Всех верующих, сомневающихся и принципиально неверующих
C Рождеством Христовым!

Настроение сейчас - лениво-озорное

* * *
Дурака хочу валять –
За столом обрыдло корчиться!
И так хочется гулять,
А стихи писать не хочется.
Голова моя пуста –
В ней ни мысли, ни мотива.
И у чистого листа
Никакой нет перспективы.
Карандаш мне надоел –
Ноет всё: пиши,
а ну-ка…
У меня так много дел,
А он сам, гад, лезет в руку!
Как денщик услужлив,
жуть –
Придвигает мне листочек:
- Напиши,
ну, хоть чуть-чуть,
Ну, хоть пару-тройку строчек…

Я взбешён: ну, твою мать!
(И корежу злую рожу)
Сколько можно донимать?
Сколько мучить меня можно?
Не даёшь мне продохнуть.
С пыткою сие уж схоже –
Не сбежать, не увильнуть!
Я тебя, друг, уничтожу.
Превращу тебя в труху…
Впрочем, нет,
пожалуй, знаешь,
Напишу-ка чепуху.
Может быть, тогда отстанешь…

Мои друзья, подружки дорогие!
Все, без кого не мыслю интернет.
Те, для кого пишу свои стихи я –
Всем новогодний пламенный привет!

Ещё один год трудный канул в Лету,
И по нему не будем мы тужить.
Мы пережили даже конец света!
И, значит, будем ещё долго жить!

Пусть Новый год (хоть цифра и тринадцать)
Для вас счастливым будет и весом,
Чтоб было больше поводов смеяться,
А грусть чтоб позабыла путь в ваш дом.

Чтоб были вы хранимы небесами,
Не ведали ни горе, ни беду,
Чтоб всё, что пожелаете вы сами,
Сбылось бы в наступающем году.

* * *
И всё же жаль мне уходящий год,
Хоть был он предыдущих тяжелее,
По крайней мере, для меня. Но он уйдёт,
И стану я ещё на год старее…

Годов я этих столько накопил!
Небось, не влезут скоро уж в копилку.
И новогодний праздник так любил,
Не уставая веселиться пылко.

И не заметил вовсе, что давно
Кричать «Ура!» мне в Новый год не стоит.
И пить не сладкое, а горькое вино,
И чувствовать, как тихо душа стонет.

Обидно ей, что телу всё трудней
Вслед за её движеньями стремиться,
Что расставаться с ним придётся ей –
За много лет успела с ним сродниться.

Душе был по душе союз такой.
И вы её, наверное, поймёте.
Так горько уходить вдруг на покой,
Когда, по сути, ты ещё на взлёте.

Когда идей и планов – целый воз,
Когда дел не доделанных так много…
А тут очередной вон Дед Мороз
Ещё год отнимает от итога.

И всё же, ни к чему теперь печаль,
И я пока сдаваться не намерен.
Хоть уходящий год мне очень жаль,
Но впереди ещё немало – я уверен!

* * *
Настало время подбивать итоги,
Стихи свои последние слагать,
Чтобы воспеть тернистые дороги
Пришлось по коим в жизни прошагать.

Роптать нельзя.
Плохое помнить пошло.
Прекрасна жизнь.
Тоска – глупцов удел.
Одно лишь очень жаль мне:
то, что в прошлом
Мгновеньем дорожить я не умел.

Клубится пыль из-под копыт прилежных
Горячей кобылицы,
имя – жизнь.
Она глядит в глаза мне добро, нежно,
Сочувственно,
как бы твердя: «Держись!»

И я держусь.
Я забываю возраст.
Я чувствую себя вновь молодым.
И не страшны мне вовсе чьи-то козни.
И фимиам мне – как табачный дым.

Все неприятности сейчас так стали мелки,
Обиды – чушь,
а нервы – как бревно.
И на часах моих застыли стрелки,
Когда прекрасное мгновенье забрело.

С годами становлюсь опять беспечным –
Не жду различных воплощений новых впредь,
И не прошу у Бога жизни вечной.

Вот, если бы до смерти не стареть…

* * *
За окошком светит месяц,
Свесив ножки свои вниз.
Свою грусть со снегом месит,
Его сыпля на карниз.

Мягко бликами играет
На узорчатом окне,
Будто тонко намекает
И подсказывает мне.

Я намёк его потешный –
Не дурак же я! – пойму.
Побегу, одевшись спешно,
На свидание к нему.

Сад искрится весь хрустальный,
И морозный воздух чист!
Из своей нагретой спальни
Выходи и ты к нам, мисс.

Месяц нас с тобой обнимет,
Улыбнётся. Подмигнёт,
Нас искринками осыпет
И за облако уйдёт.

Целоваться в мерклом свете
Будем мы с тобой в запой,
И примёрзнем, словно дети –
Не разлить уже водой.

Станем памятником славным
Всем, умеет кто любить.
Я согласен. Мой фарт главный:
Чтоб всегда с тобою быть!

* * *
Как соты в ульях, у домов ячейки окон.
И в каждом – своя жизнь, своя судьба.
Проникнуть мне туда бы ненароком,
Как адвокат, свидетель и судья.

Быть, как Господь, могучим и всесильным.
Помочь всем сирым и калек всех излечить.
И образумить дураков всех и дебильных,
И правых от неправых защитить.

Судьёю стать погрязшим в глупых спорах,
И рассудить, чтоб рады были все.
Для слабых, хилых – твёрдой стать опорой,
Ну а антихристам предстать во всей красе.

Но это всё, конечно, не возможно.
Нам помогать Ему ведь ни к чему,
Тем более таким, как я – безбожным.
Держать нас в страхе надобно ему.

И терпят люди мор, болезни, муки,
С пороками воюют все века.
А Бог, скрестив величественно руки,
За нами наблюдает свысока.

Быть может, то Его есть воспитанье,
Чтоб сами мы смогли бы всё понять.
Но слишком затянулось назиданье –
Людей вообще так можно потерять!

Тогда действительно наступит конец света.
И всё, что Им за семь дней создано,
В космическую канет тут же Лету,
И лучший из миров уйдёт на дно.

И некого воспитывать уж будет.
И будет некому Ему тогда служить.
Но кто из смертных нас Всевышнего осудит?
Нам остаётся лишь терпеть, страдать и… жить!

* * *
Святая простота. Как ты мне симпатична.
Как мил наивный твой, открытый детский взгляд.
Пунцовый высвет щёк, почти что неприличный,
И мертвенный отлив, когда тебе грозят.

Святая простота, влюблён в твоё смущенье,
Когда вдруг похвалу из чьих-то слышишь уст.
И не привычно нам, как просишь ты прощенье –
Стыдливый лепет фраз и тонких пальцев хруст.

Святая простота, нет ничего дороже
Твоей святой любви, скреплённой чистотой.
Иной стремится в рай и лезет вон из кожи,
Чтоб всем нам доказать, что тоже он простой.

А тронешь лишь его, и не осталось духа
От святости его и, ясно, простоты.
И грязных слов поток так больно режет слух нам,
И хочется бежать от этой «чистоты».

Святая простота всегда за нас страдает,
Вступая с ложью в бой без лат и без забрал.
И сколько душ спасла она – никто не знает,
Кто истину скрывал, и подличал, и врал.

Святая простота когда-то в лету канет,
И рухнет основной наш жизненный устой.
Иначе – как нам жить, когда её не станет? –
Вернёмся мы назад вновь в первобытный строй.

Ник Вуйчич


Мы нередко жалуемся на свою судьбу, сильно расстраиваемся из-за
неблагоприятных стечений обстоятельств, бросаемся страшными словами: всё надоело, жить не хочется…
Для тех, кто недоволен своей судьбой это моё произведение.

* * *
Была та чета просто на загляденье:
С любовью и радостью шли под венец.
И первенца ждали с таким нетерпеньем…
Она забеременела, наконец.

Всё было нормально. С прекрасным уходом
Легко в положенье ей было ходить.
И муж, поддержать чтоб, был рядом при родах –
Должна была сына супруга родить.

Вот всё позади, крик обычный ребёнка
Чету успокоил – нормальный был плач.
Но крошку, скорее укутав в пелёнку,
Куда-то забрал с собой лечащий врач.

И это немного отца взволновало:
Ребёнка спешат увезти – дурной знак.
И плечико странно немного торчало,
Простынкой укрытое… Что-то не так…

И весь персонал отводил свои взгляды,
Сосредоточен стал сразу и тих…
- Ребёнок здоров, волноваться не надо, -
Ему отвечал глухо каждый из них.

Обычного не было в этом задора.
И чтоб все сомненья свои разрешить,
Жене улыбнувшись, сказав: «Буду скоро»,
Пошёл с акушером он поговорить.

- Скажите, не видел я что-то снаружи
Ручёнки у сына. Что с нею?
- Мой Бог!
Крепитесь, мой друг, всё значительно хуже:
Родился Ваш мальчик без ручек и ног…

В безоблачном небе светило померкло.
Земля покачнулась. Исчез кислород.
И сердце швырнуло в несносное пекло,
Затем окунув в обжигающий лёд….

Ох, много сулит бед судьба человеку,
Но кто вот такое представить бы мог,
Что на исходе двадцатого века
Родится ребёнок без рук и без ног?!

Кто б мог устоять перед страшным ударом,
Безжалостно нанесённым судьбой?!
Но, вздрогнув, воспряла отважная пара,
За жизнь малыша вступив в яростный бой.

Кому свой ребёнок родной не отрада?
Любовь почти всё может преодолеть,
Во имя дитя все осилит преграды.
Пред нею пасует порой даже смерть!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Вошла жизнь постепенно в своё русло.
Рос, развивался мальчик хорошо.
Быт освещён его был, правда, тускло,
Но он упрямо всё же к свету шёл.

Как страшно осознать себя убогим!
Но сердце своё сильное скрепя,
Учился он, другой ведь не было дороги,
Насмешки глупых сверстников терпя.

Бывали, разумеется, и срывы…
Пытался даже в ванной утонуть,
Но в миг последний мысль, подобно взрыву:
Потом ведь ничего уж не вернуть!

Ни солнышка, ни свет, ни маму с папой.
Не будет радостей, пусть редких, даже слёз.
Задушит смерть своею мерзкой лапой,
Останется лишь вечный мрак, мороз.

И выплыл Ник, на жизнь взглянув иначе:
Как мог он так «костлявой» услужить?!
Нет, больше чёрт его не одурачит.
Назло ему и всем он будет жить!

Пример с него бы брать тем шалопаям,
Что стонут и ворчат, кляня судьбу,
Пред трудностями быстро отступая,
Беде проигрывая, не начав, борьбу.

И малодушие своё презрев, сомненья,
Себе зарок тогда Ник твёрдый дал:
Настойчивость являя и терпенье,
Преодолеть судьбы ужасный «дар».

…Окончил школу без больших усилий,
В вуз поступил, чему был очень рад.
И вот друзья однажды попросили
Его студентам сделать свой доклад.

Всем рассказать, как уникум калека
Смог все свои несчастья победить,
Став всё же полноценным человеком.
Как беззаветно нужно жизнь любить.

Беседовал с таким он увлеченьем,
Что слёз не мог сдержать почти весь зал.
И понял Ник: его предназначенье
Больным и сирым открывать глаза.

Что жизнь прекрасна, как бы ни лупила,
Что радость впереди любого ждёт.
И глупо так спешить в свою могилу –
Никто в итоге мимо не пройдёт…

Стал с лекциями ездить он по миру,
Чтоб слабым указать путь и вести.
Для тысяч стал он истинным кумиром,
От суицида многих смог спасти.

Иисуса ли, Аллаха, Шиву, Будду –
Кого из них должны благодарить?
Пока средь нас такие люди будут,
Мы, ни на что не глядя, будем жить!












Ник Вуйчич прыгает в бассейн



Ник Вуйчич женится на Канаэ Миахаре

* * *
Не люблю я приключенья,
Не балдею я от них,
И плыву я по теченью –
Я ж нормальный, я не псих.
Не вступаю в перепалки.
Разговор иной – мне труд.
И коварные русалки
Не заманят меня в пруд.

Но вдруг вспыхнет миг порою –
Чёрт ли дёрнет, с неба ль знак, -
И на всё махнув рукою,
Становлюсь борз, как маньяк.
Тут меня ничто не сдержит –
Ни окоп, и ни броня,
И оставь свои надежды
Отмахнуться от меня.

Не вгоню тебя я в краску
И тебя не оскорблю,
Просто я своею лаской
Твоё сердце растоплю.
В этом вихре нежной страсти
Ты уж вряд ли устоишь,
И, отдавшись моей власти,
Ты меня поработишь!

* * *
Иногда наступает предел.
Всё становится как-то противно.
И всё то, что сказать ты хотел,
Вдруг окажется так примитивно.

На бумагу ложатся слова,
И их серость тебя убивает.
И от мыслей болит голова,
Что её, как рюкзак, распирают.

Но не знаешь, как выразить их.
Не найдёшь этих слов, самых главных.
И, рождённый в мучениях, стих
Удалён будет тут же бесславно.

И опять начинается бой
С настроением гнусным, отстойным.
Но известно, что сладить с собой
Тяжелей, чем с любым посторонним.

И опять вдохновения ждёшь.
И усилия все – словно пытки.
И с тоской, наконец, вдруг поймёшь –
Бесполезны твои все попытки...

…А на утро глаза лишь продрал,
Ощущаешь в мозгу озаренье,
Будто кто-то надиктовал
Во сне новое стихотворенье.

* * *
Два человека друг друга не слышат,
Пытаясь друг другу своё доказать
С каждой минутою тоном всё выше.
Двое не могут друг друга понять.

Два человека совсем не бездарны,
И не глупы, образованный люд.
Но вот амбиции. Ох, как коварны!
Точку контакта найти не дают.

Два человека ведь любят друг друга.
Вместе бывает им так хорошо.
Но раздраженье – обиды подруга –
Спор разжигает, а он так смешон!

Спросите у каждого после размолвки
С чего начался тот конфликт иль скандал?
Не вспомнят, и каждому станет неловко,
Что так распалился, себя не сдержал.

Странно устроены всё-таки люди:
Принцип важней всего. Тон – уже лёд!
Отстаивать мненье своё тупо будут,
Пока до разрдор спор не доведёт.

Ну, а потом всё ж, уже не переча,
Себя и любимую будут корить,
Что каждый не сделал друг другу навстречу
Шаг первый, что ссору бы смог отвратить.

И хочется крикнуть мне всем на планете,
Кто броду в общенье не сыщут вдвоём:
Ах, люди, почаще друг друга жалейте –
Ведь мы так немного на свете живём!

* * *
Первый снег, как первая любовь:
Робкий, неумелый, осторожный,
Взгляд ласкает, будоражит кровь,
И на сердце сладко, но тревожно.

Так прельщает эта красота,
Эта целомудренность, невинность,
Девственности нежной чистота,
И азарта юного наивность.

Демонстрируясь во всей красе,
Он порхает радостно, беспечно,
Укрывая дол и крыши все,
Думая, что лёг сюда навечно.

Но приходит часто, что не ждёшь –
Оттепель снег первый часто сводит.
И с улыбкой скажет ему дождь:
- Первая любовь всегда проходит…

* * *
За окном чёрный ворон,
А на нём чёрный фрак.
Я тоской чёрной полон,
И в душе – чёрный мрак.
Ничего не желаю
И не вижу в упор,
Мысли, мозг не терзая,
Уплывают во двор.
Там всё ворон тот бродит
У судьбы на краю,
Будто, молча, хоронит
Жизнь пустую мою.
Косит глазом – нет сладу:
Ты ещё, мол, живёшь?!
И от этого взгляда
Бьёт меня злая дрожь.

Вдруг я понял: не ворон –
Это смерть там давно
Ждёт меня за забором,
Чтоб раскрыл я окно.
Ещё лучше, чтоб я бы,
Всё поставив на кон,
На свиданье с костлявой
Вышел сам на балкон.
Там в старуху влюбиться
Просто: ночь, высота,
И полёт – словно птица!
То не смерть – красота!..

Но ругнулся я глухо –
Хоть в душе полный мрак,
Не нужна мне старуха.
Я ж не полный дурак…

* * *
Лавочке в скверике так одиноко,
Грустно и зябко, осталось грустить.
Дождь мелкий сыплет, и клён желтоокий
Больше не может её защитить.

Листья его от стыда покраснели,
Но не остаться им больше в строю:
Ветром гонимые, прочь улетели,
Мокнуть оставив подругу свою.

Лавочка спит, обречённо вздыхает.
Снится блаженство прошедших ей дней:
Сухо, тепло… и она вспоминает
Сколько друзей тогда было у ней.

В те дни одна – никогда не бывала.
Днём – пожилые, всё чинный народ.
Столько друг другу расскажут, бывало –
Лавочка слушала, свой раскрыв рот.

Правда, иные порой распивали
Водку, но всё ж себя мирно вели.
Ну, а уж если тут вдруг засыпали,
В форме мужчины тотчас забирали
И в спецавто их куда-то везли.

Были, хоть редко, ещё недоростки,
Те, у кого, видно, совести нет –
Ножичком резали лавочке доски,
Чтобы оставить в истории след.

Но только сумерки в сквере сгущались
(Лавочки самый любимый момент),
Парочки сразу на ней появлялись –
Это совсем уж другой контингент.

Нет болтовни тут заумной, бравады –
Лишь поцелуи и ласковый тон
Женского голоса: «Милый, не надо…
Нет, милый, не… ах!..», и сладостный стон.

Лавочка от этих звуков балдела,
В такт с молодыми тихонько скрипя.
С ними она и сама молодела,
Клёну даря без остатка себя…

И на рассвете прохожий картинку
Мог наблюдать, изумления полн:
Как раззадоренной лавочке спинку
Нежно ласкал осчастливленный клён…

А вот теперь ей опять одиноко,
Грустно и зябко, и впору рыдать.
Дождь сыплет мелкий, и клён желтоокий
Больше не может её приласкать…

* * *
Люблю животных я, я в том могу признаться.
Все божьи твари хороши, что обижать?
На диких – в фильме так приятно любоваться,
Домашних многим дома нравится держать.

Но есть один зверь – не такой уж, вроде, страшный.
Когда он ласковый – приятен почти всем.
Вообще-то он считается домашним,
Ну, а по сути – не домашний он совсем.

Характер вздорный у него и своенравный.
Как что не нравится – пускает когти в ход.
Когда доволен – он «пушистый», даже славный.
Ну, вы, конечно, догадались – это кот.

Ну, или кошка – кто кого предпочитает.
Особой разницы в манерах у них нет.
Себя хозяином животное считает,
А нас – потерпят, так и быть уж, за обед.

Их независимость уходит аж в преданье.
Заставить сделать против воли их – шалишь!
И это ласковое, милое созданье
Боятся все, не только птаха или мышь.

Вот у меня, к примеру, кот живут с собакой,
И строит он её, а не наоборот!
И затевает то скандал, а то и драку,
Как правило, усатый обормот:

Лежит собака, себе мирно отдыхает.
Кот к ней крадётся… Грозный рык: не приставай!
Не реагирует кот! Видишь ли – играет!
Ну, а в итоге: потасовка, визг и лай…

Вот тут уж хищник полосатый в полной мере
Свои инстинкты начинает проявлять:
Он – уж на кресле, в своей подленькой манере
Собаку сверху начинает доставать.

И тут и речи уж не может быть о мире.
Тут каждый должен доказать: он ловок так!
И эти «игры», разумеется, в квартире
В мгновенье ока образуют кавардак…

Собака всё-таки, конечно, побеждает:
Прижмёт кота в углу, но этот серый плут
Ложится на спину и лапы поднимает –
Мол, я сдаюсь, лежачих, мол, не бьют!..

Помилуют, конечно, ангелочка.
И на одной постели будут спать,
Прижавшись тесно, как два милых голубочка…
А завтра повторится всё опять.

И, несмотря на их коварность и стервозность,
Я всё же кошкам посвящаю этот стих.
Люблю их мягкость, элегантность, грациозность,
И поражаюсь независимости их.

* * *
Свобода! Какое красивое слово!
Сродни оно воле. Из рабства побег!
Свобода – всей жизни нормальной основа.
К свободе стремится любой человек.

Свобода во всём просто необходима.
Свобода – важнейший для нас компонент:
И в жизни семейной, в работе любимой,
Важнее свободы и в творчестве нет.

Но всё же во всём надо знать всегда меру.
Свобода – не значит разнузданным быть –
Садиться за руль в пьяном виде, к примеру,
Или ругаться, хамить и грубить.

И люди, не знавшие раньше свободы,
Шалеют с неё, как отпущенный зверь.
И эти ублюдки, пардон, и уроды
Считают: позволено всё им теперь:

Людей обворовывать слишком наивных,
Казну красть, в карман свой оттуда гребя,
Себе покупать званий, почестей мнимых,
И нужный закон подгребать под себя.

На деньги шальные устраивать смуты –
Ведь в мутной воде легче рыбку ловить,
Людьми окупая чужую валюту,
Чтоб власти в крамоле потом обвинить.

И отпрыски этих воров-нуворишей,
В ком чести и совести нет и следа,
Бухие в машинах гоняют – мол, «крыша»
От справедливого спрячет суда.

И гибнет народ под колёсами этих
Подонков-убийц, что не знают беды,
Уверенных: всё продаётся на свете,
И выйдут сухими всегда их воды.

Для киллера, кстати, закон наш – малина:
Пожизненный срок за убийство, то да.
Но если убил ты, наехав машиной,
Дадут восемь лет, да и то не всегда!

Зачем поджидать свою жертву в подъездах,
Иль строить какой-то ещё хитрый план?
Ведь можно убрать кого надо наездом,
А если поймают: «Не помню, был пьян...»

Свобода. Во многих аспектах, признаться,
Превратно иные её познают.
Свобода, и, значит, могу я ругаться.
И первыми СМИ нам пример подают.

На радио, в прессе, на ТВ каналах
Из сленга и брани какая-то смесь.
Литературной там речи так мало,
Зато вульгаризмов бестактных не счесть...

Свобода! Какое прекрасное слово!
Мы с детства её, словно манну, все ждём.
Свобода всей жизни нормальной основа...
Но всё ж её пользовать надо с умом!

Настроение сейчас - по-прежнему пасмурно-осеннее

* * *
За окнами октябрь беснуется,
Что задержался, видно, злясь.
Слезами умываясь, улица
С себя пытается смыть грязь.

Грустят поникшие деревья:
Им расставаться с летом жаль.
Но ветер, проявляя рвенье,
С них рвёт увядшую вуаль.

И ею, позабывши меру,
Укрыл весь двор наш, веселясь.
И двор, обычно скучно-серый,
Как мозаичный стал палас.

И мечутся, сбиваясь в кучки,
На мрачном небе облака,
Тщась вырваться из этой взбучки.
Но держит чья-то их рука.

Чтоб вновь пролить дождём на землю,
Их, непокорных сбросить вниз.
И воробьи, ненастью внемля,
Забились тесно под карниз.

Строенья даже все сутулятся,
Оберегая свой фасад…
На улице октябрь беснуется,
И мало кто пострелу рад.

* * *
Как хочется порой мне умереть.
Не потому что жизнь мне надоела.
Я жизнь люблю и ненавижу смерть,
И с ней борюсь – решительно и смело.

Так для чего ж – вы спросите меня –
О смерти иногда твержу упорно?
К себе её бессмысленно маня,
С огнём играя, то бишь, с дамой в чёрном.

Ответ мой удивит всех тех наверняка,
Кто знал меня и уважал кто даже:
Я так хочу послушать свысока,
Что на поминках обо мне, прощаясь, скажут.

Я знаю – мало кто меня любил.
Зачем, чтоб кто-то выл, страданье корча?!
Но всё же, не таким плохим я был,
Чтоб на поминках моих пили люди молча.

И мне не нужен этот вечный вздор
Про царствие небесное, рыданья.
Мне интересно лишь – вплетётся ль в разговор
О моём хобби хоть одно воспоминанье.

И если вспомнят о моих стихах,
Что вспомнят? Что им в них всего милее?
Иль вспомнят мимоходом, впопыхах,
Чтоб рюмку опрокинуть поскорее.

Тщеславья нет, поймите люди, тут.
При жизни кайф поэтам только снится.
Вот мне и интересно: весь мой труд
Со мной умрёт. Иль что-то сохранится?

Но вся беда в том, что обратный путь
С небес на Землю сделать мы не можем.
А потому, я погожу чуть-чуть,
И вы за упокой мой выпить – тоже!

* * *
Плач был его похож уже на стон –
Он умирал, скуля, дрожа всем тельцем,
Оставленный тут кем-то под кустом,
Кто лёд в груди имеет вместо сердца.

Был обречён на смерть щенок больной,
Уж двое суток здесь один проведший…
Но, подобрав, принёс его домой
Шофёр, из рейса только что пришедший.

Сосед сказал: «Ну, ты, приятель, глуп!
Зачем тебе он? – сдохнет, безусловно.
Купил себе щенка бы через клуб –
Здорового, с хорошей родословной…»

Шофёр лишь улыбнулся: «Может, так…»,
Но за подобранным им слабеньким кутёнком
Всё так же продолжал ходить он, как
Ухаживал бы за больным ребёнком.

Он даже на работе отпуск взял.
О нём заботу не считал мытарством.
Коль надо было, по ночам вставал,
Чтоб дать больному нужное лекарство.

И труд его всё ж даром не пропал.
Добро нередко побеждает горе.
Его приёмыш поправляться стал,
И начал сам питаться уже вскоре.

Он у соседа выиграл свой спор,
Сражаться не страшась с самой судьбою.
И вскоре сердобольный наш шофёр
Стал в рейсы брать уже щенка с собою.

…А время шло, питомец так подрос,
Забыв, что был когда-то доходягой!
И стал – большой, красивый, статный пёс,
На зависть всем домашним и дворнягам.

Шофёр его с собой не мог уж брать.
Но что важнее дружбы есть на свете?
Бежал пёс к трассе друга провожать
И там сидел, пока его не встретит.

Пса полюбил весь тот шофёрский люд –
Такая верность всех почти что греет.
При встрече фарами хозяину моргнут:
Тебя, мол, друг там ждёт, давай быстрее…

Но вот однажды страшный день настал.
В мозгу собаки мир перевернулся:
Напрасно пёс «свою» машину ждал –
В тот день хозяин так и не вернулся.

Ночь наступила, день, и снова ночь.
В глазах у пса не видели укора –
Он просто ждал, и чем ему помочь,
Увы, не знали местные шофёры.

Нам предсказать ход жизни бог не дал.
Беда и радость часто ходят вместе –
В аварию водитель наш попал:
Столкнулся с фурой, и погиб на месте…

Пытались многие того пса приютить,
Стараясь пищею и ласкою приветить,
Но он отказывался с места уходить,
Где должен друга своего был встретить.

Дни шли за днями, а он всё сидел,
Как столб, как истукан, как изваянье,
В жару и дождь всё на шоссе глядел,
Не обращая ни на что вниманья.

Он не давался в руки ни кому
И, вынуждены с этим примириться,
Поставили там конуру ему,
Чтоб мог от непогоды в ней укрыться.

Вот так он жил там много долгих лет,
Свой пост всё ж не покинув до могилы.
Собачьей верности предела, видно, нет.
А много ль из людей вот так смогли бы?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Теперь там памятник – в том месте у шоссе:
В надежде пёс на трассу вдаль смотрящий.
И памятник тот – это ясно всем –
Не только псу, но дружбе настоящей!