" Паломничество Чайльд Гарольда"
(гл. 4, 1)
I stood in Venice, on the Bridge of Sighs;
A palace and a prison on each hand:
I saw from out the wave her structures rise
As from the stroke of the enchanter's wand:
A thousand years their cloudy wings expand
Around me, and a dying Glory smiles
O'er the far times, when many a subject land
Look'd to the winged Lion's marble piles,
Where Venice sate in state, throned on her hundred isles!
В Венеции на Ponte dei Sospiri,
Где супротив дворца стоит тюрьма,
Где - зрелище единственное в мире! -
Из волн встают и храмы и дома,
Там бьет крылом История сама,
И, догорая, рдеет солнце Славы
Над красотой, сводящею с ума,
Над Марком, чей, доныне величавый,
Лев перестал страшить и малые державы.
(гл. 4, 73)
Once more upon the woody Apennine,
The infant alps, which - had I not before
Gazed on their mightier parents, where the pine
Sits on more shaggy summits, and where roar
The thundering lauwine - might be worshipp'd more;
But I have seen the soaring Jungfrau rear
Her never-trodden snow, and seen the hoar
Glaciers of bleak Mont Blanc both far and near,
And in Chimari heard the thunder-hills of fear,
И вновь я на лесистых Апеннинах -
Подобьях Альп. Когда б до этих пор
Я не бывал на ледяных вершинах,
Не слышал, как шумит под фирном бор
И с грохотом летят лавины с гор,
Я здесь бы восхищался непрестанно,
Но Юнгфрау мой чаровала взор,
Я видел выси мрачного Монблана,
Громовершинную, в одежде из тумана,
(гл. 4, 74)
Th' Acroceraunian mountains of old name;
And on Parnassus seen the eagles fly
Like spirits of the spot, as 'twere for fame,
For still they soar'd unutterably high:
I've look'd on Ida with a Trojan's eye;
Athos, Olympus, Aetna, Atlas, made
These hills seem things of lesser dignity,
All, save the lone Soracte's heights display'd
Not now in snow, which asks the lyric Roman's aid
Химари - и Парнас, и лет орлов,
Над ним как бы соперничавших славой,
Взмывавших выше гор и облаков;
Я любовался Этной величавой,
Я, как троянец, озирал дубравы
Лесистой Иды, я видал Афон,
Олимп, Соракт, уже не белоглавый,
Лишь тем попавший в ряд таких имен,
Что был Горацием в стихах прославлен он,
(гл. 4, 78)
Oh Rome! my country! city of the soul!
The orphans of the heart must turn to thee,
Lone mother of dead empires! and control
In their shut breasts their petty misery.
What are our woes and sufferance? Come and see
The cypress, hear the owl, and plod your way
O'er steps of broken thrones and temples, Ye!
Whose agonies are evils of a day -
A world is at our feet as fragile as our clay.
Рим! Родина! Земля моей мечты!
Кто сердцем сир, чьи дни обузой стали,
Взгляни на мать погибших царств - и ты
Поймешь, как жалки все твои печали.
Молчи о них! Пройди на Тибр и дале,
Меж кипарисов, где сова кричит,
Где цирки, храмы, троны отблистали,
И однодневных не считай обид:
Здесь мир, огромный мир в пыли веков лежит.
(гл. 4, 79)
The Niobe of nations! there she stands,
Childless and crownless, in her voiceless woe;
An empty urn within her wither'd hands,
Whose holy dust was scatter'd long ago;
The Scipios' tomb contains no ashes now;
The very sepulchres lie tenantless
Of their heroic dwellers: dost thou flow,
Old Tiber! through a marble wilderness?
Rise, with thy yellow waves, and mantle her distress.
О Древний Рим! Лишенный древних прав,
Как Ниобея - без детей, без трона,
Стоишь ты молча, свой же кенотаф.
Останков нет в гробнице Сципиона,
Как нет могил, где спал во время оно
Прах сыновей твоих и дочерей.
Лишь мутный Тибр струится неуклонно
Вдоль мраморов безлюдных пустырей.
Встань, желтая волна, и скорбь веков залей!
(гл. 4, 107)
Cypress and ivy, weed and wallflower grown
Matted and mass'd together, hillocks heap'd
On what were chambers, arch crush'd, column strown
In fragments, choked-up vaults, and frescos steep'd
In subterranean damps, where the owl peep'd,
Deeming it midnight: - Temples, baths, or halls?
Pronounce who can; for all that Learning reap'd
From her research hath been, that these are walls -
Behold the Imperial Mount! 'tis thus the mighty falls.
Плющ, кипарис, крапива да пырей,
Колонн куски на черном пепелище.
На месте храмов - камни пустырей,
В подземной крипте - пялящий глазищи,
Неспящий филин. Здесь его жилище.
Ему здесь ночь. А это - баня, храм?
Пусть объяснит знаток. Но этот нищий
Твердит: то стен остатки. Знаю сам!
А здесь был римский трон, - мощь обратилась в хлам.
(гл. 4, 152)
Turn to the Mole which Hadrian rear'd on high,
Imperial mimic of old Egypt's piles,
Colossal copyist of deformity,
Whose travell'd phantasy from the far Nile's
Enormous model, doom'd the artist's toils
To build for giants, and for his vain earth,
His shrunken ashes, raise this dome: How smiles
The gazer's eye with philosophic mirth,
To view the huge design which sprung from such a birth!
Вот башня Адриана, - обозрим!
Царей гробницы увидав на Ниле,
Он наградил чужим уродством Рим,
Решив себе на будущей могиле
Установить надгробье в том же стиле,
И мастеров пригнал со всех сторон,
Чтоб монумент они соорудили.
О, мудрецы! - и замысел смешон,
И цель была низка, - и все ж колосс рожден.
Перевод В. Левика
