1955

Быть злым к неправде — это доброта.

1956

Когда война,
      как только трудно станется,
фамилии небось в повестках ставятся,
и умирают наши дорогие
товарищи,
       чьё имя «и другие».

1957

Как же это,
       что тебе сейчас
есть с кем спать,
       а просыпаться не с кем?

 

О, большинство, о, большинство!
Ты столько раз неправо было.
Ты растлевало и губило
и ты теперь не божество.
Ещё за всё мы не спросили.
Неблизко время торжества.
Но в слове большинства — 
               бессилье,
и сила — 
      в слове меньшинства.


1960

Мы опоздали. Пробил страшный час.
Глядим мы со слезами потаёнными.
Как тихими суровыми колоннами
уходят наши матери от нас...



О, вспомнят с чувством горького стыда
потомки наши, расправляясь с мерзостью,
то время, очень страшное, когда
простую честность называли смелостью!

1961

Двадцатый век нас часто одурачивал.
Нас, как налогом, ложью облагали.
Идеи с быстротою одуванчиков
от дуновенья жизни облетали.
И стала нам надёжной обороною,
как едкая насмешливость мальчишкам,
не слишком затаённая ирония,
но, впрочем, обнажённая не слишком.
Она была стеной или плотиною,
защиту от потока лжи даруя,
и руки усмехались, аплодируя,
и ноги ухмылялись, маршируя...
Напрасно мы расстаться с нею пробуем.
Пути назад или вперёд закрыты.
Ирония, тебе мы душу продали,
не получив за это Маргариты.



Говоришь ты — эпоха мне кровная мать?
Разве мать, она может калечить, ломать?
Как коня, хомутали меня хомутом.
Меня били кнутом, усмехаясь притом,
а сегодня мне пряники щедро дают.
Каждый пряник такой — 
              для меня, словно кнут.


1962

Когда добро со злом не бьётся,
оно не может быть добром.

 

Так надо жить — 
         не развлекаться праздно!
Идти на смерть,
         забыв покой,
                уют,
но говорить — 
        хоть три минуты правду!
Хоть три минуты!
        Пусть потом убьют.



Нет. Сталин не сдался.
               Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли из мавзолея его,
но как из наследников Сталина
               Сталина вынести?..


1963

Ванька-встанька остался,
как остался народ,
и душа ваньки-встаньки
в каждом русском живёт.

 

У любви есть рожденье и смерть.
У любви не бывает зрелости.

 

Пришли иные времена,
взошли иные имена.


1964

Есть божий суд, наперсники разврата,
и суд поэта — это божий суд!