Три года и одиннадцать месяцев назад в Крыму в Лисьей бухте между глядящим на звезды песком и бормотавшим во сне морем меня в первый и одновременно в последний раз спросили (сквозь красные пары портвейна): не хочу ли я что-нибудь сотворить?
Нет, ответил я – мне нечего сказать людям. И ушел щекотать собой уставшую ашдваошную бесконечность. Скажу честно – мне понравился ответ, хотя возможно он был еще более пафосным и должен звучать так. Нет (пауза, выдох, воспаряем к орбите) мне нечего сказать (короткий технический перерыв – вниз всматриваемся – ах вот что там -) миру.
И ведь это верно. А почему, собственно, и как я вообще себя здесь чувствую. Иногда мне кажется, что я тут не живу – мы неплохо ладим, когда соприкасаемся (в маркетах, например), но ощущение того, что я откуда-то вышел и вскоре туда вернусь - не покидает. Возможно и машину я купил, чтобы мы реже встречались. А до машины у меня для этих целей был плеер и общезащитные очки. Такое вот параллельное существование. Не могу вспомнить, чтобы я слился с этим миром – я способен лишь выхватить что-то одно и небольшое и даже могу наслаждаться этим, но где-то дома что ли, вернее на своей территории.
Меня не пугает, то, что вокруг, но оно – чужое. Или я – чужой (номер пять). А может - пугает? Ведь оно такое большое, страшное и жестокое. Оно – это мир, среднего рода. Мир среднего рода или среднего рода мир. Но ведь и я бываю жесток и даже, говорят, слишком. Точнее говорят «так» - «так жесток». И самое, мне кажется время об этом порассуждать. Из первых рук - пока я жесток так. Жесть…кость…жестокость. Я себя так не чувствую. Умом понимаю, а не чувствую. Садисты тоже не чувствуют, как страдают их жертвы? Или им это нравится? Мне – нет, но и сострадания особого тоже нет – так, типа неприятности. Получается, что жестокость – это равнодушие к страданию других людей, которых ты и заставил страдать. А что делать? Делать-то, что если равно(пусть неравно, а равно с минусом)душен. Речь ведь об этом и об отсутствии самопожертвования и я(подлец) жертвовать собой не хочу. Родители жены считают, что мне нужно к психоаналитику, а может к психиатру – не помню уже: «он сошел с ума – он не хочет жить с нашей дочерью» - так получается? Хрущев, кажется, сказал, что в этой стране только сумасшедший не может радоваться жизни, после чего диссидентов стали сажать в «дурки». Я не диссидент – я эгоист безжалостный. Жаль…жало…жалость. Мне жаль, конечно, что так получилось, но так получилось. Все равно ничего больше я не смог бы дать Юле от чистого сердца. С другой стороны чистого сердца у меня больше не будет, да и не было оно никогда особенно чистым.