худ. А.Стародубов 

 

*  *  *

Московское детство: Полянка, Ордынка,
Стакан варенца с Павелецкого рынка –
Стакан варенца с незабвенною пенкой,
Хронический кашель соседа за стенкой,
Подружка моя – белобрысая Галка.
Мне жалко тех улиц и города жалко,
Той полудеревни домашней, давнишней:
Котельных ее, палисадников с вишней,
Сирени в саду, и трамвая «букашки»,
И синих чернил, и простой промокашки,
И вздохов своих по соседскому Юрке,
И маминых бот, и ее чернобурки,
И муфты, и шляпы из тонкого фетра,
Что вечно слетала от сильного ветра.

 

(Лариса Миллер)

 

 

 

Начало 60-х. Перемены…

Перемены в семье.

Всё чаще и чаще я слышала по вечерам разговоры о том, что папу военкомат направляет на учёбу в Москву, в академию. Все чаще и чаще я видела его озабоченным, с тетрадями и книгами. Он подолгу сидел поздним вечером за столом, прикрыв настольную лампу-грибок платком так, чтобы свет не мешал мне спать (мой диванчик стоял в этой же комнате) и занимался, занимался… Мама обдумывала его багаж, складывала в стопки его одежду и была очень задумчива – какое-то время им с папой придётся побыть врозь… Бабушка с дедом тоже бодрились, но всё больше молчали – дома поселилась тревога: как мы тут без него? Как он там без нас?.. Бабушка успокаивала маму – «Может, еще и не сдаст он эти экзамены, не переживай раньше времени!» Вскоре папа уехал в Москву. Проучившись положенное время на подготовительных курсах, он отлично сдал экзамены и был зачислен. Всё решилось. Мама продолжала работать в школе, сестренки ходили в садик, и мы все дружно этой осенью  болели – коклюш, ветрянка и прочие детские болезни следовали чередой – это первая долгая разлука сказывалась на микроклимате семьи… Сосредоточенность, тревога и грусть… Дед категорически отказался ехать в Москву – интересная работа, я на хорошем счету, не за горами пенсия - и так объездил весь Союз, нет, не поеду за вами… да и квартиру нам с Маней отдельную обещали, вот-вот дадут… У бабушки все валилось из рук – да как же это?.. Куда же вы?... И что теперь будет?.. Но бабушка – в который раз! – быстро успокоилась, внутренне собралась и всё для всех придумала! Маришку посреди школьного года срывать с места не годится, пусть доучится здесь седьмой класс, а там – посмотрим, - сказала она маме. Ты к Толе во время школьных каникул будешь ездить, он сюда – на праздники, на выходные разок в месяц. А там общежитие какое-нибудь дадут – ведь учатся же в этой академии семейные люди! А нет – и квартиру снимать можно. Ничего, всё будет хорошо! А мы с дедом здесь останемся! Хватит нам по стране колесить – старость здесь коротать будем.  На том и порешили.
Вскоре деду дали новую квартиру!.. В новенькой «хрущевке», на втором этаже, большую светлую комнату – 20 метров! - с балконом на запад и окном на юг. Совмещенный санузел и крохотная - 6 метров! – кухонька не пугали: и худшего не боялись, а тут и газ (плита на две конфорки с духовкой!), и вода – горячая и холодная!!! Как мы отмывали – обихаживали всю квартиру! Как мы наводили в ней уют! Радости и счастью не было предела! После керогазово-печного быта на Московской бабушка нарадоваться не могла – подходила к раковине, открывала краны и улыбалась!
Квартиру на Московской требовалось поскорее освободить, сдать военкомату, и мама с малышками засобиралась в Москву… Папа снял для семьи квартиру на ул. Народная, на Таганке. Ничего, это не надолго, - сказал он – тут и школа для Маринки рядышком, в Больших каменщиках… Саму «картинку» их отъезда не вижу, не помню – было у меня обыкновение прятаться в трудные для меня моменты в «раковину»… И это был тот самый момент… Я жила, как в трансе, что-то делала, чем-то помогала, ко мне обращались – я отвечала, реагировала как-то, но цель была одна – как можно скорее это пережить… Слёзы, поцелуи, объятия были, конечно, но я их не помню. Я осталась с бабушкой и дедом! И – сейчас-то я это ясно понимаю! - тайно надеялась, что осталась с ними насовсем!

Перемены в школе.

Перемены или переменки, как мы их называли, были для нас отдыхом и зарядкой-разрядкой, а для наших учителей – сущим наказанием! Засидевшаяся, уставшая на уроке детвора как с цепи срывалась! Носились с воплями по коридорам, мальчишки азартно валтузили друг друга с упоением, дрались и в шутку, и в серьез, валялись-катались по полу, а девочки, сбившись в группки, тоненько повизгивали и умоляюще сжимали ручки перед грудью – «Ну, хватит, ну, перестаньте! Иванов! Сидоров! Петров! Сейчас МарьИванне скажем!» Но это – малышня. Класса с 6 – 7 – го перемены наблюдались и в сознании, и в поведении. Мальчики занимали места на подоконниках, готовые соскочить на пол при появлении в конце коридора кого-нибудь из учителей. Девочки же чинно прохаживались вдоль окон, по двое или трое, держа друг друга под руку. Они «тянули носочек», гордо несли свои хорошенькие головки, исподволь кося глазами в сторону мальчишек, жадно ловя их взгляды и пытаясь угадать производимое ими впечатление. Сдувались со лба челочки, ручки взлетали вверх и поправляли бантики в прическах, теребили воротнички, поправляли крылья фартуков… Ах, эти школьные прелестницы! Ах, эта просыпающаяся женственность! В любом классе найдется парочка-тройка таких вот юных кокеток, испытывающие на прочность мальчишеские сердца просто из любопытства, чтобы поймать восхищенный взгляд, услышать перешептывания, изведать вкус первых женских побед!.. Я таковой не была. Во мне было слишком мало уверенности в себе и кокетства, чтобы быть предметом преклонения или тайных вздохов. Друг, товарищ и брат – как-то вот так.
Но однажды произошла долгожданная перемена. Уже было объявлено, что это моя последняя весна в школе № 9, что на улице Московская. На меня смотрели с интересом – в Москву уезжает! Но вокруг меня образовалась «полоса отчуждения» - я стала временным явлением, почти миражом. Меня словно пережидали… Я тоже в волнении чего-то ждала. И вот на уроке литературы – он был последним, прощальным! – уже объявлено, что осенью я в наш класс не вернусь, и неплохо бы мне было что-нибудь оставить на память одноклассникам, что-нибудь запоминающееся сказать… Что я говорила – не помню. Волновалась так, что в голове звенело от напряжения… Прощалась с друзьями… Но вдруг волнение улеглось и я услышала свой голос: «… и на прощание я хочу подарить вам всем на память своё любимое стихотворение!» (Голова стала легкой, обострились все чувства, открылись зрение и слух, во мне словно вибрировала и пела тонкая струна!..) Михаил Юрьевич Лермонтов. «Мцыри». Читала вдохновенно, прочувствованно…


Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь...

До сих пор помню свои ощущения! В классе изменилось не только настроение – в нём изменилась даже тишина!.. Она стала внимающей, сопереживающей! Я видела глаза – впитывающие, запоминающие!.. Это было моё первое художественное чтение на такой пронзительной, вдохновенной ноте!.. И, пожалуй, последнее – такой полноты обладания душами и сердцами своих слушателей я больше никогда не испытывала…

Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас -
Зачем? .. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах...

Отзвучали последние слова поэмы, я закрыла лицо руками и постыдно разревелась! От напряжения, от горя предстоящей разлуки, оттого, что мне предстояло покинуть не только друзей, класс, школу и город, в котором прошло моё детство, но и бабушку с дедушкой!.. Они вняли-таки маминым уговорам и увещеваниям, что в трудный переходный период от отрочества к юности девочке лучше быть рядом со строгой мамой-педагогом, чем с балующими её и потакающими ей во всём стариками!..

Очень много лет спустя, когда я вернулась в Саранск, оставив в Москве мою юность, и осталась здесь навсегда, мне пришлось однажды встретиться с воспоминаниями о том прощальном выступлении в школе. В наш отдел кадров по объявлению о вакансии пришел наниматься на работу мой бывший одноклассник тех лет. Я была радостно узнана, расспрошена и одобрена, а одноклассник вскоре прошел все проверки и был принят на работу. В одной из наших бесед - летом, в обеденный перерыв, если позволяла погода, мои коллеги любили собираться на лавочках под яблонями - он вдруг сказал: «Друзья мои, если бы вы знали, как Мариантольна стихи читает! Я слышал один раз… На всю жизнь запомнил!» Со всех сторон зашумели – что-то типа «Просим! Просим!» Я смущенно отнекивалась, и тогда мой бывший одноклассник сказал со значением: «Нет, друзья! То был особый момент! Был момент!..»
Да. Был момент. Был…
 

 

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 20 - Из личного архива. Фото-иллюстрации к повести о детстве... (Часть I)
Часть 21 - Как я была маленькой - 15 (продолжение)
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

 

 

 

Прогулки по городу, походы по окрестностям…

Летние  воскресные  прогулки!..

Моих младших сестричек и меня наряжали «на выход» - это значит, что платьица-понаряднее, прически-косички поопрятнее, в волосах красивые банты, надеты-обуты новенькие носочки и до блеска начищенные дедом сандалики. 

Мама в красивом платье,  с легким ароматом любимых духов  «Красная Москва», в «парадных» туфельках,  папа в «гражданском», наглаженный и начищенный  - на службу он ходил в своей  военно - морской форме -   оба молодые и красивые, веселые, улыбающиеся!..  Меня всегда очень радовали восхищенно - одобрительные взгляды прохожих, их улыбки нам навстречу  - да, думала я, вот такие они у меня красивые!   Дощатый тротуар в три широких доски  не позволял всем нам идти рядом, поэтому впереди  всегда  шли дети  - я  вела младшеньких за руки, а за нами, в двух шагах,  мама и папа, гордые своим «выводком». (Ну, куда вы со всем выводком? – говорила бабушка.  Сколько есть – все наши! – улыбался папа.) Цель нашего путешествия – парк.  ЦПКиО им. А.С. Пушкина – так он назывался в пору моего детства. Центральный парк культуры и отдыха… Таким он и был!  В ту пору его смело можно было назвать лесопарком,   такая пышная и густая зелень  царила там!.. Высокие тополя, липы, вязы, клены, буйные заросли жасмина и сирени – весной все это великолепие цвело и благоухало!..  Уютный, залитый летним солнцем парк  с аллеями и тропинками, с площадкой аттракционов, с уютным и прохладным, обязательным в то время читальным залом, где можно было почитать свежие газеты и журналы и отдохнуть в тени… А рядом с ним , на тумбах, вдоль аллеи  -  череда скульптурных портретов классиков русской литературы…  Мы обязательно шли к аттракционам, где малышки катались на лошадках маленькой, «малышовой», карусели… «Покатаемся, доча?» - спрашивал папа, и мы шли к качелям-лодочкам. Как весело было раскачивать лодочку вместе с папой, хохотать и кричать – «Выше! Еще выше!»  Мама волновалась, сердилась, делала знаки рукой – «Хватит! Хватит! Прекратите немедленно!», а мы все раскачивались!.. Вернувшись из «полета» и получив строгий выговор, мы  торжественно обещали «больше так не делать» и все  шли дальше… Сидели, разнеженные, на лавочках, чтобы отдохнули малышки, ели мороженое и запивали его вкусным лимонадом… Позже на каком-нибудь тенистом газоне, на мягкой травке – предварительно обследованном и тщательно «прочесанном» на предмет камней и коряг – мы играли в мяч, и сестренки с удовольствием бегали, играли, веселились. Папа затевал с ними веселую возню, «кучу - малу», с визгом и хохотом.  Но вот, разрумянившиеся и осоловевшие, девчушки начинали позевывать – время к обеду, пора домой – мыться-есть-спать. Папа брал обеих на руки и нес их до самого дома, а мы с мамой шли за ним и тихонько переговаривались, делились впечатлением от прогулки, от игр, от встреч с друзьями и знакомыми.  Случалось, что одна из малышек, а то и обе – засыпали и  склонялись к папе на плечо головками  – слева беленькая кудрявая, Лялечкина, справа – черненькая, густоволосая - Леночкина…

Походы не всегда были такими близкими, случались и дальние. Это было в мае, ярком и праздничном. К первомайской демонстрации готовились загодя – срезали березовые веточки и ставили их в воду, чтобы к празднику распустились молоденькие, блестящие, душистые листочки. Когда они появлялись во всем своем великолепии, на стол выкладывались рулоны  гофрированной белой и розовой  бумаги, тонкая медная проволока, ножницы – бабушка готовилась делать для нас цветущие ветки. К работе привлекались все желающие. Кто мастерить, кто- просто наблюдать. Мама и по  выходным часто была занята школьными делами – проверяла тетради, писала методички, планы, конспекты, так что чаще она вместе с младшими сестренками наблюдала, а мы с бабушкой – творили. Для моей неискушенной души было чудом – вот только что была просто бумага, нарезанная  косыми полосками, и уже родился под бабушкиными пальцами цветок яблони – белый, полупрозрачный, с розоватыми пятнышками на лепестках… А вот роза с красиво отогнутыми краями лепестков, с плотным бутончиком в серединке… Готовые цветы по основанию обкручивались проволочкой, которой потом и прикреплялись к березовой ветке с живыми зелеными листочками.  В результате получались чудесные букеты, с которыми мы шли в школьных колоннах на праздничную демонстрацию  1 Мая.  Мы увлеченно работали над созданием цветов, как вдруг мама отодвинула стул и обернулась к нам -  «Мариш,  мой класс после праздника идет в поход. Пойдешь с нами?»  Пойду ли я ?! Да, конечно! – и я вскочила, заметалась – надо же собираться!  Не прямо сейчас,  - засмеялась бабушка – давай цветы доделаем!   Какие там цветы! Все мои мысли уже были только о предстоящем походе! Ведь это так восхитительно!        Читать далее

 

 

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 19 - Как я была маленькой - 14 (продолжение)
Часть 20 - Из личного архива. Фото-иллюстрации к повести о детстве... (Часть I)
Часть 21 - Как я была маленькой - 15 (продолжение)
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

 

Земляничное варенье

 

 

 

 

       Было лето - самая макушка июля... Этот день в нашем доме начался очень рано, в семь утра к нам во двор должен был приехать автобус из воинской части, чтобы отвезти всех желающих в лес, за земляникой! Одежки-обувки были приготовлены с вечера, но суеты и без этого хватило - бабушка собирала нам с мамой корзинку с «домашненьким» - отварная курочка, помидоры, вареные яйца, соль в спичечном коробке... В дедушкиной фронтовой фляжке-манерке - вкусный компот, в чистую тряпицу завернут каравай хлеба... Тут же - чистое полотенчико, чтобы было чем руки вытереть после еды... Бабушка все продумала, все предусмотрела, все заботливо уложила в корзинку. Мы с мамой умыты - причесаны - одеты. Приготовлены бидоны под ягоды - маме на три литра, а мне - поменьше, на два. На тумбочке в прихожей лежат наши панамки - чтобы солнце головы не напекло. А вот и автобус - водитель несколько раз нажал на клаксон, дал о себе знать - и тут же из всех квартир стали выходить наши соседки, одетые по-походному, с корзинками и бидонами в руках. Женщины весело переговаривались, смеялись, шутили - настроение у всех было отменное! Вот так, со смехом и шутками, мы вошли в автобус, расселись - мама посадила меня у окна! - и поехали! Выехали за ворота военкомата и скоро уже были за городом. Ехали с ветерком - было жарко, окна открыты, тугой ветер бил в лицо, по обочинам дороги мелькали столбы, деревья, проносились мимо деревни - и вот мы в лесу... После шумной и тряской дороги - тишина, слышно, как гудят шмели, как шуршит под нашими ногами густая трава, как на деревьях и кустах опушки перекликаются птицы... Водитель пообещал нам сигналить, чтобы мы нашли обратную дорогу. Ничего, не волнуйся, - сказала тетя Мариша, наша соседка - я в деревне выросла, не заблудимся! С тем и пошли.    

     Углубились в лес - на просеки надо идти, советовала тетя Мариша, да полянки солнечные искать, там земляники - пруд пруди! Разбрелись, аукаем... Лес наполнился голосами, смехом, песнями - тетя Мариша и мама певуньи замечательные, голосистые - полились песни раздольно и вольно, любо-дорого слушать! Я озираюсь, смотрю во все глаза - вот ящерица шмыгнула под куст, я её спугнула с пригретого солнцем пня, вот ежик в траве прошуршал... А цветы!.. На солнечных полянах - разнотравье богатое, тут и дикие колокольчики, и ромашки, и кашка... Мама уже дно бидона давно ягодами прикрыла, а я всё осматриваюсь, любуюсь. Мариша, хватит мух ловить, ягоды собирай! Что же мы, бабушке на варенье ягод не соберем? - усовестила меня мама. Я старательно уставилась себе под ноги - ну, ничегошеньки не вижу! Ты присядь, да листочки приподними - засмеялась мама. Я наклонилась, земляничные листья руками отвела - мама дорогая, сколько ягод! Крупные, рдяные, сочные, еще влажные от утренней росы ягоды - красивые и душистые до головокружения! Я опустилась на корточки и тщательно, ягодка к ягодке, начала собирать ягоды в бидон. Ты ешь, ешь! - обняла меня мама и ссыпала мне в рот целую пригоршню ягод. И ты ешь, ешь! - засмеялась я и протянула ей свои ягоды на ладошке. Смех, возня, догонялки с визгом!.. Я редко видела маму такой такой озорной и не строгой - чаще она была поучающе-строгая, с ней не побалуешься, не поспоришь! Но её дети (она так и называла учеников - мои дети) любили свою молоденькую учительницу самозабвенно и часто называли мамой, по ошибке, конечно, потом ойкали и конфузились, но маме было приятно... Постепенно наши бидоны наполнялись. А тут и тетя Мариша аукнулась где-то совсем рядом. Мы ей ответили, у вскоре она вышла на нашу полянку с двумя полными бидонами земляники. Вот это да! - ахнула я - а почему юбка на коленках грязная и красная? Упали, тетя Мариша?! - бросилась я к ней. Нет, - засмеялась она - что ты! Это ж я на коленях ягоды собирала, вот в соке да пыли и перемазалась вся!

   Заглянула тетя Мариша в наши бидоны, усмехнулась лукаво - Эх, фефёлы! Пошли добирать ягод, а то как же я вас бабушке-то буду возвращать - стыдобушка! Втроем мы набрали ягод доверху, и пошли по тенистой стороне поляны из леса... Мама волновалась, что мы идем не в ту сторону, а тетя Мариша только смеялась в ответ - Да не волнуйся ты так, правильно идём! И тут, словно в подтверждение её слов, где-то совсем рядом прогудела машина - Вот, я ж говорила! Наши сигналят!

      Постепенно все «земляничники» собрались у автобуса, утирали пот со лба, разминали затекшие поясницы - собирать землянику нелегко, поползай-ка на коленях да посиди на корточках, чтобы собрать хоть пол-ведра ягод! Вскоре на траве разложили скатерти и выложили съестное - ешьте, люди добрые! Тут тебе и огурчики молоденькие, еще в пупырышках, и зеленый лук, и свежий черный хлеб с хрустящей корочкой, и жареная рыбка - точно, тетя Мариша вчера жарила, вкусно пахло по всему двору! И наши запасы - помидоры, яйца да курочка - тоже пригодились. Ели дружно, взрослые беседовали неторопливо, а я, наевшись и выпив кружку бабушкиного компота, ушла за цветами для бабушки. Мамино - С опушки не уходи! - было подхвачено эхом и унесено ветерком. Сколько я бродила - не знаю, но букет собрала «охапистый» и очень красивый... Услышала - сигналят, пошла на зов. Прихожу, а наши все уже в автобусе сидят, ждут меня. Мама хотела было меня отчитать за долгую отлучку - да и не была она долгой, всего-то ничего! - но тетя Мариша не дала - Не порть девке удовольствие! Смотри, какой букетище собрала! Кому цветы? - спросила мама. Бабушке... и тебе... - ответила я.

      Бабушка нас ждала - она уже приготовила всё для варки варенья. В сенцах весело гудел керогаз, на солнышке прогревался вымытый и начищенный до блеска большой медный таз с длинной деревянной, отполированной временем и бабушкиными руками ручкой. На самом солнцепеке уже была расстелена ветхая льняная простынка, служившая специально для просушки ягод. Бабушка всегда провяливала ягоды на солнце, немножко, совсем чуть-чуть, до появления едва заметной, прозрачной пленочки - так ягоды не разваривались с сиропе. Бабушка рассыпала собранные нами ягоды на простынке, осторожно разравняла их рукой, тонким слоем распределила, чтобы не слиплись. Таз с сахаром и небольшим количеством воды - на керогаз, и вскоре уже забулькал, запенился сироп. Пенку бабушка сняла - грязь, пыль, что в сахаре была, убрать надо. Готовность сиропа она пробовала очень любопытным способом - брала ложкой из таза сироп и осторожно капала - совсем чуть-чуть! - на ноготь большого пальца. Смотри - говорила она - если капелька бусинкой собирается, не растекается по ногтю -значит, сироп готов! Можно засыпать ягоды. Осторожно пересыпав ягоды с простынки в специально приготовленную миску, бабушка высыпала их в сироп, ведя рукой с миской по кругу, чтобы ягоды равномерно улеглись. По двору поплыл упоительный, легко узнаваемый из тысячи запахов, аромат земляничного варенья! Бабушка убавила огонь - пора помешать варенье. Она никогда не помешивала варенье ложкой, она его встряхивала - поднимала таз над огнем и рывками взад-вперед создавала «волну» из варенья, ягоды менялись местами - можно ставить снова на огонь. Пенка, чудесная ягодная пенка, густой шапкой вздулась над вареньем - тут не зевай, снимай осторожно ложкой и перекладывай в тарелку, остынет - будет лакомство к чаю! Еще раз перетряхнуть - дать закипеть - готово! Разлить варенье в сверкающие чистотой и прокаленные на солнце банки, прикрыть льняными тряпочками от ос, которых слетелось видимо - не видимо на аппетитные запахи, дать остыть, увязать этими же тряпочками и плотной бумагой и - в погреб.

       Варенье у бабушки получалось знатное - красивое, рубиновое, ягодки плавали в сиропе целенькие... В погребе оно густело, земляничины прозрачнели и тяжелели, а когда зимой приносили из сарая баночку варенья к чаю и открывали её, по всей квартире разносился густой земляничный запах,  запах лета и леса!..

 

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 17 - Иллюстрации к моему детству...
Часть 18 - Моей подруге ОШВЕ - "Городок"!..
Часть 19 - Как я была маленькой - 14 (продолжение)
Часть 20 - Из личного архива. Фото-иллюстрации к повести о детстве... (Часть I)
Часть 21 - Как я была маленькой - 15 (продолжение)
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

 

 Ко мне вчера ворона залетала...

 Очаровательное создание - перышки блестят, глазки сверкают!..

 

            Дома меня не было, но я ключик для друзей всегда под половичком оставляю...

Она записочку мне оставила, мол, зовут меня klari126, извини, что не наскандалила, прилечу еще!  Такая милая, озорная, весёлая птичка!  Вот сижу дома, ни шагу за ворота - жду! Вдруг прилетит?

А пока жду, расскажу Вам то, о чем напомнил мне визит klari126... Кларисса, и тебе тоже, слушай!:)

  Животных в нашей семье любили всегда, сколько себя помню - кошки и собачки всегда рядом паслись!:) Но вот однажды бабушка вернулась с огородика, что раскопали-засеяли хозяйственные соседушки во дворе дома, и  принесла в фартуке, присобраном подолом  к поясу,  что-то живое. Оно ворочалось, копошилось в фартуке и покряхтывало-поскрипывало  тихонько. Я бросилась к бабушке, тереблю фартук, пытаюсь отогнуть хоть краешек, но бабушка отвела мои руки в сторону и заговорщиски прошептала - тссс, не напугай, стой тихонечко, сейчас увидишь!

   Я замерла и замолкла. Бабушка расправила фартук и  осторожно поставила на кухонный стол черную с серой головкой небольшую птицу, перья у неё топорщились, клюв был приоткрыт и она бспокойно переступала "куриными" лапками. Кто это? - спросила я. Бабушка ответила - По-моему, ворона молоденькая, у мальчишек отняла, они её  с дерева сбили. Спрашивала у Миколы - (сосед наш, украинец), он сказал - то ворона чи галка. Товорона Чигалка?! - обрадовалась я - Ба, давай себе её оставим!  - Оставим-оставим, куда ж её отпускать, крылышко-то у неё помято... Будешь за ней ухаживать? Ооо! Конечно, буду! Наша Товорона Чигалка жила у нас всю осень и зиму, окрепла, выросла в огромную воронищу с блестящим оперением (Микола шутил - Григорьевна, ну откормила птаха, пора его теперь   в суп ! Я - ну реветь и загораживать спиной свою Товорону Чигалку - не пущу, мол, в суп!Тьфу ты, скаженный!- ругала его бабушка - не пугай девчушку!). Ворона ходила за мной по квартире, как собачонка, небольно клевала-пощипывала, кудахтала курицей...однажды я застала такую картину: расхаживает ворона по полу со щепкой для рстопки печи в клюве и, наклоняя голову то вправо, то влево, долбит щепкой в пол и кудахчет - "Коооо-ко-ко-ко-ко!" Где только наслушалась?! Запрыгнет бабушке на плечо и трется головкой о её щеку, а потом ущипнет за ухо и - была такова! Норовила напугать меня, застать врасплох - спрячется на шкафу, а потом неожиданно выскочит, слетит вниз, громко хлопая крыльями и "Кааарррр!" во всю глотку! А много ли надо пятилетней девчушке?! Я на подначку легкая! Хохот, беготня, пух и перья!!! По весне бабушка стала осторожно, по чуть-чуть, ненавязчиво так готовить меня к неизбежному расставанию.  Мол, птица должна жить вольно. Мы её подлечили, подкормили, вырастили - пора ей в свою стаю возвращаться. А не захочет - что ж, приютим навовсе... Осенью отпустили мы Товорону Чигалку на волю. Она улетать не хотела - долго не понимала, что мы от неё хотим и что она отныне птица вольная, топталась, вспархивала и опять подлетала - словом, сердечко моё любящее чуть в клочья не разнесла, но улетела-таки... А ведь возвращалась!  Прилетела на нашу березу,что возле окна, мы с бабушкой вышли на неистовое карканье - она спорхнула тяжело на бабушкино плечо, потерлась о щеку привычно , покосилась на меня хитрым глазом и - улетела!.. Прощаться прилетала - сказала бабушка. Вот такая рассказочка про Товорону Чигалку:) 

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 13 - Как я была маленькой-12
Часть 14 - Как я была маленькой-13
Часть 15 - Ко мне вчера ворона залетала...
Часть 16 - Жигулевские горы. Ностальгия...
Часть 17 - Иллюстрации к моему детству...
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Театр, гроза и фонтан с лебедями

Летний обед в воскресный полдень был вкусным и легким - бабушка приготовила окрошку и нажарила ржаных гренков - черный хлебушек, нарезанный тонкими поперечными ломтями и поджаренный на подсоленном растительном масле. Когда все члены семьи уже готовы были разойтись из-за стола каждый по своим интересам, мама вдруг сказала: - Мариша, вы с бабушкой сегодня вечером идете в театр! Я, еще ни разу не бывавшая в театре, ахнула - В теааатр?! «Тихий час», положенный нам в выходные дни, не состоялся - мы с бабушкой обдумывали наряды, колдовали над прическами, дед до зеркального блеска начищал нам башмачки, хлопот было много, но то были приятные хлопоты! Нас торжественно проводили до ворот, и вот мы уже идем, держась за руки и благоухая бабушкиными духами (совсем чуть-чуть, только за ушками!), по согретым июльским солнышком широким доскам тротуара к воротам парка, что на улице Московской. От ворот - прямо, по широкой аллейке среди густых кустов сирени к круглой площадке, в центре которой фонтан с тремя лебедями. Лебеди привстали на лапках, вытянули шеи и сомкнули широко расправленные крылья, а в центре созданного ими круга - струйки воды, с журчанием и плеском падающие в чашу фонтана. От фонтана влево - и опять между кустами сирени - к Зеленому театру, где летом давала спектакли труппа Мордовского муздрамтеатра и проходили концерты местной филармонии и заезжих гастролеров. Нам предстояло увидеть (и услышать) «Баядеру». По дощатым ступеням мы поднялись к открытым настежь дверям и вошли в зал. Публика уже рассаживалась по местам, в зале приглушили свет и гул голосов стал затихать. Мы с бабушкой заняли наши кресла. Бабушка, увидев, что я волнуюсь - вцепилась в подлокотники, аж пальчики побелели! - ободряюще улыбнулась мне и погладила по руке. Я не смогла бы пересказать содержание спектакля; не помню, понравилась ли мне музыка, даже героев по именам назвать вряд ли смогла бы, но я хорошо помню свою оглушенность, ошеломленность и растерянность - столько всего сразу: музыка, танцы, пение, красивые костюмы!... Когда занавес сомкнулся в последний раз и актеры, выходившие на поклон, больше не появились, я посмотрела на свои ладошки - они были красными и горели от аплодисментов. Пока мы в толпе зрителей медленно проходили к выходу из зала, бабушка придерживала меня за плечи, чтобы я в темноте не споткнулась - свет уже почти везде погасили... Она спросила меня - Тебе понравилось? Я молча кивнула, и бабушка не стала вопросами и подробностями разрушать тот красочный и шумный мир, в котором я все еще пребывала. Но то, что обрушилось на нас при выходе из театра, мгновенно вернуло меня с небес на землю! За дверями театра бушевала яростная июльская гроза! Спрятаться было негде, и бабушка, решительно поддернув повыше юбку одной рукой, другую протянула мне - Побежали, Маришка? И мы побежали! Пробегая мимо фонтана, я увидела мокрых, глянцевых от воды и абсолютно счастливых лебедей, которые выгнули свои тонкие шейки и подставили грудки под отвесно падающий ливень! Ах, как мы бежали! Как отчаянно, как весело было мне! Гром падал нам прямо на головы и мы пригибались пониже, молнии с треском рвали черное небо и вонзались в землю прямо у нас под ногами. Ливень хлестал такой, что через минуту на нас не осталось ни одной сухой нитки - но бабушка держала меня за руку, ободряла меня улыбкой, и мне не было страшно! Мы бежали быстро, повизгивая и хохоча, до самого дома - благо бежать было недалеко, всего-то метров триста! В дверь дома мы ввалились исхлестанные ливнем, взъерошенные, как мокрые курицы, но веселые и разгоряченные - Ух ты, щеки-то какие - хоть прикуривай!, сказал дед и привычно ущипнул меня за щеку, легонько, ласково... Спала я в эту ночь крепко и снился мне... нет, не театр, мне снился ливень! Добрый, щедрый летний ливень! И бабушка.



Театр, доверие и свекровь.

Мой второй поход в театр состоялся зимой этого же года - мама принесла мне билет и сказала: Мариша, завтра пойдешь в театр! В теаааатр?! - опять обрадованно завопила я - С бабушкой?! - Нет, без бабушки. Билет у меня всего один. Ты большая, разумная девочка и должна быть самостоятельной. Я тебе доверяю. Ты рада? - Конечно, рада! Но - без бабушки... - Ничего, сказала мама, - Я объясню тебе, как найти театр! Мама подробно объяснила дорогу и я старалась ни на шаг не отступать от ее инструкций - мне доверяют! - и вот я уже стою перед старинным зданием из красного кирпича с нарядным балконом над входом и двустворчатой парадной дверью из темного дерева. Вошла и, как велела мама, сдала в гардероб шубку и валеночки, переобувшись в любимые башмачки. Прошла в зал, нашла свое место и уселась поудобнее в кресле. На сцене уже шло первое действие сказки «Золушка», а я все еще озиралась по сторонам - глаза привыкли к темноте зала, и я рассматривала ложи, балкон, тяжелый бархатный занавес, красивые кресла, вдыхала театральный запах - смесь из запахов пыльных кулис, ароматов духов и пудры, театрального грима и смоченных водой досок сцены... Вокруг меня засмеялись дети - что-то смешное происходило на сцене! Я отвлеклась от созерцания и начала следить за действием. Милая, добрая, чумазая Золушка... Её грубая и жестокая мачеха... Любящий, но такой робкий и нерешительный отец... Две её сводные сестрицы - тощая, горластая и очень вредная Гортензия и забавная, глуповатая, но добродушная Жавотта, рыжая и нелепая, с густым румянцем во всю щеку... В антракте я высунулась было в фойе, но тут же отпрянула - там бесчинствовали дошколята и младшие школьники, такие же, как я! Засидевшиеся, они упоенно разминались - носились с воплями и смехом по просторному фойе, а утомленные смотрительницы стояли с растерянными улыбками на лицах вдоль стен. Я предпочла юркнуть в зал и сесть на свое место. Суета и шум мне и в детстве не нравились. Второе отделение спектакля все расставило на свои места - добро вознаграждено, зло наказано и высмеяно! Домой я шла уже в сумерках - зимой темнеет рано. Город был сказочно красивым, чистеньким - все неказистости прикрыл свежевыпавший снежок! Фонари светили тускло, желто - их матовый, неяркий свет мягко освещал улицу... Возле фонарей кружились редкие снежинки... Дома я ответила на все вопросы взрослых и уселась рисовать. Я увлеченно рисовала Золушку - вот она в грязном чепце, с метелкой... А вот она в сверкающем платье и хрустальных башмачках на балу... Рыжая Жавотта получилась очень смешной - толстая, белолицая, с ярким румянцем, с забавной прической- «башенкой»! Бабушка подошла ко мне, села рядом и, рассматривая мои рисунки, спросила - Тебе понравилось? С тобой мне бы больше понравилось, - тихо ответила я и приложила палец к губам - не стоит расстраивать маму, она очень довольна, что старшенькая впечатлилась театром настолько, что сразу же кинулась к столу, рисовать!..
Что касается рыжей Жавотты - жизнь снова свела нас вместе, да еще как! Я была уже совсем взрослой, вышла замуж, и однажды мы с сестрой мужа Инной рассматривали старые театральные фотографии - родители мужа служили в театре. И вдруг на одной из фотографий я увидела ту самую Жавотту из детства! - Инна, я её знаю! Это Жавотта! Я в детстве была на спектакле!, - в радости завопила я. - Мариш, да это же наша мама, она Жавотту играла! - рассмеялась в ответ Инна. Она рассказала мне, как маме для создания нужного образа вкладывали за щеки ватные тампоны, а на грудь, живот и попу - ватные «толщинки», как выбеливали ей гримом лицо и рисовали яркий румянец, как плели парик - «башенку» из рыжих волос, напялив его на болванку - театральные дети, они видели все секреты гримеров, костюмеров и постижеров! Надо сказать, им эти знания не помешали восторгаться театром и любить его.

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 12 - Как я была маленькой-11
Часть 13 - Как я была маленькой-12
Часть 14 - Как я была маленькой-13
Часть 15 - Ко мне вчера ворона залетала...
Часть 16 - Жигулевские горы. Ностальгия...
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Сарай и землянка

Дощатый тротуар огибал тщательно возделанный и огороженный штакетником огородик с аккуратными грядками, где буйно росли разная огородная зелень и овощи, домик Сердюковых (бывшая людская) с палисадником, утопающем в цветах - ах, как пышно цвели мальвы! – и приводил нас к длинному ряду деревянных сараев – на каждую квартиру свой сарайчик с погребом. В сарайчиках хранилась всяческая рухлядь, которую жаль выбросить, лопаты, грабли, топоры и прочая хозяйственная утварь. А также в нашем сарайчике стоял огромный старый бабушкин сундук, крашеный коричневой краской. Добротно сработанный из сухих, хорошо подогнанных досок, кованый железом, с тяжелой крышкой, он хранил много памятных вещей. Там я находила бабушкины платья и старенькие туфельки на пуговках, наряжалась, подвязывала пояском талию, подбирала юбку покороче, обувала синие туфельки на каблучках-рюмочках и превращалась то в сказочную принцессу, то в Золушку, то в королеву… Вот-вот, добродушно ворчала бабушка, в принцесс играет, нет бы в доярку поиграть, и мы обе смеялись.
Погреб хранил для нас припасы на зиму, поэтому за ним тщательно ухаживали. По весне вынимались-выбрасывались остатки солений-квашений, дубовые бочки поднимались из погреба, отмывались-отскребались до белизны, просушивались. Погреб проветривался все лето, периодически бабушка жгла там сухие стебли чернокорня – отпугивала мышей. Осенью наступала пора закладки в погреб новых запасов. В погребе был отсек для картошки, которую нам привозили солдатики для всего двора сразу и сгружали с машины у сараев мешки, выкликая фамилии по списку. Картофель рассыпали на траве, просушивали, перебирали и опускали на хранение в погреб.
Засолка огурцов и помидоров - дело особое. Бочки распаривали кипятком, чтобы они не протекали, подбивали поплотнее железные обода. Когда горячая вода переставала сочиться между досочками , воду сливали и бочки опускали в погреб. Огурцы высыпались из мешков в тазы и корыта, тщательно мылись (до скрипа!) в нескольких водах, замачивались на какое-то время. Я с удовольствием  помогала маме и бабушке, малышки тоже крутились рядом, и моим делом было следить, чтобы они не лезли в воду.   Читать далее

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 11 - Как я была маленькой-10
Часть 12 - Как я была маленькой-11
Часть 13 - Как я была маленькой-12
Часть 14 - Как я была маленькой-13
Часть 15 - Ко мне вчера ворона залетала...
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Сестренки.

Я не видела маму беременной, не прикладывала ладошки к ее животику, чтобы почувствовать, как брыкаются малютки, не волновалась в ожидании исхода родов – я была семилеткой и мало что понимала. Я просто знала с бабушкиных слов, что скоро у меня родятся братики или сестрички – что будет двойня, врачи тогда определяли по сердцебиению, а сердечек билось два…
Уставшая в длительном переезде из Жигулевска во Владивосток, я тихо стояла и смотрела на кровать, где на белоснежной простынке лежали мои сестрички – Лена и Ляля. Лена старшая, она на 45 минут старше Ляли, сказала мне мама. Малышки были очень хорошенькие и совершенно разные: Лена покрепче и с черноволосой головкой, Ляля – худенькая и беленькая. Но они одинаково брыкались и ловили воздух ручками. Можно ли их потрогать? Да конечно, только осторожненько! Я подошла ближе и погладила по щечкам обеих сразу, и они обе одновременно поймали ручонками мои пальцы и потащили их в кругленькие влажные ротики. Взрослые засмеялись – поймали тебя! Я разомлела от счастья – признали! Купания, кормления, стирка пеленок и подгузников – все это теперь бабушка делила с мамой пополам. Это так непросто – растить двойню! Девочки наши умудрялись жить в режиме «спать-орать-кушать» по очереди, одна спит, вторая орет и «с точностью до наоборот», не обязательно в этом порядке. При внешней несхожести они и по характеру были совершенно разные. Лена активная, напористая, она и плакала громко и требовательно, и ела жадно – присасывалась к маминой груди, а позже к бутылочке накрепко и отваливалась только наевшись, сытенькая, не отвлекаясь и не «нежничая». А Ляля плакала тихо, словно жалуясь, сетуя, что ее не слышат, ела спокойно, медленно, отвлекаясь, теребила ручками пальцы «кормилицы», могла оторваться от еды только для того, чтобы посмотреть в лицо и улыбнуться.
Во Владивостоке мы прожили недолго. Дети часто болели в сыром климате, папа оставил любимое море и мы переехали в привычную для нас среднюю полосу, в Саранск.
Квартира №3, в которой мы жили на ул.Московской в доме 23, была трехкомнатной. На самом же деле она была очень небольшой. В сенцах была отгорожена «летняя кухня», где бабушка готовила на керогазе нам всем еду, там едва помещался крохотный разделочный столик, рядом – большая табуретка с керогазом. Из сеней тяжелая, обитая ватой и дерматином дверь вела в зимнюю кухню (она же прихожая, и ванная, когда детей купали), где у левой стены стояла кирпичная плита с топкой, поддувалом, вьюшкой и прочими интересными приспособлениями, которые теперь мало кому знакомы. Сверху в плиту был вложен лист из толстого металла с конфорками – съемными кружками, чтобы можно было увеличивать и уменьшать площадь нагрева под кастрюльками-сковородками. В топку закладывались сухие дрова, которые хранились в сарае и в сенцах вдоль стен. Из поддувала совком на длинной ручке выбирали золу, которая сыпалась сквозь решетчатое дно топки, а вьюшку – задвижку в трубе – задвигали только когда прогорят дрова и угли от них покроются серым пеплом, иначе можно угореть, говорила бабушка. У противоположной стены стоял кухонных стол – большой, пузатый, с дверцами. В нем хранилась кухонная утварь и посуда. В углу дед с папой соорудили кладовку, где стояли ведра, тазы, веники, лежали тряпицы для уборки и висело на крепком гвозде большое оцинкованное корыто – в нем стирали белье и купали детишек.
Из кухни дверь влево вела в крохотную комнатку, где стоял маленький стол – тот, который мне смастерили еще во Владивостоке для школьных дел – и дедов топчан. Из кухни прямо – самая большая комната, ее так и называли – «большая», у окна письменный стол, за которым я делала уроки и по вечерам мама проверяла тетрадки. Справа от стола – мой диванчик, над ним полочка с семью слониками и балеринками из «пены». У правой стены – бабушкина кровать, а посредине комнаты неизменный круглый стол под узорчатой скатертью и оранжевым абажуром над ним.
Отапливалась наша квартира печкой-голландкой, черной лакированной красавицей, которую мы все очень любили. Она занимала центр квартиры, и все комнатные перегородки «отсекали» от нее фрагменты так, что в каждой из комнат для отопления был свой кусочек печки. У бабушки с печкой были особые отношения, печка доверяла только ей, если протапливать квартиру брались папа или дед, она капризничала, плевалась дымом, и бабушка так или иначе отодвигала горе-истопника подальше от топки и спасала положение – вытаскивала на прибитый к полу черный железный лист чадящее полено или кочергой укладывала дрова так, как печке хотелось. Печка облегченно вздыхала, начинала весело гудеть, и все были довольны. Мы любили вечерами посидеть перед открытой топкой – наблюдали за игрой огня, тихо переговариваясь, пока сестренки не засыпали на коленях мамы и бабушки, тогда их относили в кроватки. Из большой комнаты влево была дверь в комнату мамы и папы, где стоял большой зеркальный шкаф – папа очень гордился этой первой покупкой, их кровать и две железные кроватки детские кроватки с сетчатыми, как гамак, боковинками, которые опускались-поднимались по желанию. Там же стоял разрисованный бабушкой фанерный ящик с детскими игрушками. Подросшие сестрички воспитывались в строгой дисциплине, и убирать раскиданные игрушки они должны были сами. «Девочки, убираем игрушки, моем личики-ручки-ножки-попы, словом, «на горшок и спать!». Ляся тут же откликается и начинает сновать по комнатам, собирая и принося в ящик игрушки. Лена делает это медленно, с ленцой, а потом и вовсе демонстративно усаживается на горшок, мол, есть дела и поважнее игрушек. А книжек и игрушек в нашем доме всегда было множество! Папа и мама баловали-радовали нас троих одинаково, деления по принципу «младший-старший» не было, всем троим по конфете, всем троим по игрушке, таковы были правила в семье.
Папа или дедушка под Новый Год приносили и устанавливали елку, такую большую, какую только можно было поместить в нашей небольшой квартире. Мебель стояла тесно, и иногда бабушкина кровать переезжала в кухню, а ее место занимала елка. Со шкафа доставали черный ящик с узорными коваными накладными запорами – он запомнился мне еще по Жигулевску – и с небольшим застекленным окошечком в крышке (при перевозке в контейнере до Владивостока окошечко разбилось, и его так и не остеклили), сквозь которое проглядывал толстый слой ваты. Вату бережно снимали и взору отрывались волшебные вещи! Каких игрушек там только не было – изящные балерины в сверкающих пачках, сделанные искусными мастерами из ваты (сверкали они бертолетовой солью, которую мы называли «снегом»), куколки на качелях, расписанные вручную тяжелые стеклянные шары, длинные разноцветные бусы, серебристые самолетики и люстры, очень похожие на настоящие… Мама и бабушка увлеченно украшали елку, я подавала им игрушки, осторожно высвобождая их из ватных гнезд. Под елку укладывали горкой вату из черного ящика, освобожденную от игрушек, и торжественно устанавливали Деда Мороза – бабушка заранее обновляла ему ватную бороду и брови, а если было нужно – подкрашивала красной акварелью облупившиеся щеки и нос. Елка получалась на славу! Не побоюсь показаться ностальгирующей старушкой, для которой все, что «было раньше = было лучше», скажу – елки и сосенки в моем далеком детстве действительно пахли лучше! Да что там «лучше»! Они просто-напросто пахли! Пахли смолкой, хвоей, морозной лесной свежестью! (А сегодня мы устанавливаем в доме под Новый Год «сухостоину» с желтой хвоей, которая если и пахнет, то ближайшие полчаса, пока не обсохнет растаявший снег…) Под елку 31 декабря вечером взрослые тайком от нас укладывали подарки. В Деда Мороза я, восьми- девятилетняя дылда, не верила, а поэтому частенько разыскивала подарки по секретным местечкам и почти всегда уже знала, что мне подарят. Тем не менее радости и удовольствия от подарков не убывало. Чего только нам не дарили! Книжки, игрушки, сладости! А однажды мне подарили огромную, редкостную по тем временам коробку карандашей, в которой ярусами располагался набор из 72 оттенков цветов! Я нянчила эту коробку, нюхала «новенький» запах древесины и красок, исходивший от карандашей, так долго, что однажды мама спросила: «Что же ты не рисуешь новыми карандашами?». Я смутилась и ответила – «Мне их жалко…»
С Новым Годом связано много воспоминаний – вот папа принес из военкоматского спецмагазина два небольших «фруктовых» ящика мандаринов, и дом наполнился запахом цитрусов… Куда столько, спросила практичная бабушка! Чтобы есть, ответил папа. И мы ели, кто сколько мог. Аллергии и диатезы появились уже позднее, у наших детей.
А вот мы с Людочкой Зотовой кружимся в марлевых пачках – девочки-«снежинки» на празднике Новогодней Елки в военкомате. Все ребятишки в карнавальных костюмах: Вова Клоков – Буратино, Вова Киселев – принц из сказки, Света Сердюкова – лисичка. Мы дружно поем песни и рассказываем стихи, играем в подвижные игры с беготней и хохотом. Родители смеются, хлопают в ладоши, радуются, что их детям хорошо и весело.
К Новогоднему Утреннику в школе мы с бабушкой готовились долго – шили украинский костюм, плели из искусственных цветов венок с разноцветными лентами, даже сапожки мне соорудили из резиновых, обшив-обтянув их красным сатином. Получилось замечательно! Мне дали приз – резинового ежика и пакет сладостей – и сфотографировали на память! Фотография эта до сих пор хранится в моем альбоме.
Но вернемся в наш дом, что на Московской, 23…
Мама работала в школе, папа в военкомате, дед проектном институте и возвращались они домой только под вечер. Бабушка сильно уставала, умудряясь совмещать уход за детьми и их воспитание с нескончаемой работой по хозяйству. Сестренки росли, и скоро их отдали на воспитание в ясельную группу детского сада. Не сказать, что это сильно разгрузило бабушку. Малышки часто болели – то в садике подхватят инфекцию, то я из школы принесу в дом какую-нибудь очередную хворобу… Но как-то справлялись все вместе.
Девочки заговорили рано, очень любили, когда им читали книжки или рассказывали сказки. Длинные зимние вечера все в доме коротали за чтением. Если мама приносила домой новую книжку, то на прочтение ее устанавливалась очередь или устраивались «громкие читки», «вслух с выражением». Телевизора в доме не было, и единственным «окном в мир» для всех нас было радио. «Не шумите, дедушка новости слушает» - было для нас законом. Мои ровесники наверняка помнят радиопередачу «Театр у микрофона» - у радиоприемника собиралась вся семья. Верхний свет гасили, приглушалась темным платком настольная лампа и дом наш становился театром… Малышки опять засыпали у взрослых на коленях, мы слушали голоса артистов и звуки спектакля, а образы создавались у каждого свои.. Сестренки очень любили слушать детские передачи. Сидели воскресным утром рядком на диване, чинно сложив ручки на коленках, и слушали по радио незабываемый голос Любезнова: «Здравствуй, дружок! Хочешь, я расскажу тебе сказку?...»
Ляля и Лена легко обходились обществом друг друга, ведь партнер для игр всегда рядом. Однако им очень нравилось, когда мама и бабушка уходили по делам, оставляя малышек под моим присмотром дома. Развлекая сестричек, я придумала игру в «Сонечку», наивно полагая, что им это нравится – девочки мои по очереди были «Сонечкой-маленькой девочкой». Её следовало пеленать, заворачивать в одеяльце и укладывать спать на дедушкиной кровати. Я – будто бы мама будто бы уходила на работу, а Сонечка спала на кроватке. Потом я возвращалась, «понарошку» кормила ее кашкой, умывала, расчесывала, сажала на горшочек и др. и пр. … Сейчас-то я понимаю, что по сути это была игра в живых кукол, что так я осуществляла мечту всех девочек иметь живую куклу, такую, чтобы она говорила, ходила, пела, танцевала и в то же время могла послушно сидеть в уголке, когда надоест… Но тогда мне казалось, что они, как и я, получают от игры огромное удовольствие. Ленусе эта игра тем не менее быстро надоедала, и она, насупившись, отказывалась упаковываться в одеяло. А Лясенька терпеливо изображала Сонечку, пока я не говорила, что все, мол, хватит, пойдем почитаем. Читать?! Да с превеликой радостью! – было написано на Лясином личике большими буквами. Хорошо еще, что одних нас оставляли редко, а то выработалось бы у сестренок с моей помощью стойкое отвращение к «маленьким Сонечкам»!

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 10 - Как я была маленькой - 9
Часть 11 - Как я была маленькой-10
Часть 12 - Как я была маленькой-11
Часть 13 - Как я была маленькой-12
Часть 14 - Как я была маленькой-13
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Горка

Зимний двор от постоянно сыплющегося с неба снега чистили солдатики – огромными деревянными лопатами счищали снежные намёты от ворот к сараю, под нашу любимую лестницу. Вскоре снежная куча превратилась в гору, которая доставала почти до верхней площадки лестницы. Вся дворовая ребятня с удовольствием её осваивала. Снег постепенно слежался, уплотнился, и в этом снежном монолите мы рыли окопчики, прорывали «тихие сапы» - тайные ходы к противнику, устраивали снежные побоища, осады-обороны крепости, разведки, дозоры и осуществляли прочие мальчишеские фантазии на тему «играем в войну». А мальчишек в нашем дворе было по пальцам пересчитать: Володя Клоков – наш одногодок, Володя Киселев и Виталя Сердюков – чуть старше, мелюзга вроде Саньки Данейкина и Женьки Шкляева в расчет вообще не принималась, как не принималась и в игры. Санька охотно играл с моими сестренками, Лялей и Леной, а Женька постоянно лип к нам, старшим, и отчаянно путался под ногами. Если его не принимали в игру (мы играем двое на двое, а ты не считаешься!), он ревел трубным басом и звал свою худенькую, юркую, крикливую бабушку – «Бааааб! Они опять говорят, что я не считаюююсь!».
В тот вечер мы затеяли на горке очередную «войну», отчаянно сражались снежками, проползали во вражеский тыл по прорытым тоннелям, орали до хрипоты «Уррррааа!» и «Впереееед!». Вовки -Клоков и Киселев – сражались, мы со Светой Сердюковой и Людой Зотовой были санитарками, перевязывали и лечили «раненых». Вовка окопался на самой вершине горы и, «защищая высоту», решил пострелять – подпрыгнув, он сбил с крыши сарая огромную сосулищу. Перехватив ее наподобие винтовки, пристроил себе под подбородок широким краем, завел «тра-та-та-та!!!», обстреливая подходы к высоте. Мне уже порядком надоело оттаскивать раненых и накладывать бинты. Разгоряченная боем, я змейкой проскользнула на лестницу и с диким воплем сиганула вниз, прямо на эту ледяную винтовку – видимо, надеясь ее разбить или хотя бы выбить из Вовкиных рук. Вовка ойкнул, выпустил оружие и приложил забитые снегом варежки к скуле. Когда он их отнял, у всех нас округлились глаза – снег окрасился красным, я поранила Вовку до крови! Светка быстренько, бочком-бочком и домой (главное – вовремя оторваться!), на худеньком Людкином личике большие глаза стали просто огромными и застыли, не мигая. Вовка Киселев переминался с ноги на ногу, но не уходил. Я прикладывала Вовке снег к ране, она все сочилась кровью. Поднялся ветер, посыпался колючий мелкий снег, пора бы и по домам, но чувство вины не разрешало уйти - ведь это я поранила Вовку, я – виновата! Принимать решение тоже пришлось мне – надо в больницу, зашивать рану! Откуда что взялось! Я решительно отмела сомнения и скомандовала – «Идем!» Вовка Киселев отступил с позиций - родители ругать будут! – и пошел домой, а испуганная Людочка Зотова так и пошла за нами, не мигая и ничего не говоря. Метель разошлась не на шутку, но мы упрямо преодолевали ветер и снежные вихри. Сколько мы блуждали по городу и где искали помощи – не помню. Мне было очень страшно, что заблудимся, так как от двора я отходила редко и город почти не знала. (Наш «ареал» был от ул. Республиканской до горы, включая парк им. А.С.Пушкина). Но я помнила, что детская поликлиника была тогда в одноэтажном небольшом доме на спуске к речке Саранке ниже теперешнего радиотрансляционного центра, сейчас там все старые здания снесены и о детстве моем мало что напоминает, разве что само место – «Тут тогда было то-то и то-то…». Сторожиха из поликлиники направила нас в больницу, а вот куда мы шли и далеко ли – начисто вылетело из памяти от еле сдерживаемой паники, которую все-таки побеждало чувство ответственности и желание помочь. «Добрые люди, помогите!» - мне очень хотелось плакать, но я крепилась. О том, что домашние меня уже ищут, волнуются, я в тот момент не думала. Где вы, добрые люди? Нашлись- таки добрые люди, оказали помощь – наложили Вовке шовчик на рану («Ничего страшного, небольшой порез, только кожа рассечена, сейчас обработаем, шов наложим – быстренько заживет, не пугайтесь!»). Вовка сопел, стараясь сохранить мужественное выражение лица, Люда все еще не мигала, глаза были огромными и глубокими от ужаса. Добрые люди пожалели замерзших испуганных ребятишек, нянечка напоила нас горячим чаем с печенюшками и проводила на крыльцо. Домой мы шли уже бодрее. Метель улеглась, ветер стих и до Московской улицы мы добрались быстрее – так нам казалось. Еще издали мы увидели наших родных – мои бабушка и мама, Людочкина родители, Вовкин папа… Одежда их была занесена снегом – видно, искали они нас уже давно. «Где вы были?!» - вопрос один на всех. Мы помолчали, и я поняла, что отвечать придется мне. За всех. Долго сдерживаемые слезы были уже очень близко, и чтобы не разреветься при всем честном народе, я говорила рублеными фразами, внятно и четко, как рапортовала: «Мы играли в войну. Я поранила Вовку сосулькой. Шла кровь. Мы пошли в больницу зашивать рану. У меня не было времени всех предупредить. Простите меня». Коротко и ясно. Вовкин папа метнулся к сыну, приподнял его подбородок, увидел сухую чистую повязку и немного успокоился. Кроткая Людочкина мама тетя Мариша вздохнула, погладила меня по голове, обняла Людочку за плечики и повела домой. Людочка наконец оттаяла, глаза ее ожили, и по дороге что-то тихо рассказывала маме. Мои мама и бабушка молча повернулись и пошли к дому. Я, поникшая, обессилевшая от внутренней борьбы, поплелась за ними, еле передвигая ноги. Дома к нам кинулись дед и папа, они тоже искали меня по всему «околотку» и только что вернулись. Что? Где? Как?... Мама начала что-то говорить на повышенных тонах, но бабушка жестом остановила её и повернулась ко мне: «Есть хочешь? Супчику горяченького, а?» Я поняла, что никто меня ругать-отчитывать не будет, облегченно перевела дух и… заревела в голос! Как же я жаловалась, как плакалась! И страшно-то мне было, и заблудиться боялась, и Вовку жалко, и Людка все время отставала, пришлось ее за руку вести, и снег в лицо, и собака за нами долго бежала и лаяла, я-то не боюсь, а они… Я захлебывалась слезами и словами, а бабушка гладила меня по плечам: «Ну, все…Ты молодец! Молодец! Ты уже совсем большая! Только уж больше не пропадай без предупреждения – ведь Вовку мог отвести к врачу кто-нибудь из взрослых. Я, например. Ну, все!... Все!...) И действительно – все… Я дома. Дед одобрительно хмыкнул и ущипнул меня за щеку. Папа ободряюще улыбнулся. Мама поцеловала перед сном. Я провалилась в сон мгновенно.

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 9 - Как я была маленькой - 8
Часть 10 - Как я была маленькой - 9
Часть 11 - Как я была маленькой-10
Часть 12 - Как я была маленькой-11
Часть 13 - Как я была маленькой-12
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Березы

Февраль был капризен, непостоянен – то морозы, то оттепели, то снег, то дождь. Ветры завывали в трубе черной лакированной «голландки», обогревающей нашу квартиру зимой, и ломились в окна – «Пусссстиииии! Пусссстииии!» Вечерами у нас дома было особенно уютно и тихо – сестренки-малышки уже спят, мама сидит за столом и под настольной лампой-«грибком» проверяет тетради своих учеников (она преподавала французский язык сначала в школе №6, а позже – в школе № 20), папа и дедушка читают, бабушка завершает хозяйственные дела. Вот она, накинув шубейку, вышла во двор ненадолго, вернулась и тихонько подошла ко мне: «Одевайся, пойдем во двор, я тебе что-то покажу…», шепнула она. Я долго не медлила, и вот мы уже во дворе, идем по скользкому тротуару к старым березам, что возле сарая. Утренняя оттепель сменилась легким морозцем, ветер уже не беснуется, а лишь легонько остужает щеки. Небо высокое, темное и от края до края усеяно яркими звездами. Возле берез бабушка остановилась, приобняла меня за плечи и тихо сказала: «Слушай!...» Я вслушалась в тишину сонного двора и недоуменно подняла глаза на бабушку. «Слушай внимательно!», улыбнулась она. Я вслушалась и – вот оно, слышу! Тоненький, нежный, еле слышный перезвон! «Что это, бабуль?», хриплым шепотом спросила я, потому что горло перехватило от волнения, охватившего меня в ожидании чуда. Бабушка молча подняла глаза на березы, я следом за ней. Промокшие под снегом и дождем тонкие березовые веточки, прихваченные неожиданным морозцем, покрылись прозрачным слоем льда, словно лаком. Ночной ветер раскачивал веточки, и они, соприкасаясь, рождали этот легкий, хрустальный, сказочный звон… Все остальные звуки двора канули в тишину, как в темную воду. Я стояла и слушала эту чудесную музыку берез, не ощущая холода, и простояла бы еще долго, но бабушка тихонько тронула меня за плечо - «Пойдем, родная, замерзнешь…» Девчонка из рабочей слободки, женщина, пережившая в войну ад на земле, неутомимая нянька, прачка, кухарка – в гору некогда глянуть! Моя дорогая бабушка! Изумления достойны ее умение чувствовать красоту, находить ее повсюду, куда только упадет взгляд, ее любовь к природе, ко всему живому, ее таланту деликатно и ненавязчиво («Посмотри, кленовый лист, как детская ладошка – солнышко сквозь него просвечивает!», «Давай играть в «На что похоже облако?», «Из этой коряги можно выточить домового или лесовика, смотри – вот нос, вот хитрый глаз, а тут – борода…») прививать эту любовь, как редкий сорт яблони к дичку, своим внукам. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь, устав от дневных хлопот так, что останется только одно желание - рухнуть лицом в подушку и уснуть, вот так же вывести под зимние звезды своих внуков и научить их слушать музыку обледеневших березовых ветвей. Надеюсь, что смогу.

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 8 - Как я была маленькой - 7
Часть 9 - Как я была маленькой - 8
Часть 10 - Как я была маленькой - 9
Часть 11 - Как я была маленькой-10
Часть 12 - Как я была маленькой-11
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Школа

Школа № 9, в 1-й класс которой я пошла уже после Нового года, была совсем рядом, на том же перекрестке, наискосок от военкомата. Учительница моя, Раиса Ивановна Ягофарова, была молода, красива и доброжелательна. Она много и терпеливо возилась со мной, чтобы наверстать учебную программу и восполнить все пробелы в моем недолгом образовании. Мы писали в тетрадках для чистописания деревянными ручками со вставками-перышками, обмакивая их в чернильницы-непроливайки (еще как проливались!), наполненные фиолетовыми чернилами. Чернила, разведенные родителями из чернильного порошка и налитые в бутылочки, переливались как павлиньи хвосты – зеленым, фиолетовым, розовым, бирюзовым… В тетрадках в частую косую линейку старательно выводили сначала палочки, затем крючочки и уж только потом фрагменты букв и сами буквы. Раиса Ивановна ходила между рядами парт и ровным голосом повторяла: «Нажим… Введем до нижней черты линейки … Закругление… Волосяная линия…». Уроки чистописания были сущей пыткой – перышко цеплялось за шероховатости бумаги, скрипело, брызгалось чернилами и сеяло жирные фиолетовые кляксы. Кляксы подсушивались специально вложенными в каждую тетрадку «промокашками» – впитывающими жидкость мягонькими бумажками розового или голубого цвета. (Учеников младших классов старшие так и звали – «промокашки»). После этого совсем не чистого писания добрую половину класса нужно было отмывать-оттирать. Чернила были везде – и на пальцах, и на носах, и на щеках «чистописателей». Раиса Ивановна ставила нам в пример Тамару Дорохину, круглолицую девочку с двумя светло-русыми толстенькими косками и ямочками на щеках – ах, как красиво и аккуратно пишет Тамара, только посмотрите! Читать и разбивать слова на слоги я умела лучше многих и мне было забавно наблюдать, как Раиса Ивановна тягуче, напевно произносит слова по слогам, помогая себе белой изящной ладошкой: ма – (ладошка вправо) – ма (ладошка влево), и весь класс за ней - мы – ла ра – му – старательно покачивая ладошками вправо-влево. На дополнительных занятиях по арифметике Раиса Ивановна вздыхала – «Милая моя девочка, как же много ты болеешь…». «Ага – отвечала я – всем уже переболела, осталось только умереть!». Ничего себе шуточки у малявки!


Я очень любила поэзию и хорошо декламировала, поэтому меня часто привлекали чтецом в утренники и другие детские праздники, а позже обнаружилось, что я достаточно сценична, неплохо двигаюсь, пою, и мне стали поручать небольшие роли в школьных спектаклях – так началась моя карьера самодеятельной артистки! В детский сад я не ходила (домашнее воспитание) и всем, что умела и знала, я обязана в первую голову бабушке с дедом, а затем - позже - уже мамуле с папой. В нашей семье все хорошо пели – и бабушка с мамой, и дед, а позже – когда подросли - и сестренки. Бабушка прекрасно подбирала втору к любому мотиву, а порой и третий голос (Ляля унаследовала от бабушки этот талант). Она очень любила напевные, красивые украинские песни и мы часто вечерами пели, наслаждаясь стройным звучанием наших голосов… У деда был прекрасный слух, пел он негромко, но очень точно, что называется в ноту, а не «по соседям», мягким голосом, и это добавляло к нашему пению бархатные обертоны. В нашем доме частенько собирались мамины и папины друзья – мама преподавала французский язык сначала в 6- ой школе, а позже – в 20-ой, и друзей у нее было много. Особенно запомнились Гусевы Клара и Юрий, которые жили на горке за горисполкомом, что у начала спуска к Парку им. А.С.Пушкина в самом начала Московской улицы, в здании бывшей тюрьмы. Однажды мы ходили к ним в гости, и я со страхом наступала на гулкие железные ступени и озиралась на сводчатые серые потолки и стены. У Гусевых я впервые увидела удивительный цветок – монстеру, которую тетя Клара называла «плаксой», потому что на кончиках ее листьев перед дождем появлялись капельки-росинки, и цветок словно плакал… Юрий Сергеевич преподавал английский язык, а Клара Степановна секретарила в какой-то конторе. Тетя Клара – украинка по национальности – чудесно пела. Бабушка, мама и тетя Клара пели русские и украинские народные песни и старинные романсы, эстраду того времени, а я с наслаждением слушала домашнее пение, которое звучало не хуже профессионального.
Частенько вечерами – какое счастье, что тогда у нас еще не было телевизора! – мы устраивали «громкие читки»: все по очереди привлекались к чтению вслух какой-нибудь книжной новинки. Если чтец увлекался сюжетом, торопился или начинал бубнить себе под нос, ему тут же напоминали – «Читай с выражением!», уставшего сменял следующий, и так пока мама не посмотрит на часы и не ужаснется – «Уже десятый час! Живо умываться-мыться и по кроваткам!». Режим в нашем доме соблюдался строго и канючить, капризничать, просить и умолять «Ну пожалуйста, ну разрешите посидеть с вами еще чуть-чуть!» было напрасно. Так в самом раннем детстве мне были привиты понятия «дисциплина» и «послушание».

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 7 - Как я была маленькой - 6
Часть 8 - Как я была маленькой - 7
Часть 9 - Как я была маленькой - 8
Часть 10 - Как я была маленькой - 9
Часть 11 - Как я была маленькой-10
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Лестница

Во дворе стоял большой старый сарай, когда-то очень давно добротно сработанный из толстых досок – бывшая конюшня с сенником теперь служила гаражом. С правого торца на сенник вела высокая дощатая лестница с перилами. Сенником никто не пользовался, на его двери ржавел огромный висячий замок, и лестницу мы с подружками считали своей вотчиной. Рядом с ней росли березы. Мы забирались на самый верх лестницы, на небольшую площадку, огороженную перилами, и замирали от восторга – до верхушек берез оставалось совсем ничего, только встать на цыпочки, сильно потянуться вверх рукой – и вот! уже почти! еще чуть-чуть и - верхушка березы! Лето, щедрое на ласку, дарило нам долгие солнечные дни, и мы сидели на горячих ступеньках, отмытых-отшорканных нами до белизны – наши мамы и бабушки так отмывали деревянные тротуары, что тянулись по всему двору. Большими тупыми ножами, которые назывались косарями, они отскребали натоптанную грязь, а потом «шоркали» доски березовыми голиками – вениками из гибких березовых прутьев, смаху обдавали доски чистой водой из ведра и они светились тепло и желто, подсыхая на жарком солнышке. После тщательной уборки двор наш был особенно уютным, промытым, даже густая трава-мурава, устилавшая все свободное пространство, зеленела в такие дни особенно ярко.
В углу под лестницей, в тени берез пряталась водопроводная колонка – чтобы добыть воду, нужно было изо всех силенок налегать на длинный металлический рычаг, раздавался характерный глухой щелчок и из крана била струя чистой, холодной, искристой воды, от которой ломило зубы. В особенно жаркие дни прямо посреди двора на самом солнцепеке в густую траву взрослые ставили детские ванночки, корыта, тазы и наполняли их водой из колонки. Вся дворовая детвора от мала до велика радостно предвкушала купание! Как же долго тянулось время! Мы окунали в воду ладошки – может, уже прогрелась? Но родители дали наказ – без команды ни-ни! Нарушитель будет безжалостно лишен удовольствия! Мы изнывали от нетерпения, всем своим видом показывая взрослым, как сильно нам жарко, но они тайком посмеивались, а с нами напускали в голос строгости – без команды ни-ни! Солнышко согревало воду и она становилась почти горячей. Наконец чья-нибудь мама, стряхивая с руки радужные брызги, со смехом кричала нам – «Эй, голопузые, купаться!» Со счастливым смехом мы не бежали – мы летели каждый к своему корыту-тазу-ванночке и плюхались в горяченькую водичку, поливались из ковшиков, били ладошками по воде, брызгались и обливались. Мамы стояли рядышком с полотенцами, перекинутыми через локотки, и сухими трусишками-маечками. Выуживая расходившихся не на шутку купальщиков из почти пустых уже корыт, мамы обтирали счастливые и чистенькие наши мордашки, просушивали намокшие головенки, обтирали спинки-животики, одевали нас в сухое и выпускали на травку подальше от места водных процедур, а сами, гремя корытами да тазами и тихо переговариваясь, убирали наши «купальни» в сенцы на гвоздики до следующего знойного дня.
Лестница была любимым местом игр – каждая из девочек нашего двора (а нас и было-то всего четверо: самые старшие, семилетки – Людочка Зотова, Света Сердюкова да я, и пятилетняя Наталка Данейкина) облюбовала себе ступеньку и никто на нее уже не претендовал, все рассаживались по свои любимым местам. На лестнице мы играли в куклы, устравая кукольные домики со спаленками и кухоньками, с обязательными походами друг к другу «в гости, на чай», шили куклам платья из цветных лоскутков, которые «копили», складывая их в мешочки, корзиночки и сумочки, иголки и нитки нам доверяли со строжайшими наказами не потерять, не втыкать их куда попало, а только в «игольницы» - нарядные подушечки, часто вышитые гладью, с оборочками и петелькой, чтобы вешать на стенку. Первое, что спрашивали наши мамы в конце «швейных» посиделок – «Где иголка?». Уж больно маленькими были швеи…

Вечерами места на лестнице занимали старшие – рабочий день окончен давно, хлопоты по хозяйству завершены, закатное солнце освещает дом и двор ровным светом, умиротворение и покой спустились с вечернего неба на крышу дома, на высокие березы и с позолоченной закатом листвы стекают по капле на лавочку под березами, где уже расположились для вечерних посиделок наши бабушки и мамы. Разговоры ведутся неспешные - журчат еле слышно негромкие голоса, а потом и вовсе стихают, и из наступившей тишины рождается песня – мама запевает «Рябину кудрявую», бабушка подхватывает втору… Песня крепнет голосами, звучит все мощнее, раздольнее, и вот уже наши дворовые певуньи распелись-раззадорились: кто-то завел «Летят утки», за ней «Вот кто-то с горочки спустился», «Ой, цветет калина»... Из соседних дворов и двориков на песню, как на огонек, собираются новые и новые певуньи, вплетаются в пышный песенный венок новые песни и новые голоса… Но вот опустились на двор густо-синие сумерки, посвежел ветерок – пора по домам. И потянулись от скамейки ручейками – каждый к своим сенцам – соседушки, шепотком прощаясь и желая друг другу добрых снов. Сестренки мои спят давно, дедушка читает газету, папа – детектив, а я сижу на широком подоконнике открытого настежь окна и жду, когда скрипнет входная дверь и войдут мои любимые Ба и Ма, разнеженные, умиротворенные песней – ведь хорошая песня, как святая вода, омывает души и сердца…

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 6 - Как я была маленькой-5
Часть 7 - Как я была маленькой - 6
Часть 8 - Как я была маленькой - 7
Часть 9 - Как я была маленькой - 8
Часть 10 - Как я была маленькой - 9
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Поехали!

Сестрички мои росли болезненными, слабенькими – им тоже не подходил климат, и постепенно созрело решение перебираться всей семьей куда-нибудь в среднюю полосу. Представляю себе, как тяжело было папе расставаться с морем, ведь он с ранней юности бредил морем, был подготом флота, затем окончил Владивостокское военно-морское училище, ходил на тральщике и даже участвовал в боевых тралениях. Но что только ни сделаешь ради детей, ради семьи! И вот уже снова пакуются чемоданы, фанерные ящики, срочно распродается богатейшая библиотека русских и зарубежных классиков – бабушка с дедом не жалели денег, приобретая для себя и для внуков замечательные подписные издания Пушкина, Лермонтова, Толстого, Чехова, Тургенева, Достоевского, Гоголя, Драйзера, Роллана, Рида, Верна, Уэллса – всего не перечислить! А сколько было любовно собрано детских книг с трогательной надписью, сделанной маминой рукой – «Из библиотеки Маринки»!.. Продано было все, кроме детских книг – предстояла долгая дорога за Урал, в Мордовию, где папа должен был приступить к несению воинской службы в Республиканском военкомате. Трудная дорога с двумя крошками на руках и семилетней девчуркой, которая так и норовила простудиться на сквозняке и заработать себе очередную ангину. Дорогу в Саранск я помню смутно – ехали зимой и за окнами была уже совсем другая красота, не такая яркая и завораживающая, более однообразная – снежные равнины, голые безлистые леса, замерзшие реки…

На узловую станцию Рузаевка за нами прислали «газик» военного образца – до Саранска нужно было добираться еще около 30 километров. Деловитый и молчаливый солдатик-водитель помог погрузить в машину вещи, мы тесно уселись (бабушка и мама с малышками на руках разместились сзади, дедушка рядом с ними, а папа сел на переднее сиденье рядом с водителем – это называлось на языке военных «старший по команде», т.е. ответственный за поездку, - меня же папа посадил к себе на колени. Ехали в полной темноте по зимней дороге, в свете фар змеилась поземка. Все молчали – устали в дороге. На ухабах я хваталась за папину руку, а он заботливо придерживал меня, прижимая к себе. Казалось, дороге не будет конца, но вот и добрались. Саранск утопал в снегу. Сугробы громоздились у заборов вдоль низеньких домишек, в палисадниках, по обочинам дороги. Кое-где в окошках горел неяркий свет, редкие фонари тускло желтели сквозь метель. Городок показался мне удивительно чистеньким и уютным после сырого грязно-серого Владивостока, почти сказочным.
Первая зима в Саранске запомнилась необыкновенно снежной и морозной, чистенькой до хруста. Снег был удивительным – бело-голубым, он поскрипывал под ногами, искрился под солнышком, слепя глаза. Сугробы наметало такие, что из-за них даже взрослым людям невозможно было разглядеть противоположную сторону улицы, а порой по утрам мужчинам приходилось прокапывать «тоннели», чтобы выйти со двора.
Поселили нас в медицинском корпусе приписного пункта военкомата на углу Республиканской и Московской улиц. Я бродила по пустому, гулкому деревянному бараку с любопытством – по кабинетам врачей, по длинной казарме среди двухэтажных нар - и вдыхала незнакомый запах застарелого табачного дыма, хлорки и пыли – запах нежилого казенного помещения. Очень скоро мы переехали в двухэтажных бревенчатый дом на ул.Республиканская, рядом с военкоматом. Там мы прожили совсем недолго и переселились на постоянное проживание в дом 23 по Московской улице. Военкомат располагался в двухэтажном старинном купеческом особняке от ворот влево, а вправо – наш дом, который в давние времена, как рассказывали старожилы, служил купцу соляным складом. Вдоль дома под самыми окнами уютно располагались маленькие палисадники, огороженные штакетником. Вдоль палисадников вокруг дома вел чудесный тротуар, так сильно поразивший меня по весне, когда растаял снег – в три широких сосновых доски, проложенных по лагам-бревнышкам, да повыше, чтобы не заливало талой водой, чтобы дождь утекал сквозь щели на землю. У каждой семьи, жившей в нашем доме, была отдельная квартира с собственным входом-сенцами – какая роскошь после коммуналки во Владивостоке и временных барачных жилищ!

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 5 - Как я была маленькой - 4
Часть 6 - Как я была маленькой-5
Часть 7 - Как я была маленькой - 6
Часть 8 - Как я была маленькой - 7
Часть 9 - Как я была маленькой - 8
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Коса, телевизор и первоклассница

Вскоре мы переехали на новую квартиру. Это было большим событием в нашей жизни и большим везением – в то время (лето 1956 года) жилищное строительство было небольшим, отдельного жилья всем не хватало, радовались любому жилью. Люди жили в коммуналках – больших квартирах с одной на всех кухней, с общей умывальной и туалетом. В кухне стояла большая плита, которая топилась углем или дровами, поэтому в квартирах были специальные дровенники – комнатки, где держали уголь и дрова. (Позже плиты в квартирах сломали и на столах, накрытых клеенкой, появились керосинки и керогазы.) В квартирах этих пахло щами, горелой кашей, убежавшим молоком, чадом от блинов, кошками. В коридорах теснились сундуки, ящики, на стенах висели корыта для купания и тазы для стирки, велосипеды, здесь же на веревках сушилось постиранное белье. На всю квартиру был один-единственный телевизор: перед крохотным экраном была большая полая линза, заполненная водой, которая увеличивала изображение. Вечерами в комнату к тете Нине приходили соседи со своими стульями и табуретками, усаживались рядками и затихали – чудо телевидения еще только входило в нашу жизнь, и относились к нему очень уважительно. Хозяйка этого телевизора обладала еще одной редкостью: у тети Нины была необыкновенной красоты коса пшеничного цвета, в руку толщиной и длинной почти в пол. Носила она ее, укладывая вокруг головы наподобие венца. Тяжеленная коса оттягивала голову назад, и у тети Нины вид был поистине королевский, почти надменный. Вечером она частенько жаловалась на кухне, как ей тяжело носить косу и как сильно болит голова от шпилек, которые удерживают прическу: «Надо отрезать ее к шуту!» – говорила тетя Нина печально и обреченно, и вся кухня хором уговаривала ее не делать этого святотатства – разве ж можно губить этакую красоту! Тетя Нина довольно улыбалась, вставала с табурета, потягивалась всем своим молодым гибким телом и с кошачьей грацией удалялась в свою комнату под восхищенные взгляды мужчин и недовольное шипение примусов и их хозяек. Так я впервые встретилась с женским лицемерием.
Надо сказать, что и в коммуналках комнат для всех семей не было – просторные внутренние фойе на всех этажах огромного дома с круглой аркой на Китайской улице, продуваемой всеми ветрами сразу, (на противоположной стороне улицы, на углу был магазин «Золотой рог» – вывеска золотом по черному фону) разгородили на «квартиры», в одну из которых мы и въехали. Фанерные стены (папа, встав на цыпочки, легко доставал вытянутой рукой край этой стены) не доходили до высоченных потолков, слышимость была полная – благо, что не видимость. Освещение было тусклым и слабым – потолки-то высоко! – а отопление недостаточным, из-за этого и малышки, и я часто болели. Из-за частых болезней я была тусклой, вялой, в школе отставала и радости родителям успехами в учебе не доставляла. А с первым школьным днем получилась целая трагикомедия, о которой мне рассказывала мама. Собрали девочку в школу, все как полагается: форма, белый передничек, новенький портфель, аккуратные косички-бантики, букет и др., и пр. Первоклашек увели в класс, рассадили по местам, умильные мамаши и папаши в щелочку у двери подглядывают одним глазком по очереди. Дошла очередь и до мамули. Она нашла взглядом свое чадо и остолбенела – сидит ее дочь, сложив руку на руку, с выпученными глазами, открытым ртом и тупым выражением лица. Мама еле дождалась окончания уроков, встретила меня у порога школы и засыпала вопросами – как зовут учительницу, что она говорила, что задано на завтра из уроков… Дитятко только сопело носом и ни на один вопрос не могло дать вразумительного ответа. Мама в панике к бабушке – она у нас идиотка, наверное! Бабушка успокоила маму – да брось, да перестань, все нормально! - а сама стала ко мне внимательнее присматриваться. Наблюдала какое-то время за моим поведением и – «Лиль, она ведь ничего не слышит у нас!» Стали шептать за моей спиной, чтоб я по губам не догадалась, что мне говорят – не реагирую! Вот тут-то поняли – слава Богу, не придурок! – и забили тревогу. Таскали меня по врачам, папа возил в военно-морской госпиталь, где седоусый хирург плакал, прочищая мне больные ушки и вкладывая турунды с лекарством – «Гнойный отит обоих ушей здоровенных мужиков с ног валит, как же эта кроха все вытерпела?!.» То ли еще в поезде меня продуло, то ли осложнение после тяжелейшей кори, которую я перенесла уже во Владивостоке – кто знает, но лечили меня долго и тщательно, слух восстановился, а с ним пришла и живость детская, и радость бытия.
Школу во Владивостоке я помню плохо – часто болела в сыром и ветреном климате Приморья и пропускала занятия месяцами. В памяти сохранился памятник Сергею Лазо где-то недалеко от школы в скверике и маленький дощатый кинотеатр недалеко от дома, куда по воскресеньям я ходила смотреть детские фильмы и мультики – там я замирала от тревоги за «Судьбу барабанщика», плакала о «Серой Шейке», восторгалась смелостью, спортивностью и чувством товарищества маленьких футболистов из «Необыкновенного матча». Да вот еще вспоминаются ветра, которые дули мне навстречу, когда я возвращалась из школы и которые просто выдували меня пушинкой из арки – вечер, темно, фонари сквозь туман горят тускло и желто, под ногами сырой скользкий тротуар, я налегаю грудью на упругий ветер, сопротивляюсь ему – вот еще чуть-чуть, и я осилю небольшой уклон и войду в арку, а там и до подъезда рукой подать…не тут-то было! Ветер не пускает меня, держит, толкает в грудь и через минуту я уже снова внизу и снова начинаю подъем. Настоящим счастьем было пристроиться за кем-нибудь из взрослых – если кто-то возвращался домой через ту же арку, я просто пряталась за широкой спиной и уже без особых трудностей одолевала препятствие. Дома мама и бабушка встречали меня, согревали, расспрашивали о школьных новостях и сажали за стол – то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Я с удовольствием поедала крабов, поджаренных на сковороде – нет, только представить себе подобное варварство! (Каждый раз, стоя в предновогодних очередях во времена «брежневского застоя» за баночкой крабов – «Одна банка в одни руки!», кричала из-за прилавка грозная дама в неряшливом фартуке – я вспоминала крабовые пиршества моего детства! Кстати, бананы я первый раз тоже попробовала во Владивостоке и ела их потом неограниченными количествами.) Очищенное белое крабовое мясо продавалось замороженным и спрессованным в килограммовые брикеты. Бабушка надрывала нарядную картонную упаковку, разворачивала пергаментную бумагу и выкладывала брикет крабов в горячее сливочное масло на сковороду, подсаливала и прожаривала как картошку! И ели мы их именно как картошку – со сковороды, горяченькими, да еще с огурчиком солененьким!

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
...
Часть 4 - Как я была маленькой - 3
Часть 5 - Как я была маленькой - 4
Часть 6 - Как я была маленькой-5
Часть 7 - Как я была маленькой - 6
Часть 8 - Как я была маленькой - 7
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...

Папа

Память человеческая удивительная вещь, она обладает поразительными свойствами! Иногда что-то услужливо подсовывает – ну вспомни же, вспомни! - а иногда что-то прячет до поры до времени, мол, мала еще догада, пусть подрастет да поумнеет! Помню фотографию моего отца, которую я, еще совсем малютка, нашла в коробке среди многих других фотографий и с криком бросилась к бабушке – «Да вот же он! Вот он – мой папа!» Бабушка как-то стушевалась, растерялась, взяла фотографию у меня из рук и убрала куда-то, больше она мне на глаза не попадалась. На все мои вопросы о папе мне отвечали: «Папа твой служит во флоте на Дальнем Востоке, плавает на больших военных кораблях». Однажды мама моя приехала к нам в Жигулевск навестить меня не одна, а с красивым чернобровым моряком в ладно сидящей форме. «Вот твой папа» – было сказано мне. Я, ничего не опровергая и не объясняя, долго и горько плакала и утешить меня не могли ни привезенные в подарок вкусные гостинцы, ни новые книжки, ни яркий большой мяч… Я-то знала, что это не мой папа, но сказать об этом прямо означало огорчить маму и рассердить ее, но я постоянно испытывала неловкость от недоговоренности и смутного осознания вины, словно я предала кого-то. Мама и красивый моряк уехали во Владивосток – она учительствовать, он – служить во флоте.
Время шло, я получала письма и открытки от мамы и от папы-моряка, который прислал мне фотографию зайца Тришки – он был сфотографирован на полочке в кубрике того корабля, на котором плавал папа. «Вот приедешь и я подарю тебе Тришку-моряка» - писал он. И тем не менее я не отождествляла папу-моряка с настоящим, моим папой.
Весной 1956 года мне исполнилось семь лет. Наступило лето. Однажды бабушка сказала мне, что мы втроем – дед, она и я – совсем скоро уезжаем к маме на Дальний Восток. У меня теперь есть две маленькие сестрички, они родились 18 июня, маме трудно одной с ними справляться, потому что папа подолгу в море, вот мы все и поедем ей помогать. Мы едем к сестренкам, к маме и папе. Видимо, именно эти слова вселили надежду, что я увижу именно его, того, чью фотографию спрятали от меня несколько лет назад.
Ехали очень долго поездом, с пересадками, с ночевками на вокзалах. Это ж только представить себе, какой путь я проделала совсем малявкой – от Волги до самых восточных Российских окраин! Я прилипала к окну и смотрела, смотрела, смотрела… Вот Урал, вот Байкал, вот речка Шилка выписывает петли, вот скала «Пронеси, Господи!», низко нависшая над железной дорогой, вот бескрайняя тайга…Бабушка и дед все мне рассказывали, объясняли, обращали мое внимание на красивые панорамы из окна вагона – благодаря им я так живо все запомнила. Дед приносил нам в чайнике кипяток из станционных титанов (так назывались огромные кипятильники), покупал на остановках горячую вареную картошечку с малосольными огурцами, отварную треску и жареных кур, большие красные помидоры – сладкие-сладкие и мясистые, поблескивающие сахарно на разломе…Помню, как однажды состав дернуло и я свалилась с полки с подушкой в обнимку – привычка подсовывать руки под подушку спасла меня от серьезных ушибов. Как-то состав наш остановили путейцы – впереди произошло крушение товарняка. Народ высыпал из вагонов подышать воздухом и размяться, благо остановка обещала быть долгой. Дедушка взял меня с собой. Он остановился покурить с попутчиками, а я, стрекоза, увлеклась прыжками со шпалы на шпалу, погладывая на свою тень: я прыгну, косицы с бантами тоже прыгнут и шлепнут по плечам, и так раз за разом. Увлеклась и упрыгала, надо полагать, далеко, как вдруг слышу щум-гам, крики, топот, тяжелое дыхание деда, его сильные руки сдергивают меня с путей и почти в тот же момент мимо проносится дрезина – путейцы торопились по этому пути к месту крушения и притормозить разогнавшуюся на уклоне машину уже не могли. Когда я подняла глаза на деда, он был бледнее бледного и губы у него подрагивали, но он не бранил меня, видимо, слишком испугался за мою жизнь…Бабуле мы, не сговариваясь, ничего рассказывать не стали. Но я помню и сейчас – мой дед спас меня от гибели.



Владивосток и снова папа

Добрались. Дворик небольшого деревянного домика, где снимали квартиру мама и папа, был увешан пеленками – значит, не ошиблись, сказала бабушка. Мама была одна – папа в море. Мы обнимались, смеялись и плакали, опять обнимались, потом все вместе рассматривали моих сестренок – крохотных, трогательных младенцев - Олю и Лену. Позже, когда схлынули восторги встречи и были рассказаны все новости и впечатления, я вышла погулять - спустилась с крылечка и начала исследовать новое обиталище. Вот кусты сирени. Вот поленица дров. Вот сарайчик. А за сарайчиком!... Ух ты! Между стеной сарайчика и забором было небольшое пространство, укрытое сверху крышей из шифера, а в нем на дощатом полу, застеленном соломой, огромная собачища! И не одна, а с пятью маленькими толстопузыми щеночками! Я очень скучала по Азорке, которого перед отъездом бабушка вернула доброй молочнице. Мне хотелось уткнуться носом в теплую собачью шерсть, обнять, погладить, потрепать ласково бархатные ушки, снова ощутить доверчивую любовь и преданность маленького существа… Собачища предупреждающе зарычала, я немножко попятилась, а затем начала медленно продвигаться вперед, уговаривая псину не сердиться и убеждая ее, что я не сделаю ничего плохого ни ей, ни ее деткам: «Я только посмотрю поближе твоих деток и немножко потрогаю!» Осторожно, пядь за пядью, я все-таки проникла в логово и опустилась на пол. Скоро мы уже все вместе лежали на соломе, я гладила собаку между ушами, целовала пахнущую псиной морду и самозабвенно нянчила щенят! Мама и бабушка заметили мое долгое отсутствие и вышли посмотреть, чем же это я так увлеклась. Я услышала мамин зов и откликнулась – «Здесь я!». Мама бросилась на мой голос с встревоженным «О, Господи! Там же Арма со щенками!». Увидев меня целой и невредимой, довольной и счастливой, взахлеб восторгающейся собачками, мама перевела дыхание и объяснила мне, что Арма – овчарка, служебная собака, специально обученная охранять двор и дом, да еще сейчас у нее детки, и она их тоже охраняет от непрошеных гостей. «Она могла тебя разорвать на клочки!» – сказала мама – «Никогда не подходи к незнакомым собакам!». Этот запрет не сработал – я и до сих пор смело подхожу к незнакомым собакам. А чаще – они ко мне, особенно если случается где-то отдыхать: все санаторные собаки выбирают меня в хозяйки!
Скоро придет из похода папа, говорили мне. Я ждала. Так как не уточнялось, какой именно папа приедет, я подспудно ждала и надеялась, что увижу знакомое и родное лицо с фотографии. (Как, каким непостижимым образом полуторагодовалой крохе навсегда врезался в память образ синеглазого Генриха - юного и беспечного отца моего?!) Вернулся из морей папа. Федот, да не тот… И опять я никому ничего не сказала, не запротестовала, не опровергла маминых слов. Но ночью, лежа в постели, я тихонько плакала – так плачут только от глубоких обид, так оплакивают рухнувшие надежды. «Что случилось? Болит что-нибудь?» – спрашивала мама. Мой новый папа растерянно топтался за маминой спиной, бабушка гладила мне волосы, успокаивала меня, а дед хмурился и играл желваками: тонкий, добрый, все понимающий человек, он почувствовал, что я переживаю первое в моей жизни мужское предательство, которых будет еще ох, как много… Первым меня предал мой отец. Предал абсолютно, безвозвратно, навсегда. Не знаю, кто или что тому виной. Да и знать не хочу.
Так в моей жизни появился мой замечательный папка, мой любимый батя – Анатолий Анатольевич Ермаков. Мой папка, который был брошен глупой четырнадцатилетней матерью на руки тетке Мане и дядьке Трофиму – воспитывайте, мол! Мой папка, который был многого лишен в детстве, а главное – материнской любви. И я стала Марианной Анатольевной Ермаковой. Его ласковое терпение, доброжелательность, заботливость и готовность броситься на помощь по первому зову, заступиться за «старшенькую» в любой ситуации сделали свое дело: я вычеркнула из памяти все, что было у меня прежде связано с понятием «папа». Я забыла обо всем крепко-накрепко, заперла воспоминания в темноте подсознания, а ключ выбросила. Просто запретила себе вспоминать. Начался новый период в моей жизни и я приняла его всем своим маленьким сердечком.

Серия сообщений "Как я была маленькой":
Часть 1 - Как я была маленькой
Часть 2 - Как я была маленькой (продолжение)
Часть 3 - Как я была маленькой (продолжение-2)
Часть 4 - Как я была маленькой - 3
Часть 5 - Как я была маленькой - 4
Часть 6 - Как я была маленькой-5
Часть 7 - Как я была маленькой - 6
...
Часть 22 - Как я была маленькой. Заключительная глава.
Часть 23 - О воспоминаниях...
Часть 24 - Бабушкин сундук...