Он - шалунишка: рыжий и зелёный;
ему нанёс визит - нефрит влюблённый;
и получился - сказочный гибрид...
Вот так и должно - наносить визит!

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ РОДА ГОСПОДАРЕЙ МОЛДАВСКИХ

Ненастно в Лондоне. Туман.
И тонет, как в болоте, город...
Тоскливо в нём. Когда ты молод,
но изначально судия
делам своим, сложней сердечно,
чем вертопраху и шуту...

- Хозяин сказывал: к утру
желает мёду и черешни.
Скучает здесь. - Оно конечно.
Я, дяденька, и пыль сотру,
и вычищу большой подсвечник:
чего же хочется послу?
Про мёд мне ясно, а к чему
второе слово: вслух - потешно.
- Ты, Пашка, лодырь и невежда,
хоть ростом вымахал с версту!
Наш барин из царей. - Да ну?
- Понятно, из чужих, нездешних,
но честь по чести. В их дому
такая ягода. Я, грешный,
решил сначала - вишня, ткнул -
незрелой показалась. Где уж:
испачкал занавесь и стул...
Позднее, отходя ко сну,
князь указал сменить одежду.
- А больно бил? - Виновных слуг
не тронул он и пальцем прежде,
пока не слёг - учил письму...
И превеликий был насмешник!

...Он молча вглядывался в тьму
и думал: "Я когда-то нежность
и чувства - отдал в дар уму.
Не жаль, но на чужом пиру
гостей неловких не содержат.
Я болен, вскорости умру,
что сделано для блага мира
и Антиоха Кантемира
помянут ли ещё в миру?
Как ни талантлива сатира,
она сродни вина к столу:
всё своевременно. Томило
меня стремленье заглянуть
в явлений и поступков суть,
но жаждой не прибавить силы,
и бытия не обмануть:
пришла пора - душе бескрылой
окончить краткосрочный путь...".

"... посольство скромно хоронило,
недавно прибывшего к нам,
посла из Англии. У дам
успехом не был он отмечен,
поэтому не много женщин
собрались и к похоронам...
В Париже - локоны по плечи,
на рю де Монд расцвёл каштан,
похож на розовые свечи..."
...А дальше что-то про роман
кузины, и больную печень
неважно чью. Уходит в вечность
любой и изменить нельзя,
оставшуюся для житья,
эгоцентричность человечью...

Так почему, дождями пьян,
кленовый шелест ночью шепчет,
что в круговерти быстротечной
нет зла - страшнее забытья,
когда должник другой, не я,
а мне - расплачиваться нечем...


Светлана Барышева

Без фраз - оттого - что классичен сюжет:
кому-то - к душе, а другому - и нет...

Невыносима тяжесть ремесла...

Как пахарь изнурён трудом к закату,
измучен он, прикованный к халату,
кофейнику на уголке стола
и рукописи, что уйдёт в оплату
уже давно истраченного. Мгла
и тишина за окнами ночными,
но для него бесценны те часы,
когда, достигнув края полосы,
он с облегченьем ставит дату, имя,
сжимает лоб ладонями своими
и замечает: первый день весны
прощается с бульваром, в дымке синей,
чуть влажной от тумана и росы.

Благословенна тяжесть ремесла...

Как врач, сумевший исцелить больного
от хвори страшной и недуга злого,
светило или лекарь из села,
гордится данным родственникам словом,
что будет умиравшая жива,
так автор, героиней очарован,
оправдывает мысли и дела,
которые законы, свет, молва
считают долгом осудить сурово:
парадоксально, но творец земного
приобретает - Вечности права.

Разновелика тяжесть ремесла...

Как камень, где волна обточит грани,
блестит из-под воды и тускл в кармане,
так, пишущим рассудком, нет числа:
взаимозаменяемы местами
события, манера описанья,
а, следственно, и фабула сама.
И он порой пытался - от ума
создать сюжет в новелле и романе,
но тщетно: забирая гранки править,
он, для начала, изменял слова,
затем ремарки обозлённо ставил,
и разгорался бой - меж небесами,
и смертным, засучившим рукава,
как в поле перед дракою крестьяне.

Великодушна тяжесть ремесла...

Как мать, что обучает буквам, знакам
ребёнка, шалуна и забияку,
строга, но стольким сыну помогла,
грозя за леность наказанья страхом,
хранит, подобно дереву под лаком,
в основе - сладкий аромат ствола
и пряный запах медуниц и маков...
...У жажды чуда - адрес одинаков.
Коснутся пальцы нового письма:
"Париж. От Чужестранки - де Бальзаку".

Ревнива к третьим - тяжесть ремесла...


Светлана Барышева

Постскриптум: добавление к вчерашним;
оно логично - это тоже ... яшма.

Светает. Обводной канал уснул.
Ушли домой грабители и шлюхи.
Он накрывает глину, моет руки,
и ближе к окнам придвигает стул...

Он близорук, рассеян и сутул,
но за его спиною, как в загоне,
и на дыбы встают, и мчатся кони,
и перестук копыт, и ветра гул
похож на отзвук призрачной погони,
и скульптора уставшие ладони
подрагивают в такт. Он всем рискнул:
он променял достаток в отчем доме
на нищету и тяжкий труд, и кроме
безвестности что выпало ему?
...подвал, напоминающий тюрьму,
копеечных кухмистерских зловонье...
Однако он, барон фон Клодт, доволен,
он счастлив. Он рассматривает тьму
и видит: выше шпилей колоколен,
по облакам, как по траве на поле
размеренно проносится табун.
...и вороной с отметиной во лбу
ведёт собратьев к звёздным водопоям...

И мастер спит, прижав плечо щекою,
а лошади хранят его судьбу.
Ни вечный Рим, ни чинный Петербург,
ещё не знают, что умеет стоик,
когда упрямо ищет не покоя,
а камень, где лежит Экскалибур...


Светлана Барышева

ПЕРЛАМУТР - УТРОМ

Как говорится - кто и чем богат...
Что делать, если - влюблена в агат...

В такую жару - и бродить за новинкой?!...
Игла - ускользает из рук.
Мы - вооружаемся термокартинкой
и - парой секунд - на утюг...

Князь Игорь Старый дань взимал с древлян...
Искоростень, обобранный до нитки,
подсчитывал раззоры и убытки
от появленья алчных киевлян,
а князя вслух и потаённо клял:
меха, зерно, медовые напитки,
и лён, и неразрубленные слитки,
и даже дичь, которой не стрелял -
пришёл с дружиной, и бесстыдно взял,
ещё и посмеялся: как, мол, прытко
несут долги, не делая попытки,
вступиться ни за честь, ни за карман...
... Кому вступаться, если по домам
лишь те, кто уцелели после битвы,
когда напали печенеги скрытно:
блестели сабли и свистел аркан,
и плакал город, запертый в капкан,
его сжигали в злобе первобытной,
награбленным отрыгивая сытно...

..."Любая слабость в мире сильных - срам:
и русичи пожаловали к нам.
Коль столько раз унижены, разбиты,
сюда идут, как обирать убитых:
да, прибыль есть, а риска - ни на гран.
Что, кроме нищеты и наших ран,
вытаптывают конские копыта?
Что знают ярлы из богатой свиты
о страшной жизни мирных поселян?
Наймит, заезжий воин, властью пьян,
куражится - от скуки ли, сердито,
и что ещё - взбредёт на ум князьям,
пока в лесах, среди камней и ям,
мы прячемся, богами позабыты?
Нас грабили и тайно, и открыто,
но Игорь первым выдумал обман:
насыпал над полученным курган
и заявил, что дани не покрыты,
что он пропустит, как муку сквозь сито,
через правёж, и скормит хоть свиньям
тех, кто не отдал, утаил, изъял,
он проследит, что сложено, налито,
за недоимки, за товар побитый,
ответят головами - стар и мал"...

И тени - проскользнули в дом, где спал
князь Киевский, чья жадность знаменита.
Был счёт закрыт. Стрелою ядовитой.

...Так началась - трагедия древлян...


Светлана Барышева

Казалось: разомкнётся круг времён.
И женщина с знакомыми глазами
произнесёт устало: - Люди лгали,
что был жестоким век. Жесток не он,
но, если оправданья ищем, сами
в бесчинстве виноватого найдём,
как кречет - журавля под небесами.
Когда бы из убитых воскресали,
и я исчезла: позабытый сон,
записанный в истории скрижали:
княгиня, разделяющая трон
с пресветлым князем. Должное б воздали
за то, что выше упоенья брани
ценила милосердия закон,
но день, в который чёрный крик ворон
смешался и с сыновьими слезами,
унёс добро, как ветер листья с крон -
невозвратимо. И слова звучали
уже во тьме отмщения за нами:
так сводит губы сомкнутые - стон...
И имя, что древляне восклицали -
нелепость, ибо не было имён
возмездию, пока его руками
вливалась в чаши с кровью и огнём
вся боль души, бушующая в нём,
столь безгранично - не хватало края!
Мы припадаем, мы безумье пьём,
а ужас - торжествует над телами,
как опытный наездник - над конём...

... Сочился свет из слюдяных окон
и осенял тоскою и печалью,
похожими на крылья за плечами -
русоволосой головы наклон,
и пламя под ресницами-лучами...
- Порою победитель побеждён.
Во вдовьем одиночестве, ночами,
я слышу крики, вижу - кто кричали...
Идут они. Им двери нипочём.
И заслоняют каменный проём -
покрывшимися копотью свечами...

И кажется: замкнулся круг времён.


Светлана Барышева

Конунг Гарольд, влюблённый в прекрасную Элис,
посвящал ей ветрами пропетые саги:
он был молод, настойчив, исполнен отваги,
а она воплощала и нежность, и прелесть...

Королевой Норвегии - сделалась Элис.

Князь Андрей, лишь увидевший Анастасию,
за невесту готов был отдать, что угодно:
сочетание скромности, черт благородных
и задумчивых глаз. Удивительно синих...

Стала Венгрией - править Анастасия.

Молча Генрих застыл у портрета, а Анна
улыбалась, как будто смотрела сквозь время,
и монарх торопился с посольством скорее:
вот принцесса, которая в жёны желанна...

Под французской короной - обвенчана Анна.

Их судьба разделила разумно и право -
трёх сестёр, дочерей самого Ярослава.
... Рядом с мужем, в кольчугу и панцирь одета,
билась с саксами хрупкая Елизавета,
и несла государству, без жертв и насилий,
византийскую веру Анастасия,
и от всех инквизиций, мудра и гуманна,
менестрелей и книжников прятала Анна...

Отчего же им снились дубравы и птицы,
той Руси, куда не суждено возвратиться?
И надёжной защитой от бедствий и зла
им звонили Софийские колокола...
... Стала речь чужеземная собственной речью
и чужая одежда окутала плечи,
но, сильнее любой ностальгии, надолго
было чувство достоинства, чести и долга.

Здесь они, на соборной мозаике, вместе,
и единство имён - никогда не исчезнет.

Журавли ли курлычут, тревожно и странно -
Анна...
Зачарованный лес и серебряный иней -
Анастасия...
А янтарный осколок, дыханьем согретый -
Елизавета...


Светлана Барышева

В подражание Козьме Пруткову.

- Вы любите ли дерево, мой друг?
- Как не любить: всё меньше - их вокруг...

Она - настоящая рыжая кошка:
кокетлива - в меру,
упряма - немножко...

Роптали эмигранты из Шанхая:
пришли, набрав ушных затычек ватных,
билеты, между прочим, не бесплатны,
и слава, кстати, тоже мировая...
Последние ряды уже зевали,
а первые качали головами:
с Шаляпина нельзя уйти обратно,
зазнался или голос сберегает,
но знаменитый бас, невероятно,
почти не слышен в удивлённом зале,
отдельные слова совсем невнятны,
и, в целом, не его бы - освистали.
Кто столько лет стоял на пьедестале,
пусть постаревший, должен адекватно
оценивать возможности таланта,
поставив крест на сцене и вокале...

Пока они шипели и шептали,
он думал: "Честно побывав богатым,
в России и Нью-Йорке, при обвале,
я неимущим сделался двукратно.
Семья и внуки... далее понятно:
я должен петь за деньги и в подвале".

По-прежнему спокойный, элегантный,
он ужинал с Вертинским в ресторане,
рисуя на салфетке бородатый,
полубезумный профиль Иоанна.
Шаляпин-царь, в одежде златотканной,
смотрел на суп, цыплёнка под ткемали,
и те же лица, что вовсю жевали,
роняя соус в галстуки и банты...

Не торопясь позвав официанта,
живой Шаляпин фыркнул: - Обокрали.
Вы, Саша, не заметили, как взяли
салфетку с карандашным вариантом?
Не жаль, конечно, но весьма занятно:
я не Кандинский и не Модильяни...
- Вы больше, сударь, - и гарсон печальный
набросок развернул. - Я счистил пятна
и, если это Вам не неприятно,
возьму себе. Я слушал Вас в Милане,
и дома, в Петербурге. Перед Вами
мы все в долгу, огромном, необъятном...
- Сдаюсь, - сказал Шаляпин, - ну и ладно:
не кошелёк же срезали в трамвае.
Обмен такой: раз Вы меня узнали,
представьтесь, и знакомство - станет фактом.

...И эхом - прозвучало над столами:
- Я был в Верховной Ставке адъютантом,
и - бывшим князем... - Бывших не бывает:
окажете мне честь и мы сыграем
здесь и сейчас - хоть в шахматы, хоть в карты!

...прислугу и Шаляпина ругая,
за их спиной ворчали эмигранты...
Российские. Из города Шанхая.
Не вымысел. История такая.


Светлана Барышева

Распродают Прибалтику - да, жаль;
но - тем ценимей - собственный янтарь...

В Кинто дель Сордо - Доме Глухого -
чистые стены окрашены белым.
Это стерильность пустыни и мела,
и обречённости горькое слово:
те, кто здоровы, бегут от больного,
точно боятся за душу и тело.

Пусть убегают. Он ищет другое.
Или без слуха - он больше не Гойя?!

Где же искомая точка опоры,
вынули стержень - слабеет художник,
если писать он, как прежде, не может,
то для чего и зачем разговоры:
жизнь протечёт через пальцы и поры,
и напоследок - сознанье обгложет.

Пусть утекает. В забвенье покоя
он бесталанен. И, значит, не Гойя.

Словно ребёнок, идущий по краю,
что собирает и копит обиды,
он не желает ни быть инвалидом,
ни дожидаться архангелов рая:
он на разорванных струнах сыграет
песню прощанья последней корриды!

Он начинал матадором. Из боя
пусть выбывает тореро. Не Гойя.

Он стал быком с окровавленным рогом,
им же убитым в родном Арагоне,
запертым, как на закланье, в загоне
для ублажения древнего бога,
и в этом доме, пустом и убогом,
стены хранят - отраженье погони.

Пусть догоняют. Он знает такое,
что сбережёт его: здесь он - не Гойя.

Если к холсту и отсутствует тяга,
это ещё не причина печали:
лишь бы сюжеты - пространства вмещали,
как не вмещают картон и бумага,
главное - мужество первого шага,
и ожиданье рассвета ночами...

Не растерять, не растратить благое.
Пусть погибает бездарность. Не Гойя.

Голые стены таят ожиданье
кисти, коснувшейся их осторожно:
так ожидает, светло и тревожно,
юность - крылатого часа свиданья,
он переделает белое зданье
Кинто дель Сордо - в творение Божье!

...Тот, кто считал его бедным изгоем,
глуп. Потому, что он - больше, чем Гойя...

Светлана Барышева

Он агатовый аристократ:
самый редкий - по цвету - агат,
но - для всех Водолеев и Рыб -
он - не только волшебно красив;
он - века - амулет, талисман
от завистников, сплетен и драм...

Сначала - кепарик,
чуть позже - ружарик;
затем - на верёвочке - праздничный шарик;
у мопса-соседа - есть личный лошарик;
он пива желает, а к пиву - сухарик...
Знакомая сказка. Давно знаменита.
Там, помню - сюжет завязался - с корыта...

Допущенный к нему для интервью,
дал журналист досадную промашку:
он уточнил - читатели "Ревю"
желают вникнуть в сам процесс бумажный -
как пишет мэтр новую главу
и сколько переписывает дважды...
Спросил - и получил смешок вальяжный:
- Я, дорогой, два раза не живу
и оттого подтекста не пойму
в бессмысленной и странной фразе Вашей.
У нас с Коко давно дуэт отлажен,
он, правда, предпочёл диктант письму,
но, согласитесь, данный факт неважен:
я искренне признателен ему.

...Опешил посетитель. Почему
маститый автор сообщил о краже?
Допустим, в плагиате грешен каждый,
но высказать такое... самому!

- Вы завтракали, нет? Прошу к столу.
Меня буквально изнурила жажда.
Я Вас представлю - другу моему,
мы вместе нашу рукопись покажем,
и, в знак союза, в качестве сограждан,
давайте пробу сделаем вину:
бургундского, Мари! Да, ставьте кашу.
Не смейтесь, сударь, не сочтите блажью:
Коко всегда голодный поутру.
Проклятая привязанность к перу!
Не начинайте лучше - скрутит, свяжет:
я, как галерный раб, сижу в углу,
а мой напарник смотрит вернисажи,
ворует из буфетной пастилу,
и обожает драки, эпатажи,
кафешантаны, сорную траву,
вдобавок, он любитель дам продажных.

...Гость изучал узоры на полу,
смущён, растерян и обескуражен,
он комкал жгут платка, от пота влажный...

- Опять стучит, мерзавец, по стеклу!
И разобьёт. Паркет уже загажен.
Зато - талант. Кокетничает, плут.
Наглец, - вздохнул Дюма, - не глянул даже.
Снимите, что блестит: он склонен к кражам...

...и пёстрый попугай - влетел в залу.


P. S. "Десятую главу "Трёх мушкетёров" - мне продиктовал мой попугай" - А. Дюма-отец


Светлана Барышева

Не может быть комфортным дом чужой.
Здесь не твоё стремление к покою:
он кем-то сделан, внешне обустроен,
но, пульсом нерва, бьётся под щекою
желание не видеть нижний слой,
который скрыт фактурой наносной...
Как есть часы прилива у прибоя,
есть резонанс, передающий вдвое,
раздорами усиленный, настрой.
...Вам варят кофе - чёрный и густой,
вам предлагают суп или второе,
и сетуют, что встречи с перебоем,
и делятся накопленной хандрой:
ты нечто - в форме ёмкости простой,
доступное пространство и пустое -
до края, с желчью смешанным настоем,
его нальют за временный постой...

И ты не ты: ты смят и обезволен,
ты забираешь, уходя, с собою
подарок: в нём отчаянье и боль,
обвязанные крепкой нитью горя.
И, будто сам несчастьем перекроен,
ты это вносишь в дом, не чей-то, свой,
впервые замечая, что тоской
пропахли занавески и обои.
Ты удручён, ты искренне расстроен:
находишь номер - в книжке записной...

....преодолевший "творческий застой",
приятель благодушен и доволен.
Он утверждает: в вашем разговоре
не он кричал, что загнан суетой,
не пил, был непорочен, как святой,
не заявлял, что большего достоин,
и оставался сдержан и спокоен.
...а если вы утратили покой,
то сами выбор сделали такой:
пришли не вовремя. И унесли - чужое...


Светлана Барышева

И - невозможно не ответить "да".
Конечно, милый, я тебя прощаю -
за то, что вырвал хвост у попугая
и - перегрыз в квартире - провода;
всё, по большому счёту, ерунда -
поскольку "жизнь - короткая такая"...

"Я гений Игорь Северянин..."

Мальчишка утверждал: - Ещё пять лет
и обо мне узнает вся Россия:
я буду долгожданен и всесилен,
не просто, божьей милостью, поэт,
а символ красоты среди насилья:
Вам нравится в хрустальной вазе синей
из хризантем изысканный букет?
Я воспою рисунок, форму, цвет,
подобно гениальному Пуччини,
и разольётся по страницам свет,
который серебристый флёр накинет
на то, что называют триолет...

- Ах, Шурочка, не слушай этот бред,
пойдём скорей, в столовой суп остынет.
Мой братец заявил: он сменит имя
и требует любого дать совет,
какое соответствует святыне,
как будто вовсе собственного нет.

- Да, с Коллонтай меня опередили,
но мне не жаль: Ваш стиль иной. Сонет.
....................................................................

- Сегодня утром почту приносили?
- Здесь, госпожа посол. И вот пакет:
доставили пока Вы кофе пили,
в нём книга. И заклеенный конверт.
... Она, смеясь, смотрела на портрет
и вспоминала: в споре обессилев,
угрюмый Игорь мрачно ел обед,
а за десертом, чистя апельсины,
бубнил под нос "мещанка, табурет",
сарказмом окружающих задет,
и жёг сестрицу взглядами косыми...

Светлана Барышева

Что женщинам, советы: дал-не дал;
но, Мэйли, Вам - необходим коралл,
а Фибичке - под дивные глаза -
бесспорно, пригодится бирюза...

Провинция - французский суррогат:
Прованс мистраля, роз и фарандолы.
Два мальчика прогуливают школу.
Они друзья. Один из них богат:
его отец - банкир и меценат,
другой - в потёртой курточке холщовой,
но оба с наслаждением едят,
украденный на ферме виноград,
от солнца золотистый и медовый,
о чём-то увлечённо говорят,
смеются, спорят, замолкают снова,
и, вслух ещё несказанное слово,
важней произнесённого стократ...

Париж и слава: пусть сюжет не новый,
они могли бы биться об заклад,
что всем и всеми жертвовать готовы,
но замыслы свои - осуществят...

... Столица. Осень. Листопад кленовый.
На парковых скамьях - клошары спят.
И, вместе с ними, первый из ребят,
чей папенька решил весьма сурово,
что раз сынок рисует всё подряд
без цели и финансовой основы,
то брать на содержание такого
смог захотеть бы лишь дегенерат.
Ну, а второй? Он пару дней назад
поел в благотворительной столовой
и у него, голодного и злого,
нет ничего, что можно сдать в ломбард:
безденежье и творческий азарт -
вот верный способ уморить любого...

Но жизнь - долготерпенье рыболова,
гадалка - над колодой старых карт:
мы, зачастую, видим результат,
но не умеем замечать иного.

...Утро Прованса. Лесная поляна:
детских иллюзий Земля.
Всё ещё смутно, тревожно, туманно
или задумано зря.

Как непохожи полотна Сезанна -
с прозой Эмиля Золя...


Светлана Барышева

Долгожданным любимцем в семье,
в центре Вены, танцующей вальсы,
он родился не просто остаться:
стать гуманным на этой земле.
... только быть гуманистом вдвойне
сложно людям времён оккупаций:
автор может с аншлюсом сражаться
или страстно писать о войне,
он не мог. В шестьдесят, а не в двадцать
от смещенья понятий о зле
убежденья внутри и извне
начинают, как кости, ломаться...
Он, не созданный для эмиграций,
то ли душу покинул в стране,
то ли главное: чувство вживаться
в мир сюжетов и ритм интонаций.
Плыли образы - тень на стене,
и никак не могли удержаться...

Где Европа, в крови и огне?
В Петрополисе бразильянцев -
светит солнце кофейных плантаций
и растут урожаи в цене.
Платья - белая ткань на жене,
точно флаги капитуляций,
будут годы у пальм развеваться:
местный цвет ей к лицу, и вполне
соответствует фактам реляций.
Слухи: русские пробуют драться,
но газеты - враньё на вранье:
и портреты министров, и граций -
кто в купальнике, кто при коне...
Что им амок цивилизаций?

Он не спит по ночам в тишине.
Отзвенели цикады с акаций.
Он пытается разобраться
в ситуации и себе:
Стефан Цвейг - ещё он или не
полагается впредь называться
громким именем книжного глянца?
...а цветы и деревья в окне -
составляющая декораций...

Он скончался. Не нужно бояться:
Южный Крест на небесной струне,
дрогнув, вздумает взять и сорваться,
словно звёзды растоптанных наций,
оказавшихся в общей тюрьме.
Он устал. Нет иллюзий на дне.
И, бесспорно, нелепо стреляться,
но талант в абсолютном нуле -
не паденье морали и акций:
смерть к смертям, как зола на золе...

...и - страшнее любых провокаций -
безразличие иностранцев
в предобеденном дефиле...


Светлана Барышева

Она бросала в окна стебли роз,
колола пальцы острыми шипами:
и в той же, странной, чёрно-пёстрой шали,
с узлом небрежно собранных волос,
но этот чёткий профиль, лоб и нос,
окрестные консьержки узнавали
и в шляпе, под завесою вуали...

Их интересовал другой вопрос:
как девушка приличная, всерьёз,
могла связаться с нищим Модильяни?..
Такие вещи хороши в романе,
а жизнь, увы, не подтверждает грёз:
он всё, что мог давно в ломбард отнёс,
и моет пол в соседнем ресторане.
И он художник! Если рисованье -
возможность видеть мир наперекос,
то в Лувре существует давний спрос
на странный результат его стараний...

Но в даме есть и стиль, и воспитанье,
и несколько неправильный прононс:
ах, иностранки! Ждут страстей и слёз,
и верят самым лживым обещаньям...

...Они сумели быстро стать друзьями.
Он ей, шутя, набросок преподнёс,
она, за сизым дымом папирос,
чуть улыбнулась тёмными глазами,
их не любовь, не чувственность связали:
как будто души, среди лиц и звёзд,
друг друга с облегчением узнали,
но имена в столетье не совпали,
и им самим - совпасть не довелось...

А в это утро стебли длинных роз,
взлетев попарно, дрогнули, упали,
и замер, в дом вернувшись, Модильяни:
из лепестков и солнечных полос
парили - над пространством - блики, грани,
похожие на блеск бордо в бокале...

...Он ей, при встрече, робко произнёс:
- Наверно, Вы поверите едва ли:
я видел чудо. В собственном подвале.
Уверен, что паломник, нищ и бос,
мечтает о подобном, как о манне...
Но отчего Вы рассмеялись, Анни?
- Мне первый раз Всевышним быть пришлось.
Не правда ли, любой нежданный гость
всегда, в какой-то мере, ирреален?...
- Так, значит, Вы, - сказал он, - Вы бросали!
Немыслимо: они же не вразброс,
они кольцом по комнате лежали:
все, точно круг танцоров в бальном зале...
- И хорошо. Мне бросить удалось,
а Вам увидеть то, чего не ждали.

Когда они расстались на вокзале,
она везла в Россию серый холст,
который был и гениально прост,
и безусловно индивидуален:
...окутанная чёрно-пёстрой шалью,
с узлом небрежно собранных волос,
античная, как цвет и запах роз,
Ахматова - работы Модильяни...

Светлана Барышева

УТРЕННЕЕ

Посол при австрийском дворе, князь Голицын,
докладывал письменно императрице,
что "в Вене свирепствует чёрная оспа,
а здешние медики лечат коросту,
как знахари времени средневековья:
холодной водой и крестом в изголовье".

Он был во дворце и случайно услышал -
за ширмой, заброшенный, плачет мальчишка,
а рядом стоит на коленях мужчина,
и что-то бормочет о гении сына,
и тут же, мешая слова и понятья,
на головы Габсбургов сыплет проклятья...

"Я, Ваше Величество, - пишет вельможа, -
возможно, ушёл бы, но вспомнил, что тоже
присутствовал на небывалом концерте,
где этот ребёнок, игрушка для смерти,
творил чудеса с клавесином и скрипкой...
Уверен: бездействие стало б ошибкой,
поэтому тайно, в ливрее лакея,
мой собственный врач был доставлен к постели.
И так посчастливилось - не опоздали,
иначе больной потерял бы с глазами,
пусть даже и выжил ослепшим талантом,
надежду прославить себя музыкантом:
калека - всего лишь объект любопытства...
Я должен за дерзость мою извиниться,
но, как бы то ни было, знаю заранье:
я сделал для мира - благое деянье.

Постскриптум. Я позже спросил у людей
спасённого имя. Вольфганг Амадей".



Светлана Барышева

...и - пивом из банки - взрывают под утро
жемчужины-дети слои перламутра

Его никак нельзя не пожалеть: он - Данте, потерявший Беатриче!

Сады Лоренцо. Август. Звездопад.
Ему тринадцать. Здесь его начало,
которое сознание связало,
как просмолённый накрепко канат.
Он может положиться наугад
на то, что ожило и зазвучало,
и повлекло к рассветному причалу,
пока другие - безмятежно спят.

У мальчика в родне один богат,
один воюет, есть ещё меняла -
о нём между собой не говорят:
отец заносчив, словно важный гранд,
чьё имя не короче мадригала.
В действительности, денег в доме мало,
но подрастают пятеро ребят,
они уже по-взрослому едят:
ущерб, и никакого капитала...
В высоких окнах праздничного зала
разбит витраж и стёклышки торчат,
как лоскутки цветного одеяла.
Минувшего величия печать:
подобно догорающим свечам -
угасло всё, что некогда сияло...

...Он прикасался к камню. По плечам
ознобом ожиданье пробегало,
и красота на землю с пьедестала
сходила, по-земному горяча,
и оживала тайной по ночам,
и о незримом - вечное шептала,
струился белый кокон покрывала,
мерцало сталью лезвие меча,
и мальчик с восхищеньем замечал,
что мраморность скульптуре изменяла
так, будто глину в пальцах мял гончар...

Но и бессилья смутная печаль
настойчиво душой овладевала:
несбыточность манила и пугала,
и он слезами разум защищал,
и понимал - с безумия накалом
смешно бороться плачем. Он молчал,
а жажда воплощенья не молчала.
И, наконец, считая: хворь напала -
родные, в страхе, бросились к врачам,
но головою лекарь покачал,
и заявил открыто: - Тут отвары
мои, как против бешенства - моча,
представьте, что на поле саранча,
а я клистиром - брызгаю отраву!
Он бледен, удручён, но, боже правый,
попробуйте добиться сообща
признания об истинных вещах,
которыми его околдовало.
Коль в медицине надобность отпала,
узнайте - почему он заскучал.
Совет: отбросьте в качестве финала
долги и чушь о девичьих очах.
Не правда ли, Микеле? - Отвечай, -
кивнул отец согласно и устало, -
скажи, чего тебе недоставало,
и я клянусь, не споря в мелочах,
содействовать, но чтобы ни очаг,
ни честь Буонарроти не страдала...

... Смеющегося Вакха взгляд лукавый,
Давида смертоносная праща...
Саму Эпоху - творчеством начать
сумел мальчишка, одержимый старым
как мир, желаньем: лишнее счищать.
... портной доволен - линией плаща,
а ювелир - обточенным кораллом...

Что счастье? Приглушённый звук удара,
когда резец - о камень застучал.


Светлана Барышева

...и Бог творил. Хотя творил не Он,
а этот смертный - маленький и хрупкий:
не глядя, обтирал ладони губкой
без перерыва на еду и сон,
и снова брал фарфоровую ступку,
и краски тёр, подыскивая тон...
Над ним бескрайне нависал плафон -
его небесный свод. О, да, с уступкой:
был не недельный срок определён!

....он умирал и воскресал в работе -
уставший бог - с лицом Буонарроти...

Сикстинская капелла. Полночь. День.
Чередованье осени и лета.
Он рисовал, не замечая это,
и лишь когда до тьмы сгущалась тень,
крепил свечу на лоб, и капли света
горячим воском жгли, как скот слепень.

....он не нуждался в пыточной гаротте:
он мучил сам себя - Буонарроти...

Болели мышцы шеи и спины:
такой гигантский труд и в одиночку?!
Но он, сначала, вызвал полномочно
художников из собственной страны:
те расписали целых три стены,
уже дошли до сферы потолочной...
Однако он сказал предельно точно:
- Я буду сам. Другие не нужны.
Я перестрою купол: он - источник
того, что люди чувствовать должны!
В конструкции не плоскости важны,
а, как в сонете - ритм и рифма строчек.

....от голода души - почти бесплотен -
здесь Вечность создавал Буонарроти...

И он сознался: "Это хорошо" -
словами над библейским приговором,
и осмотрел капеллу гордым взором:
погрешностей искал, и не нашёл...
Наверно, кто-то слаб или смешон,
а он сумел. Не так легко и скоро,
но справился. Им лично завершён
вот этот мир - прекрасный и суровый:
и, следовательно, вопрос решён!

....возможно, в милосердье и заботе,
воздаст господь - Творцу Буонарроти...


Светлана Барышева

Я - мимо не прошла; и чешую - из перламутрожемчуга - дарю...

Жемчуг - камень изысканных Рыб;
для кого-то - он просто красив,
но - рождённым в Созвездье - как я:
квинтэссенция бытия...

ИНТЕРЛЮДИЯ

"Выхожу один я на дорогу"...

Слыл желчным. Часто зло шутил.
Был смел. Как все, боялся смерти.
И сторонился круговерти,
хотя творил, дышал и жил
в ней, полагая: время терпит -
когда-нибудь он снимет ментик,
а позже полковой мундир,
и кровь войны, паркетов мир
заклеит в памяти конверте,
и станет слушать ночью ветер,
и голос звёзд, пера, чернил,
и тех, чьей дружбой дорожил,
но обречённость даты чертит
иные, чем предположил.
Ад Валерика не убил
и травля в Петербургском свете,
и то, что, испугавшись сплетен,
рассталась та, кого любил:
он понял, принял и простил -
что ищет женщина в поэте?
Элегию и страсти пыл,
а он, опален и гоним,
был занят, но совсем не этим:
бой начинался - на рассвете,
закат - погибших хоронил:
поручик Лермонтов служил
не при штабах, не в кабинете,
лишь иногда мечтая встретить
знакомый дом, мостков настил
и давний сон о детском лете,
где в яви, а не на портрете,
стояла мама у перил...

Над Машуком орёл парил,
и странно: он грозу заметил
уже переступив столетье,
и боль, которой счёт закрыл,
и крик "Мишель", и дождь, что лил,
совпав, преобразились в третье:
Тарханы, ветви старых ветел,
и он - почти заговорил,
и кто-то - на слова ответил,
но кто? Он умирал один.
...печально ливень лоб кропил,
благословляющий, последний,
и плыли тучи: дым кадил...


Светлана Барышева

ПРЕЛЮДИЯ


"Нет, я не Байрон, я другой"...

Он рисовал в альбом не профиль милый,
портрет - три четверти - был полон скрытой силы:
испанец, живший сотни лет назад,
вернулся в день, похожий на стеклянный -
зима, от снега белые Тарханы,
и мальчика обрадованный взгляд.
Он не художник. Выбрал наугад
он образ гранда с цепью филигранной:
об этом предке, покорявшем страны,
в семье отца нередко говорят,
соратник Альба, сам аристократ,
его страшился Альбион туманный,
его кляли и кратко, и пространно.
...врагам назло, удачлив и богат,
в жестоких битвах шрамами изранен,
отмечен королевскими дарами...
А мальчик смотрит в сонный тихий сад
и чувствует жару, и ветер пряный,
и сумрачной Кастилии туманы,
и андалузских лавров аромат.
Ему с дворнёй общаться не велят,
а маменька скончалась слишком рано
и бабушка Арсеньева упрямо
твердит, что в этом папа виноват.
Когда бы у него был старший брат,
они бы вместе застеклили в раму
реальный облик Лерма: гордый, славный,
веками воплощающий азарт
эпохи авантюр и древних карт...

Он рисовал в альбом не профиль нежный:
без чёрной шляпы под плюмажем белоснежным -
был старый герцог вновь запечатлён,
но только не придворным живописцем,
а тем, кто зримо сущности и лица,
вне всяких расстояний и времён,
с талантом гениального провидца,
умел создать. В рассказанном о нём
так мало настоящих очевидцев,
как будто жизни краткие страницы
обожжены - невидимым огнём...

Светлана Барышева

И - милости просим - того, кто пристрастен
к душистой ушице - на новенький бластер...

Со стен дорогих ресторанов
и полуподвальчиков тёмных -
он смотрит слегка отстранённо -
на лица барменов, швейцаров,
туристов и вечно влюблённых...
Под звяканье вилок, стаканов,
он, мёртвый, устал непритворно
от пыльных, прокуренных залов,
и залов стерильно просторных.
Посмертная слава - тот орден,
который висит величаво,
собой знаменуя покорность
с отсутствием личного права:
он - это хозяйская гордость,
предмет, чья цена возрастала,
он - некая псевдорекордность
при штампе оригинала...
Поэта Испании мало,
ей требуется всенародность,
а чувство, дыхание, голос
плакатная сущность изъяла -
он символ. Как власть или должность:
всё то, что его расстреляло.

Наверное, в ритме мистраля
звучит и напевно, и горько:
- Узнали меня вы? Узнали.
Спасибо. Я Гарсиа Лорка.
Я имидж. Стандартность, и только:
почти расписанье в вокзале,
оставленное потомкам.
Бездумной скороговоркой -
я слышал - его прочитали...


Светлана Барышева

И этот золотистый, колдовской,
печальный свет, замкнувшийся в квадрате...
Художник - глина, дар его - ваятель
и демиург, творящий в мастерской.
Он, равнодушный к слабости людской,
обычно отбирает, а не платит,
и те, кто ищут у него гарантий,
заведомо обрящут непокой,
нарисовав над папскою рукой
ещё Мадонну, но не Богоматерь,
и символ пальцев - явный знак проклятья,
несовместимый с святостью благой...

Был Рафаэль свободен - стал слугой,
он был честолюбив - забыл о знати,
и гордый тем, что здесь сумел создать он,
вдруг выбрал холст, и пренебрёг доской,
впервые подведя почти мирской,
и высший смысл под общий знаменатель:
есть таинство рожденья и зачатья,
и есть ребёнок - тот или другой,
безгрешный, беззащитный и нагой
на фоне мягкой матовости платья,
и неизбежность крестного распятья
придумана с издёвкою такой,
как заповедь всего одной строкой,
и притча об убившем брата брате...

Она спала в алькове на кровати,
держа ладонь по-детски, под щекой,
и дом у старой башни городской
полудремотно грезил о закате,
когда вода от солнца красноватей,
и блики - удлиняются рекой...
Быть может счастье, пополам с тоской,
и может быть тем чувством, что захватит,
и превратит кольцо её объятий
в круговорот, где цвет волны морской
смешался с цветом дна на перекате,
и замкнуто бессмертие в квадрате
короткой жизни властью колдовской...
...и как себя - оплачет в мастерской,
обожествивший женщину Создатель.

Светлана Барышева

Ты стоишь на коленях у кромки воды и песка,
собирая слова, точно камешки на перекате,
не из страха, что их, до тебя отыскав, перехватят:
из боязни, что сам не успеешь свои отыскать,
или, утром найдя, потеряешь уже на закате -
искажает и форму, и цвет у предметов закат.
Чёрный, белый, коричневый, серый, кольцо или ряд:
это только основа, подборка без всяких гарантий...
Так, в другом Эльдорадо, с лотком, босоногий старатель
жил надеждой увидеть: крупицы на дне заблестят.
Цели разные, суть одинакова, будто обряд:
ты - уставший бродяга, поверивший в силу заклятий,
что, сумевший пройти до истока, камней собиратель
сможет выстроить башню - до неба распахнутых врат,
и услышать, как именно звёзды в ночи говорят,
и узнать языки и деревьев, и младших собратьев.
Ты стоишь у воды - концентрации вечных понятий,
и слова выбираешь осмысленно, но наугад -
невозможно заранее вычислить мусор и клад:
утвержденье, что видит скульптуру сквозь камень ваятель
или миф, или, данный природой, особенный взгляд.
Ты ни в чём не уверен. Ты хочешь вернуться назад.
Но закрыты дороги: таков договор об оплате.
Даже здесь существует система долгов и оплат...



Светлана Барышева

Я только странник в мире и веках, поскольку - вечно первым - будет Слово...