ЧЕЛОВЕК ОТНОСИТЕЛЬНО ВЕЩЕЙ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Попробуем выделить несколько слоев к толкованию «теории относительности» в сфере культурной реальности - реальности, производимой самим человеком. Самая тривиальная и одновременно самая мистическая сторона отношений внутри культурной реальности - это человек относительно вещей. Тривиальная, так как что может быть привычней и обыденней для человека, чем вещи, с которыми человек сталкивается ежесекундно в своей повседневной жизни. Мистическая, так как что может быть более загадочным для человека, чем то, что отделено от него непреодолимой гранью собственного отчуждения, отчуждения человеком своей собственной сущности (по мнению молодого Маркса К., в вещах, производимых человеком, заключена его сущность), чем то, что, как очень тонко подметил Кант И., существует как « вещь-в-себе».
Есть несколько толкований понятия «вещь»:
- любое материальное явление, изделие, отдельный предмет;
- то, что принадлежит к личному движимому имуществу;
- это может быть определением произведения науки, искусства: «удачная вещь», «слабая вещь»;
- нечто, обстоятельство, явление (разговорное).
Есть еще старорусское понятие «рухлядь»: пожитки, скарб, любое имущество и так далее. Наше задача определить, как складываются эти «отношения» человека с вещью в модернистском сознании. Можно попробовать отследить, как «движется» человек в пространстве модернистской реальности, если за точку отсчета брать его движения относительно окружающих вещей.
«…Неизвестно почему, ему все время казалось, что из-за утренних событий во всей квартире фрау Грубах царит ужасный хаос и что именно он должен навести там порядок. А раз порядок будет восстановлен, то все следы утренних событий исчезнут и все пойдет по-прежнему» (Кафка Ф. Процесс / Избранное.- М., 2001. - С.35). Проснувшись утром, некто обнаруживает, что привычный ход вещей нарушен. Вообще реальная обстановка поменяла свою старую координацию, человек, очнувшись ото сна, оказывается в центре этой системы координат, он теперь к ней намертво приращен, он двигает ее за собою. Ему все еще продолжает казаться, что если он будет привычно смотреть на вещи - и сам перемещаться в пространстве относительно вещей - реальность обретет для него привычные черты. Но реальность ему изменяет, и всему виной - пробуждение.
Тогда, видимо, необходимо погрузить себя снова в процесс сна, и мир снова встанет на привычную для него орбиту. Но этот обретенный процесс становится для человека его новой настоящей действительностью, и он продолжает двигаться в этой реальности, оставаясь ее центром, постепенно осознавая, что совершенно не в силах что-либо изменить: вещи позиционируются относительно него. Он сам - собственная замкнутая система координат, привычное для него соотношение «человек - вещи» теперь подменяется соотношением, где окружающая его реальность - окружающие его вещи - к нему совершенно безразличны. Мы даже имени его толком не знаем.
И это наше общее заблуждение: если наведем порядок среди привычных нам вещей, то это ощущение сюрреалистичности происходящего с нами исчезнет. Человек не может - а самое главное, попросту не способен - существовать только относительно самого себя. Это нарушает его естественную координацию, привычную установку, то, что изначально задает импульс его движению. Почему не проходит сон? Почему вещи остаются безразличны к нему? Такое впечатление, что человек существует уже за пределами материального мира - этот мир его просто выталкивает на обочину, продолжая существовать далее по своим материальным законам.
«В каком театре вы играете?» - спрашивает он у своих палачей, и такой вопрос наводит на мысль, что такая ракировка пространства надуманна, что окружающие человека вещи - всего-навсего театральные реквизиты. «В театре?- спросил один господин у другого, словно советуясь с ним, и уголки его губ дрогнули. Другой стал гримасничать, как немой, который пытается перебороть свою немощь» (Там же. - С.184 - 185). Кажется, еще немного и с лиц этих господ посыплется грим, маска разрушится…
Это не пустая аллюзия и не очередное возвращение к погруженности человека в игровое пространство. Что поделать, если культурное пространство по своей природе, свое происхождению - искусственно? И эта постановка - постановка уже когда-то сыгранного, может, менее искуссно и чуть более искусственно. «Подобно тому, как мы - или то матерь Дана?.. - без конца ткем и распускаем телесную нашу ткань, молекулы которой день и ночь снуют взад-вперед, - так и художник без конца ткет и распускает ткань собственного образа» (Джойс Д. Улисс. - М., 1993. - С.150)
Иллюзия того, что порядок внутри окружающего человека пространства обуславливает порядок его жизни. Если попробовать отбросить привязанность к единожды заданной реальности, можно набросить на следующий свой шаг проект ожидаемой действительности. Но - не сейчас. Когда человек живет погруженным в естественное материальное пространство, это - единственная реальность, обуславливающая его присутствие здесь. Иначе, снова ты - нигде и, что того сташнее, никто: человек без имени, без прошлого и - настоящего.
«Где-то тут есть обман. Сгрудились в городах и тянут канитель. Пирамиды в песках. Строили на хлебе с луком. Рабы Китайскую стену. Вавилон. Остались огромные глыбы. Круглые башни. Все остальное мусор, разбухшие пригороды скороспелой постройки. Карточные домишки Кирвана, в которых гуляет ветер. Разве на ночь, укрыться. …Любой человек ничто» (Там же. - С.126) - в пространстве им же созданного мегаполиса: сам он - песок и камни, возведенные к небу, сам он - ветер, гуляющий между этими камнями, потерянный и ненужный своему творению, что будет стоять на века, а след его создателя давно остынет, и не будет даже памяти о нем. Здесь кроется какой-то обман: ведь было все задумано не так. Не так?..
Что задумывала Гея, изрыгая из себя весь будущий мир? Думала ли она, что Уран, ее супруг, ею же порожденный, заточит ее детей в подземелье и она будет испытывать эти муки? Может, и стоит тогда по примеру Хроноса - проглатывать все свои творения, чтобы они свои существованием не раздавили своего творца, не заняли бы потом его место?
Но мы не можем остановиться, человек не может прекратить творить - все новые и новые вещи - иную реальность, которая давно живет своими внутренними законами и не подчиняется своему создателю. Потому что человек боится пустоты, он боится - проснуться - и остаться без имени. Остаться наедине с собой, неразличимый сам от себя, - сам по себе человек - пустой знак. Человек прочно запечатан в своей вещественной действительности, в своем вещной существовании: «Сейчас самое худшее время. Жизненная сила. Уныло, мрачно: ненавижу это время… Дом ректора. Досточтимый доктор О`Сетр: консервированный осетр. Прочно он тут законсервирован. Как кладбищенская часовня. Мне приплати и то не стал бы тут жить. Авось у них сегодня печенка и бекон. Природа боится пустоты» (Там же. - С.126).
Иначе - ужас пробуждения.
Следующая антиномия модернистского сознания, очередное внутреннее противоречие: предметность мышления в проекте будущего существования вещи и отчужденность человека от самой вещественной реальности. Человек не может не порождать вещный мир, человек не может существовать отдельно от материальной действительности окружающего мира вещей - и одновременно остается отделенным, отграниченным от вещного мира, - сама действительность вещей его выталкивает, вызывая у человека приступы тошноты. «У-ух. Нижний талер ближайшей машины выдвинул вперед доску с первой - у-ух - пачкой сфальцованной бумаги. У-ух. Почти как живая ухает чтоб обратили внимание. Изо всех сил старается заговорить. И та дверь тоже - у-ух - поскрипывает, просит, чтобы прикрыли. Все сущее говорит, только на свой манер. У-ух» (Там же. - С. 94).
Самим фактом существования этой «дикой» природной реальности любой произведенной человеком вещи оправдывается такая характеристика модернистского сознания - и сознания человечества вообще, - которую Юнг К. называет мифологичностью. Тем более обоснован сам поиск архетипов сознания: человек не может «выпрыгнуть» из своего культурного ареала, из категорий, которые он сам примысливает окружающей его реальности. И по истории развития языка, человеческой речи и ее обогащению философскими категориями можно проследить не только развитие философского самосознания человечества, но и историю развития отношений «человек - вещь».
