Мы с подругой разъезжались по домам после пары стаканчиков грога, Москва плыла за окнами, а мы лениво договаривали на заднем сидении такси то, что не поместилось в нашу беседу за ужином. Это как сигара.
- Эти дееевочки…. Знаю, как он с ней обращается – и она терпит. Плааачет.
- Меня бы такое тоже сломило. В её годы.
- Не знаю, ты другая. Мы другие.
- Ну ты не суди по нашим нечеловеческим меркам…
То есть я не это хотела сказать. Я о нашей закалке – гибкости, где надо, а где надо - броне. Об умении использовать нападение так, чтобы атакующий пролетел мимо, а ты остался на ногах и в сильной позиции. О натренированности не просто выживать, но побеждать, даже не сбив дыхания.
Она, конечно, поняла, о чём я, но сама я споткнулась об эту оговорку.
Всё меньше человеческого. Человеческое, это жаловаться, исходить соплями, быть дурой, быть беспомощной, уязвимой, влюблённой, страдающей, терпеливой, живой. Поддаваться не из лукавства, а от нежности; спрашивать – мы ещё увидимся в этом году? а когда ты мне позвонишь? а ты меня любишь? а я тебя – да; между свиданиями ждать и плакать, а не заносить следующую встречу в календарь, чтобы не забыть; надеяться, а не планировать. Не только в любви, в делах тоже: не держать лицо, когда обижают, а показывать огорчение; не мстить через полтора года, а визжать в ту же минуту; не просчитывать результат, если прямо сейчас есть кураж и хочется влезть в проект с головой. Это нормально, это по-человечески. И, в любом случае, о чём бы ни зашла речь: они ждут помощи и поддержки, а мы ничего ни от кого не ждём.
Собственно, с утраты поддержки оно и начинается. Всегда пытаешься опереться – на маму, на друга, на мужчину. Свято веришь, что это и есть любовь, когда вот рука, вот плечо. А всё соскальзываешь, обваливаешься, всё в вату, и там, где было надёжно, там пустота, где было навсегда, там теперь даже не никогда, а серенький такой nothing.
Может, в этих падениях и нарабатывается твоя чёртова ловкость, гибкость там и броня здесь. Не случайно же Василиса ударилась оземь, прежде чем оборотиться птичкой – голубкой, утицей, ястребом или трёхголовым птеродактилем.
Однажды это обязательно произойдёт с каждым, кто достаточно живуч, чтобы не разбиться в мясо: исчезают ожидания, надежды на других людей спадают с тебя, как платье, как оковы. Ты разбегаешься и взлетаешь. И наконец-то становишься счастливой.
Абсолютно.
Не из-за любви, не вместо любви, любовь вообще не причём, когда вся ты и стрела, и полёт.
Наконец-то принадлежишь себе и поначалу упиваешься только этим, а потом оказывается, что мир тебе тоже дан в руки, он пластичен – не весь, но какая-то часть, которую ты действительно можешь изменить под себя, и все недостающие опоры ткутся из воздуха, формируются из складок реальности, а светофоры омывает зелёная волна каждый раз, когда это необходимо.
Ты всё ещё можешь падать, но ничего, кроме смерти, с тобой не произойдёт. Тогда говорят, что ты потеряла страх божий. Возможностей ровно две – пережить следующий раз или не пережить. Смотришь на грядущие ужасы и точно понимаешь: вот от этого я умру, а от этого – нет. И чего же бояться? ведь страдать уже точно не придётся, боль сразу же перетекает на уровень физиологии и переносится, не без помощи пилюль.
Возникает чувство неуязвимости – для людей. А судьбу (или бога, у кого есть бог), конечно, не переиграть, но можно хотя бы не бояться.
Они действительно не плачут в подушку, ребята. Они ходят плакать к психологам или в кинотеатр.
И тут есть соблазн заговорить о жестокосердии. Но никто не отнял у них память, эмпатию, доброту. Что-то иное у них потерялось, имеющее отношение к зависимости от других. Может, это называется «слабость».
А другой соблазн – считать это «нечеловеческим». То есть я с этого начала, это ощущение изнутри. Но, возможно, это просто зрелость. Вот такая она, зрелость человеческого существа, а отпавшее – это юность всего лишь была. Это юность слетела с наших тел и душ, и серым пером упала на ладонь другой девочки. Той, что будет теперь терпеть и плакать.
Не знаю. Правда, не знаю, у меня нет схемы для вас, нет правды, нет обещания. Нет больше карты, ставшей горстью юрких хлопьев, летящих на склон холма.
Есть только свист счастливой стрелы, узнавшей свою цель, есть полёт бестии, парящей на распростёртых крыльях, нежность ко всему живому и улыбка обыкновенной девочки.
http://marta-ketro.livejournal.com/
