла, невестой стала. Аленький цветочек чей-нибудь. Глухо заворочалась в груди ревность на неведомого Белянкиного суженого. Любимой сестрой была. Вышивала тонкими иглами покрывала с чудесными птицами да цветами.  Не могли нарадоваться родители на красавицу старшую дочь, вертлявой Неждане да пухлой Забаве в пример ставили. Потеплело в груди, как вспомнились любимые сёстры, которым Легша строгал из берёзовых чурок лошадок. Улыбнулся да провёл нежно по стволу карабина. Три года назад снарядил его батя в Золотую дружину. Хан Пёстрой орды Мелеша послал тогда своих воинов в помощь Тибетскому ламе, которого осаждали джунгары. И в первом же бою невысокие проворные ойраты взяли муромского богатыря в клещи. Думал Легша, что придётся теперь тратить силы на обращение, да вырос за спиной высокий худой паренёк. И пела у него в руках сабля невиданной красоты песню. Казалось, сам воздух плавился и менялся вокруг него. Потом они еле смогли перелезть через тела  джунгарских воинов, что положили вдвоём, когда израненные и измученные дожили до конца битвы. С той поры и не расставались. Теперь вот друг невесту себе нашёл - красавицу лесную с голубыми чистыми глазами, с белой кожей да гибким станом. С нежным голосом, таким, что сердце у Легши вздрагивало и замирало. Ещё на лесном озере снял он рубаху, чтобы просушить, знал, что многим девам нравится богатырь, высокий да статный. Даже не посмотрела на него лесная дева, не обратила внимания на красоту. Сказывал Легше батя, что женить надумал своего единственного сына. На ком жениться – пусть сам выберет. Да он бы и выбрал. Только чужая это была невеста. И мерзко скребли нутро тонкие коготки. Увидел в недавнем бою, как насели солдаты на Войту, как сверкали в дыму злые сабли, как ложились рядом артиллерийские снаряды. Раньше, не раздумывая, рванул бы на выручку. А нынче взяла да и выскочила предательская мыслишка: погибнет Войта, так и самому можно будет посвататься. И ненавидел себя Легша, молчал, хмурился, только забыть тот самый миг и ту самую мысль не мог, как ни старался. Как быстро он чуть не стал предателем, как легко. Один миг, а изменилось в нём что-то, надломилось. И улыбнулся он криво,  молча покачав головой, когда побратим пробился к нему в конце боя и привычно крикнул: «Держись, друже!»

От палаток донских казаков, что примкнули к дружине с месяц назад, тянет дымком. И доносит ветер негромкий тенорок:

- А слышь, Мифодий, сотник опять нас в дозор пошлёт. Ивашкина в городок с докладом услал. Котор вечер ходим!

- Я ему скажу, как есть скажу.

- Нашёл о чём толковать. Что в дозоре, что в лагере. Всё одно.

- Дядька Мифодий, тебя Наташка, дочка  Кондрата Кривого в городке дожидается. Когда успел-то?

И прокатился над палатками весёлый смешок.

Серия сообщений "Облака не царапают небо":
Часть 1 - Облака не царапают небо. Предисловие
Часть 2 - Облака не царапают небо. Глава 1-1
Часть 3 - Облака не царапают небо. Глава 1-2
Часть 4 - Облака не царапают небо. Глава 2-1
Часть 5 - Облака не царапают небо. Глава 2-2
Часть 6 - Облака не царапают небо. Глава 3-1
Часть 7 - Облака не царапают небо. Глава 3-2
Часть 8 - Облака не царапают небо. Глава 4-1
Часть 9 - Облака не царапают небо. Глава 4-2
Часть 10 - Облака не царапают небо. Глава 5-2