Мы все — верующие люди — желаем спастись. И, безусловно, что-то для этого делаем: ходим в храм, исповедуемся и причащаемся, постимся, исполняем молитвенное правило, читаем святых отцов. Но при этом сплошь и рядом забываем… об одном человеке, с которым наше спасение связано совершенно неразрывно,— о своем ближнем.

Все тот же эгоизм

Каждый раз, когда наступает Неделя о Страшном суде, я вслушиваюсь в Евангелие за Божественной литургией, и меня словно впервые поражает мысль: желая представить образ этого суда Своим ученикам, Господь указал, по сути, только на одну причину оправдания или осуждения: на отношение к ближнему (см.: Мф. 25, 31–46). Это не значит, разумеется, что других причин как первого, так и второго быть не может. Это свидетельствует лишь о том, что данная — важнее всех прочих.

Почему же на практике так нередко бывает, что ближний оказывается чем-то заслонен от нас — нашими личными «подвигами», нашими обстоятельствами, а на самом деле — нами самими? Объяснение, лежащее где-то совсем на поверхности, очень простое и, без сомнения, верное: виной тому наш самый заурядный, каждому хорошо знакомый эгоизм, как в малом проявляющийся, так и в большом. Говорила некогда об этом замечательная подвижница XIX столетия игумения Арсения (Себрякова): «Мы только тогда можем сказать, что любим человека, когда бываем готовы уступить ему то место, на котором стоим сами. Что это за место? — Весь видимый мир».

Но есть и другое объяснение (с эгоизмом также, впрочем, напрямую связанное, но имеющее свои нюансы), на котором хотелось бы остановиться прежде всего,— менее очевидное, но, пожалуй, даже более важное. Мы очень часто… играем. В том числе и в духовную жизнь. Следуем определенным правилам, установленной внешней форме, но гораздо меньше заботимся о подлинном содержании, о чем, быть может, мало кто подозревает, кроме нас самих. Да и сами-то мы порой об этом даже не задумываемся. Это утверждение может показаться неоправданным преувеличением, о нем захочется сказать: «жестоко слово сие» (см.: Ин. 6, 60), но поясню свою мысль.

Игрушечная добродетель

Духовная жизнь — до той поры, пока человек не обретет свободу от страстей, не достигнет святости — являет собой поприще непрестанной внутренней брани, христианин постоянно находится перед необходимостью даже до крови подвизаться против греха (см.: Евр. 12, 4). А это значит — отказываться от того, что стало по-настоящему желанным, поступаться тем, чем он дорожит, раз за разом попирать свою гордость, словом — ножом заповедей Христовых неустанно отсекать сросшиеся с душой, сроднившиеся с ней страсти. До какой степени должен быть христианин в этом упорен и насколько «жесток» обязан быть со своим ветхим человеком? — Можно еще раз повторить: «до крови».

И вот, испытывая свою совесть, решимся ли мы сказать, что это самое «до крови» имеет место в нашей жизни каждый ее день, в каждой ситуации, когда перед нами стоит выбор — свою или Божию волю избрать, своей страсти или заповеди Христовой последовать? Нет. Вряд ли. Но как же мы тогда живем? Разве наша совесть не должна, не умолкая, обличать нас, стыдить, упрекать, лишать покоя? Она и делает это, только человек в своем падшем, поврежденном состоянии, не просто греховен, но и лукав, в первую очередь — с самим собой. И беда в том, что сознаем мы это далеко не всегда, а лишь в какие-то мгновения «просветления», когда наконец услышим голос своего Ангела-хранителя, когда его увещания заглушат немолчную песнь нашего самооправдания.

Вот и бывает подчас, что и службу мы воскресную, а тем более праздничную, не пропускаем, и молитвенное правило неукоснительно совершаем, и душеполезного чтения не оставляем… Но нет в этом настоящего труда, подлинной духовной работы, поскольку с жизнью не сопряжено реальной, не питает ее и, в свою очередь, от нее не питается. И «добродетель» наша выходит на поверку «игрушечной», так что похожи мы, по слову одного святого отца, на древо, украшенное листьями, но не имеющее плодов.

А ближний… Он реален! Его реально надо любить: прощать, уступать, чем-то жертвовать ради него, терпеть, нести его тяготы и не обременять своими. И мы о нем «забываем». Ближние упорно будят нас, но мы так же упорно не хотим просыпаться. Они часто кажутся какой-то досадной помехой: и от молитвы отвлекают, и почитать не дают как следует, и на службе в покое не оставляют — пробираются куда-то, суетятся, толкаются…

«Помилуй учеников моих!»

А между тем, как сказал некогда преподобный Антоний Великий: «от ближнего жизнь моя или смерть». То есть от того, как я к нему, ближнему, относился — от этого и зависит мое спасение или гибель, оправдание или осуждение. Кажется кому-то это слово слишком сильным, но ведь не говорит преподобный тут ничего нового в сравнении с учением Спасителя о Страшном суде, просто свидететельствует о своем личном духовном опыте, о том, что открылось в подвиге и молитвенном Богу предстоянии его просвещенному благодатью сердцу.

Есть замечательный пример такого опыта в одном из Патериков. Некогда игумен со своей братией отправился в другую обитель на тамошний праздник. Отстал ли он по какой-то причине, или же по существовавшей тогда традиции специально удалился от них, чтобы ни они его, ни он их не отвлекали от молитвы и богомыслия суетными разговорами, но только ушли они вперед, а он шел достаточно далеко позади.

И когда он уже довольно был утомлен путешествием через знойную, раскаленную солнцем пустыню, то встретился ему несчастный больной человек, лежавший на дышащем жаром песке и жалобно просивший о помощи — ему нужно было добраться до ближайшего селения. Игумен склонился над ним, с участием расспросил о случившейся беде. И не смог скрыть недоумения:

— А разве не проходили здесь монахи передо мной?

— Проходили,— ответил несчастный.

— Разве они не заметили тебя, не услышали твоих просьб?

— И заметили, и просьбы услышали. Но только сказали они, что торопятся в обитель на праздник и не могут мне ничем помочь…

Восскорбел от такого жестокосердия своих монахов игумен, взвалил на спину болящего и понес его — по той же выжженной пустыне, под тем же палящим солнцем. И хотя уже немолод он был и утомлен дорогой, но вот чудо — с каждым шагом ему становилось все легче нести страждущего, пока ноша его вдруг не сделалась уже совершенно невесомой.

Тогда он невольно обратился назад и увидел Христа, смотрящего ему вослед. И — вот любовь этого дивного старца — не о себе помыслил он в этот момент. А упал перед Спасителем на колени и взмолился:

— Господи, помилуй учеников моих!

И услышал в ответ:

— Чтобы помиловал Я их, пусть они не только живут с тобой, но и поступают так, как поступаешь ты.

Есть тут ответ на все вопросы: что выбирать — свою «духовную пользу» или помощь тому, кто в ней нуждается. Да, впрочем, и опять не таит в себе эта история ничего принципиально нового — та же притча о милосердном самарянине, только не притча уже, а реальный пример.

Ведь все и так ясно…

Вообще кажется — зачем говорить обо всем этом? Ведь и, правда, так ясно сказано в Евангелии: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. 22, 37–40). Если ясно, что нет ничего важнее любви к Богу и к ближнему — тогда зачем напоминать об этой важности? Наверное, и незачем было бы, если бы жизнь не доказывала, что нужда все же есть.

Апостол Иоанн Богослов говорит, что любовь к ближнему есть показатель нашей любви к Богу: не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20). Редко ли бывает, что человек уверенно утверждает: «Я люблю Бога», но при этом не делает ничего, что доказывало бы это? Господь обличит сию неправду, но каким образом? — Уколами и укорами совести. А их человек, совести не внимающий, как мы уже знаем, перестает со временем замечать. Но с ближним иначе — он обличит так, что не заметить будет трудно! Если мы не проявим к нему любви или проявим нелюбовь, то он точно скажет нам об этом настолько внятно и настойчиво, что не услышать уже не получится. Как быть тут нашей изворотливости, нашему лукавому самооправданию? — Возвращаясь к вышесказанному: «забыть» все, что мы когда-то знали о важности любви к своему собрату или своей сестре, представить их как помеху на своем пути, обвинить, что это они — любви не имеют, или просто «не заметить» их, отодвинуть в сторону.

Не говорили бы мы, скорее всего, о столь самоочевидных вещах, если бы не сталкивались день за днем с тем, что такое забвение о любви — наша общая сегодня болезнь, то, чем мы все, практически поголовно, поражены. Вот и приходится напоминать — и прежде всего себе,— что ближнего на дороге в Царствие Небесное обойти никак не удастся, обойдя его, мы соступим с этой дороги и окажемся на другой, совсем в иную область и к иному завершению приводящей.

А то, что напоминание это приходится на Великий пост — что ж тут странного: постом все, как правило, и обостряется. И раздражение от легкого чувства голода скорее нас побеждает, и враг больше обычного усердствует… И с ближними сталкиваемся в результате всего этого как бильярдные шары, да разлетаемся с треском в разные стороны.

А лучше было бы не разлетаться, но держаться друг за друга крепко-крепко, за каждого, как за величайшую драгоценность: вдруг нас, ничего доброго на самом деле не сотворивших, именно за любовь к этому человеку помилует на Своем суде Господь? Вдруг именно для этого человека совершенное благодеяние вменит как Ему Самому оказанное? Может ведь такое быть. По крайней мере Христос нам это обещает, а сомневаться в истинности слов Божиих никаких оснований у нас нет.

Игумен Нектарий (Морозов)
Газета «Православная вера» № 4 (408) 2010 г.

Все мы так или иначе знаем, что такое кризис. Если не усложнять, то можно сказать так: это время, когда очень трудно. Настолько трудно, что кажется, ты находишься в тупике, из которого выхода нет, и вместе с тем - его обязательно надо найти. Нечто подобное переживает рано или поздно и каждый верующий человек. И - не однажды. Не просто сложный период, не просто мучительные сомнения или невыносимое ощущение собственной слабости и несовершенства. Нет - именно чувство тупика, непонимания, как быть дальше. И кризис надо не просто переждать, его обязательно нужно с помощью Божией преодолеть, став в результате опытнее, взрослее и сильнее. Только так можно продолжать свой путь. Что делает человек в состоянии духовного кризиса? - Молится, советуется с теми, кто через это уже прошел и ищет у них помощи и утешения. Размышления авторов журнала, опубликованные в "Теме номера", - своего рода плечо, на которое может опереться тот, кто почувствует в этом нужду. Это свидетельство тех, кто успел уже что - то пережить и понять для себя. Такое свидетельство всегда очень важно для того, кто еще не пережил или только - только переживает.

Диакон Максим Плякин, секретарь епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия, клирик храма в честь Рождества Христова г. Саратова:

— Явление, которое мы сегодня определяем как кризис духовного роста, было хорошо известно святым отцам и описано в святоотеческой литературе. Кроме того, оно знакомо едва ли не каждому, кто ходит в храм. Сначала Господь дает подкрепление — в виде той благодати, которая на человека изливается. Господь дает человеку понять, что Он рядом. А потом эта благодать отходит. Господь оставляет человеку пространство для роста. Помня о полученном благодатном даре, человек должен привести себя в соответствие с этой благодатью.

Но это — один случай. Возможен и другой: когда человек, опытно познавший уже, что такое благодать Божия, лишается благодати по собственной вине. Отходит от нее в силу каких-то своих греховных привычек. Тогда Господь попускает этот кризис, это уныние как меру педагогическую: ты познал, что значит быть со Мной, теперь познай, что значит быть без Меня.

Третья возможная причина кризисного состояния — вот в чем: силы человеческие не беспредельны. В писаниях святых отцов неоднократно встречается такой совет: унываешь — встань на молитву, чувствуешь, что и молиться не можешь,— ляг и поспи. И у преподобного Антония Великого есть параллель. В скит, где подвизался Антоний с учениками своими, забрел некий князь. К великому своему удивлению и смущению он увидел, что ученики Антония, сидящие кружком вокруг него, смеются — учитель намеренно чем-то их рассмешил. Смех вместо душеспасительной беседы, вместо благочестивой и строгой жизни?! Но святой объяснил это своему гостю на простом примере: «Ты охотник? Возьми свой лук и натяни тетиву. Еще натяни, еще» — «Так она же порвется!» — «Вот так и человек». Если человека перенапрячь, он может сломаться. Уныние, скорбное состояние — это не всегда признак богооставленности. Зачастую это говорит просто о том, что человек на пределе. Что у человека истощаются силы.

Каждый из этих трех случаев требует своего решения, своего выхода. В свое время святой Иоанн Лествичник рекомендовал: видишь юношу, лезущего на небо? Сдерни его оттуда за ногу, потому что ему это не полезно. Потому что с той высоты, которая не соответствует его духовным силам, он упадет и разобьется. Когда-то нужно вовремя остудить пылкого неофита, чтоб потом повзрослевший и рассудительный человек двигался по своему пути без срывов и падений. Если же оскудение в человеке возникает вследствие греха, вследствие страсти — значит, его надо лечить духовными средствами: пост, молитва, милостыня. А в третьем случае — тот самый совет святых отцов: ляг, поспи. Отдохни. Сбавь нагрузку.

Но для того, чтобы эти случаи, эти состояния различать, нужен дар различения. Нужен человек опытный достаточно, чтобы в кризисе ближнего своего — может быть, духовного сына или дочери — разобраться и увидеть, что именно с человеком происходит. И что в данном случае надо делать: ослабить нажим или, наоборот, загнать человека в максимальный для него подвиг.

Кризис можно и нужно пережить, перебороть. В какой-то момент мы можем разувериться в помощи Божией, но мы не можем при этом игнорировать бытие Божие вообще. Господь дает помощь. Он дает ее в самых трудных ситуациях. Но эта помощь требует содействия. Не только благодать Божия нужна, но и воля человека.

Светлана Покщаева, психолог, инструктор по сноуборду, директор по развитию интернет-издания «Компьютерные решения», прихожанка Спасо-Преображенского храма в селе Пристанное (Саратовский район):

— Кризис духовного роста для православного человека — это когда твое пламенеющее желание жить во Христе, каждой своей мыслью, шагом, действием духовно совершенствоваться, а вместе с тем молиться, поститься, посещать каждое воскресенье храм, исповедоваться и причащаться со временем ослабевает и в один прекрасный день превращается в потухшую необходимость. Порывы к внутреннему росту и к активной церковной жизни слабеют и сходят на нет. Что делать?

Очень простой ответ: подумать о своих ближних.

Моя коллега — очень занятая бизнес-леди, сутки напролет проводившая на работе,— стала посещать воскресные службы, молиться утором и вечером, исповедоваться, причащаться, соблюдать все посты после того, как ее младший брат попал в беду и оказался в тюрьме. Мой муж, принявший Крещение после нашего знакомства, при известии о моей беременности первый раз в своей жизни выдержал очень строго Великий пост, ежедневно молясь о благополучном моем разрешении.

Эти жизненные истории показали мне, что пламень души своей проще всего поддержать именно так: предназначая его ближним, поддерживая его ради них. Когда мы молимся за ближних, нам не до кризисов, и мы уже не оправдываем собственную немощь и лень: не пойду сегодня в храм, настроения нет, устал, авитаминоз и т. д.

Меня дисциплинирует мой годовалый сын, которого я причащаю каждое воскресенье. С какой радостью и легкостью бегу я на каждую воскресную службу — с той поры, когда он у нас появился! А ведь так было не всегда. Раньше это было невыносимо сложно — постоянно посещать храм и выстаивать долгие службы. Изменения начались с регулярного Причащения Святых Таин во время беременности. Именно это помогло выработать благую привычку. Теперь, если нарушу пост либо пропущу молитвенное правило — чувствую внутренний дискомфорт, как будто дела своего не доделала.

Дисциплина — это главное. Нельзя останавливаться, надо постоянно подкладывать дрова в свой духовный костер: читать жития святых, ездить по святым местам, творить добрые дела, видеть чудо в малом, находить радость в обыденном. А когда уж разгорится по-настоящему пламень души твоей — вот тогда никакой кризис не страшен!

Священник Виктор Лузган, настоятель Свято-Ильинского храма в г. Покровске (Энгельсе):

— Понятие духовного роста — оно ведь сокровенное, и что происходит в данный момент с человеком, растет он духовно или падает,— это ведомо одному Богу. То, что мы называем кризисом — это всего лишь чувственное восприятие человеком собственного состояния. А Бог неизменен и любовь его к человеку неизменна.

При этом очень многое зависит от того, зачем человек в храм пришел. Люди приходят в храм по-разному. Условно наших прихожан можно разделить на три группы. Первая — те, кто надеется получить какую-то конкретную практическую помощь: вылечиться от болезни или нормализовать свое психологическое состояние. Вторая — те, кто старается сохранять семейную или национальную традицию, поскольку чувствует в этом потребность. И, наконец, третья — те, кто намерен спасти душу. Кризисам подвержены первые — поскольку они могут разочароваться, не получив ожидаемого — и особенно третьи. Потому что спасение души — это очень сложный и тернистый путь.

Наш духовный путь можно сравнить с путем школьника. Первоклассник идет в школу в первый раз — сколько вокруг него суеты! Мама нарядно его одевает, в школе торжественно встречают, поздравляют, дарят подарки. А что потом? Потом праздник кончается, и надо просто учиться. Так и в Церкви. Господь показал человеку Свою любовь, а потом человек должен просто работать. Трудиться над собой, делать все, что должен делать православный христианин. И знать, что Господь любить его не перестал. Это не богооставленность, не охлаждение Божией любви, это естественное состояние, но преодоление его, выход из него требуют усилия воли, поскольку только понуждающие себя восхитят Царство Божие.

Ольга Еремчук, чтец храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы в Саратове, певчая больничного храма в честь иконы Божией Матери «В скорбех и печалех Утешение»:

— Кризиса бояться не надо. На карте духовного пути, составленной отцами Церкви, эта пустыня обозначена. Пройти ее для чего-то необходимо.

Не стоит искать спасения от сухости и скуки в ветхих развлечениях или изобретать собственные духовные пути. Это выход ложный, тупиковый.

Внимательная душа непременно почувствует, что пустынная скудость все-таки ближе к Богу, чем ветхая душевная деятельность. Кризис надо потерпеть. Это экзамен на верность.

Не идет молитва. Кажется, что Бог оставил, не слышит и знать не хочет. Но если мы перестаем молиться, это значит, что мы не верны даже в малом — в этой мнимой разлуке. Здесь необходимо потрудиться. Святые отцы пишут, что молитва с понуждением ценнее в очах Божиих, поскольку в нее вложено больше труда.

Один из симптомов кризиса — доводящее до уныния зрелище собственной никчемности, испорченности, страстности, не поддающейся исправлению. К сожалению, мы часто путаем покаяние с угрюмым самоедством. Познание своей немощи, если оно не идет рука об руку с упованием на милосердие Божие, неминуемо погружает в уныние. Цель и смысл этого долгого периода богооставленности как раз и состоит в познании, что без Бога мы — ничто. Он — полнота бытия. Если мы захотим быть с Ним, мы войдем в эту полноту. Не захотим — так и останемся ничем.

Труден этот узкий путь: и назад невозможно, и впереди просвета не видать.

Но однажды настанет день: душа из-под слоя своей изнуряюще многосложной хандры вдруг вырвется на простор и удивленно воскликнет: как же все просто! Прилепись всем умом и сердцем к Богу и больше ничего не надо!

А чуть позже начнется новое испытание...

Александр Ефимов, воспитанник III курса Саратовской православной духовной семинарии:

— Кризис духовного роста — это совершенно естественное и хорошо известное явление. Удивляться ему не следует. Наша жизнь — это вообще цепочка кризисов. Кризис и поиск выхода из него — вот так мы и движемся вперед. Но современный человек воспринимает это состояние очень остро, трагично. Почему? Потому, наверное, что он, приходя в Церковь, ищет в ней сразу рая для своей души. Иными словами, хочет сразу без креста войти в рай. А когда не находит — очень удивляется и расстраивается. Вот так и возникает кризис. Кроме того, кризисное состояние может быть связано вот с чем: человек, пришедший в Церковь, перестает вписываться в окружающий мир. Он не понимает, как можно жить и там, и там. Сначала он не хочет возвращаться из храма в мир, потом, поневоле вернувшись и привыкнув к миру, вдруг замечает, что ему трудно теперь вернуться в храм.

Как бороться с подобными состояниями? Надо обращаться к святым отцам и к духовным писателям, в первую очередь — к более близким к нам во времени. Они немало писали об этих состояниях, в частности — святой праведный Иоанн Кронштадтский. Кризис надо воспринимать как очередное искушение. К своим состояниям нужно относиться критично и отстраненно. Отнестись отстраненно поможет именно взгляд со стороны — например, взгляд духовника. Надо продолжать церковную жизнь как прежде и поменьше внимания обращать на наши кризисы.

Сергей Житенев, исполнительный директор редакции журнала «Православный паломник», Москва:

 — Кризис духовного роста у верующего человека, как правило, вызван отсутствием духовника и нежеланием или неумением войти в общину своего храма. Ведь именно молитвенное общение во время службы в храме, равно как и общение с членами общины до и после службы может помочь в духовном становлении. Верующий не должен замыкаться в себе.

Одной из возможных причин кризиса духовного роста является также несоответствие представлений верующего человека о Церкви и церковной жизни тому, с чем ему приходится сталкиваться. Однако не надо забывать, что каждый из нас в чем-то несовершенен, а идеальных людей нет. Нужно уметь смиряться.

Итак, для преодоления кризиса духовного роста, вне всякого сомнения, нужно постоянно общаться со своим духовником, с членами церковной общины, а также чаще ездить в паломничества. Именно в поездках ко святым местам во многом формируется сознание верующего человека. Поклонение святыням Отечественного и Вселенского Православия, лицезрение повседневной жизни иноков и насельников святых обителей, молитвенное и иное общение с ними, без сомнения, позволит православному верующему избежать кризисов духовной жизни и получить так необходимый ему духовный опыт.

Паломничество, в отличие от туризма, имеет одну цель — поклонение святыне; это связано с большой напряженной духовной работой, с молитвами и богослужениями. Иногда паломничество связано с физической работой, трудничеством. Очень важно, что человек несёт с собой в душе во время паломничества к святыне, насколько он искренен. Если он прибывает к святому месту с трепетной молитвой и мольбой к Господу нашему Иисусу Христу и Пресвятой Богородице, исходящей от самой души, с верою, то человек получает в святом месте особую Божию благодать.

Иеромонах Пимен (Хеладзе), клирик Свято-Алексиевского храма, духовник Свято-Алексиевского женского монастыря г. Саратова:

— Кризис — это потеря Бога из виду. Потеря и поиски в ином направлении. Вместе того, чтобы искать Бога, человек ищет чего-то своего; он не хочет, не может расстаться с этим своим. Человеку выгодно, чтобы распятие Христа, Его воскресение были не реальностью, а некоей абстракцией, сюжетом, Евангелие же — просто одной из книг, стоящих на полке. И это для человека естественно. Если ребенка не приучить мыть руки перед едой — он никогда не будет этого делать, и это естественное для него поведение. Для нас естественная жизнь — это жизнь ветхого человека. В Крещении мы получаем шанс облечься в человека нового, получаем возможность правильного развития нашей личности во Христе. Но это совсем не так просто. Наша природа поражена грехом, грех препятствует нашему движению к Истине, способствует тому, что мы теряем Бога из виду. Потому возникает кризис. Что делать? Надо приучать себя к жизни во Христе, как ребенка приучают мыть руки, делать уроки и так далее. Мы ведь в каком-то смысле дети, нам еще только предстоит вырасти во Христе. Поэтому не стоит удивляться кризисам роста.

Журнал «Православие и современность» № 13 (29) 2009 г.

Источник:  www.eparhia-saratov.ru

Слово «успех» известно давно, но в настоящее время на слуху производное от него — «успешность». Для многих это понятие имеет некий отрицательный налет. Увы, слишком часто в наше время успешности так или иначе, прямо или косвенно сопутствуют ложь, интриги, бесчестие, скандальность, а то и настоящее преступление. Но действительно ли успешность настолько связана с безнравственностью? Или же успешным можно в полной мере назвать даже глубоко верующего христианина? Об этом размышляет настоятель храма в честь Рождества Богородицы в Крылатском, духовник Московской Патриархии протоиерей Георгий Бреев.

Успешность заложена в человека Богом

Мне кажется, Сам Господь заложил в человеческую природу стремление к успешности. Это одна из духовных сил, которая человека активизирует, собирает воедино и побуждает стремиться к избранной цели — мыслями, чувствами, действиями. И эта движущая сила склоняет нашу волю к исполнению того, что мы задумываем, что ложится желанием в душу.

Успех — это то, что дается человеку не сразу, но если он его достигает, то это сообщает ему некое чувство радости, и даже счастья. Цели у всех разные — кто-то хочет быть кандидатом наук, кто-то иметь хорошую, прибыльную работу, кто-то хорошую семью и много друзей. Но всех тех, кто достигает поставленных перед собой целей, мы, современным языком, называем успешными, перспективными.

Многие говорят себе: «Я должен успеть». Слово «успеть» имеет двоякий смысл: во-первых, уместиться в срок, успеть завершить какое-то дело; а во-вторых, открыть для себя путь, который может стать путем восхождения.

Как только человек начинает себя сознавать личностью, у него появляется стремление в чем-то успеть. Это можно наблюдать даже на примере детей. Родители и педагоги всячески поощряют ребенка, чтобы он преуспевал в учении, в душевном развитии; этим ему открывается дорога, по которой можно вступить в самостоятельную жизнь. Если дитя чувствует, что справляется, слышит одобрение, этот успех вызывает у него чувство удовлетворенности, ощущение, что он, пусть отрок или младенец, действительно в жизни чего-то достигает. И тут же это берется ребенком на вооружение. Это стимул для его развития. Потому одна из воспитательных мер — показать ребенку, что он молодец, что он не лентяй, что у него что-то получается.

Думаю, что, какую бы область человеческой деятельности мы ни взяли, стремление к успеху — это то, лишившись чего жизнь потеряла бы смысл. Потому что успех является показателем, что мы двигаемся и, преодолевая трудности, держимся правильного курса. Чувство успешности окрыляет человека.

Что есть успех в духовной жизни

Духовная жизнь тоже связана с восхождением. Стремление к духовному успеху, к совершенству неотъемлемо от человеческой души, вложено в нее Богом. Однако духовная жизнь — это нечто другое, нежели земное поприще. Одаренные люди — художники, артисты — много работают, чтобы достичь уровня, когда их искусство становится высоким и совершенным, и взойти на вершину успеха. Но в духовном плане все гораздо глубже, все меняет ценность перед лицом вечности. Порой, если преуспевшему в земном отношении человеку сказать, в чем состоит духовное преуспеяние, у него руки могут опуститься.

Углубляясь в познании веры, человек постепенно приходит к все более высокому состоянию, обогащающему его. И многие, всматриваясь в себя, решают, что сами добились духовного преуспеяния. Так мыслящие, конечно, ошибаются. Ибо здесь начинается самое страшное: самонадеяние, оглядка на себя. А успешность всегда связана с благодатью и силой Божией, которая человека ведет на всех путях, если он искренен, чист и добивается успеха не с корыстными целями.

«…У самого берега он потерпит крушение»

Вспоминается случай из жития преподобного Антония Великого. Святой, оставив мир, ушел в пустыню, но народ находил тропы к нему. Однажды к нему пришли люди с рассказом, что в Александрии появился молодой подвижник, настолько сильный духом и совершенный делами, что творит знамения и чудеса. Уже в таком возрасте у него есть признание и слава! И тогда авва Антоний, помолившись, горько заплакал и сказал: «Я вижу огромный корабль, наполненный драгоценными грузами, но у самого берега он потерпит крушение». Почему он так сказал об этом иноке? Не мерою дает Бог Духа (Ин. 3, 34). Человек возлюбил Бога, и Господь тут же ответно дает ему дары за его ревность. Но самое трудное в жизни человека — этот дар Божий пронести. Силу, благодать, дар Духа легче вымолить у Бога, чем сохранить его. Вот потому преподобный сказал так вопрошающим, и впоследствии они действительно увидели исполнение слов святого: молодой монах, будучи таким облагодатствованным, имея такие дивные успехи в духовной жизни, соблазнился, пал и даже лишился сана.

Всякое дело венчает только Господь

Я могу привести десятки примеров из жизни наших современников, по сути подобных истории инока. Вот женщина подходит к священнику со слезами: «Батюшка, у нас все было так хорошо раньше: жили мы скромно, но дружно, в храм ходили, работали, детей растили, но вот муж получил денежное место, ему такие широкие возможности открылись, и все у нас пошло кувырком: у него появились поклонницы, секретаршу на отдых возил. Он теперь говорит, что семья ему не нужна, что он хочет жить для себя, потому что он имеет право “на личное счастье”». Успешность прельщает. Есть такое понятие — прельщение. Это бывает и в мирской жизни, и в духовной. Вернемся к случаю из жития преподобного Антония. Почему монах погиб? Потому что он духовно еще не был подготовлен, чтобы данную ему славу вынести. Он должен был сказать: «Господи, это Ты меня прославил такой чудесной славой! Разве я своими силами могу творить чудеса?! Это — благодать Твоя, которая во мне!». Но когда тысячи людей говорят с восхищением: «Какой ты великий! Ты творишь чудеса, по твоему слову все сбывается!», то как немощной человеческой душе не соблазниться, не приписать все это себе и своим достоинствам?! И тут действует духовный закон: если ты имеешь дар от Бога, а приписываешь его себе, то все теряешь, и Бог оставляет тебя!

Вспомним слова апостола Павла: Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог (1 Кор. 3, 6). Можно спросить: что есть успех в мирской жизни, в чем же его ценность заключается? А заключается она в глубине понимания, что, каким бы достойным и успешным я ни был, что бы я ни делал, не я творец своей жизни, не я создал себя; жизнь конечна, и я не могу сказать, точно ли я достигну вечности и спасения. Может быть, наоборот: пред вечностью я предстану совершенно беспомощным, и выяснится, что в земной своей жизни я так ничего и не сумел сделать. Все люди, просвещенные подлинным знанием Бога, носящие благодать Божию, останавливали себя и говорили, что человек должен трудиться, должен принять все меры к достижению успеха, но венчает всякое дело только Господь.

Испытанные успехом: по стопам праведного Иова

По рассуждению многих святых, не тогда человек преуспевает, когда восходит по достоинству своему на большую степень славы человеческой и когда его жизнь очень плодотворна, а тогда, когда человек выдерживает испытания, посланные ему Богом. Тут-то и открывается подлинная красота, величие, достоинство человека, если он в трудностях сохраняет себя, не ищет виноватых, не падает духом. Яркий пример — история праведного Иова. Господь видит его совершенство, но посылает ему страшные испытания. Однако, и лишившись богатейших имений и детей, а затем и собственного здоровья, Иов не возроптал, не стал хулить Бога, но благословлял Его, говоря: Господь дал, Господь и взял (Иов. 1, 21) и Он способен опять мне все вернуть и в большей мере. Так и получилось. Настоящее преуспеяние, думаю, состоит в некоем таинственном созревании в период скорбей нашего внутреннего человека, способного приобрести такое духовное богатство, которого он не лишится вовек. Ибо все оставим здесь, и имения, и честь, и славу суетную: в перспективе вечности они не имеют цены, а вот духовные качества остаются с нами бесконечные веки.

Поэтому один из основных духовных законов, который нужно всегда помнить людям успешным, таков: как бы ни преуспевали мы в этом мире, жизнь настолько изменчива, что человек может всего в одно мгновение лишиться. Немногие люди могут выдерживать такое. Вот пример: завтра у нас будут отпевать современного преуспевавшего человека — мужчина, сорок лет. Его близкие получили разрешение из Патриархии на заочное отпевание. Некогда он открыл свою фирму, его дела шли в гору. И вдруг кризис. Он теряет все: фирма закрывается, несколько месяцев он совсем без работы, и в конце концов, в отчаянии,— ведь он уже отвык ограничивать себя, жил как человек богатый, друзей имел таких же состоятельных, а тут и друзья отвернулись, и возможности широко жить нет,— он решает уйти из этой жизни. Был ли успех у этого человека? Да. Но он оказался не готовым понести испытание — лишиться этого успеха. Если мы увлечемся нашим преуспеянием, нужно уметь себя остановить и сказать: «Слава Богу, что я это имею, а придет другой день и, может быть, я окажусь в совершенно других условиях, в другой ситуации». Готовить себя надо, что может в едино мгновение все поменяться. Разум не должен спать, но держать на вооружении слова апостола Павла: кто отличает тебя? Что ты имеешь, чего бы не получил? (1 Кор. 4, 7).

Будь умелым возницей и стремись к почести горнего звания

Человек достигает какого-то высокого положения, славы, богатства, может себе позволить то, что раньше было недоступно: усадьба с прислугой — пожалуйста, все бросить и полететь среди зимы на Канары — запросто. Конечно, в таком состоянии семья, обязанности, проблемы детей начинают его тяготить, становятся скучными. А вседозволенность может привести к крайней внутренней недисциплинированности — ума, сердца, воли. И «вожжи души» распускаются. По-моему, у святого Макария Великого (он жил в IV веке) был очень точный образ движения по жизни: возничий, управляющий колесницей твердой рукой, с рассуждением, легко преодолевает расстояния; другой ездок мчится во всю прыть с ослабленными вожжами, и его кони в конце концов переворачивают колесницу. Поэтому важно, чтобы, будучи вознесенным на колесницу успешности, человек держал разум, волю, чувства в узде рассуждения и ведения — не только этого мира, но и горнего. Если это будет так, то колесница полетит вперед.

Бог нас любит и много дает нам. Но непременный закон для любого человека: не губи себя. Надо понять, что губить себя — это не только стаканами водку глушить и гулять дни и ночи, проматывая богатство. Я буду также губить себя, если возгоржусь, если буду смотреть на всех, как на чернь какую-то, и вместо того, чтобы жалеть и помогать людям, стану презирать их и надмеваться над ними. Ради успеха житейского нельзя забывать восхождения духовного. Апостол Павел призывает нас воздерживаться от всего для получения венца нетленного (см.: 1 Кор. 9, 25). Если моя цель такова, то дай мне хоть все богатства и всю славу мира — они не повредят моей душе. Чтобы не впустую наша жизнь прошла, мы должны быть нацелены не к материальному преимуществу, не к высокому социальному статусу, а к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3, 14). Желание стяжать почесть горнего звания — вот что в сердце каждого должно быть. Только тогда мы пройдем этот путь достойно, сохранив верность Богу и любовь к людям.

Не прилагайте сердца…

Как преуспевшему сохраниться христианином? Живой, деятельной верой. Душа может привязаться к богатству, славе, но нужно выйти на уровень такого понимания, чтобы, ценя данное мне и благодаря Бога, не прилепляться к этому настолько, чтобы жить только этим. Надо помнить о том, что сказал пророк Давид: когда богатство умножается, не прилагайте сердца (Пс. 61, 11). Пользуйтесь успешностью, состоятельностью, но не прилагайте к этому своей души. Говорите: «Слава Тебе, Господи, за все!» — и ищите, как данное вам употребить разумно. На жертву, на помощь нуждающимся, на строительство храма, на благотворительность. И человек так сохраняется душевно, потому что он, во-первых, видит щедрость и любовь Божию и благодарит Его, а во-вторых, стремится от своих возможностей быть полезным людям. Это единственно верный путь. Если человек будет добиваться успеха всеми средствами, не гнушаясь нечестных и жестоких путей, то такой успех относителен, он может быть лишь внешне эффектным, а внутренне он не принесет человеку удовлетворения, радости, счастья, даже при всех, казалось бы, положительных моментах. Примеров подобного очень много можно найти.

Все мы перстны, смертны. Философы уподобляли нашу жизнь пузырю в океане жизни. Вот пузырек только из воды появился, а через секунду — нет его на поверхности океана вечности. Мы настолько хрупкие! И человеку необходимо непрестанно работать над собой, чтобы это усвоить сердцем, понять смысл духовной жизни и жить в соответствии с ним. Настоящий успех там может быть, где мы предаем себя, путь своей жизни, свои дела в высшую волю Промысла Божиего.

Записала Татьяна Бышовец
Журнал «Православие и современность» № 14 (30)

Источник:  www.eparhia-saratov.ru

Кроме частных причин, наши кризисы имеют причины общие. Кроме причин вечных — причины, порожденные текущим днем, сегодняшней церковной практикой. Беда в том, что мы не всегда решаемся о наших нестроениях говорить. Меж тем говорить о них нужно. Наш корреспондент встретилась с протоиереем Алексием Уминским — настоятелем храма Святой Троицы в Хохлах (Москва), ведущим программы «Православная энциклопедия» на ТВЦ.

— Отец Алексий, вот типичная картина. Человек пришел в храм, пережил радость воцерковления. Его жизнь в Церкви входит в колею, он делает все, что положено, регулярно исповедуется и причащается. А потом… Потом вдруг интерес к церковной жизни угасает, спадает ее накал. Почему так происходит?

— Ответ содержится уже в вашем вопросе: его жизнь вошла в колею. В каком-то смысле это нормально — и ненормально одновременно. Так происходит потому, что представления о воцерковлении человека как раз в этой колее и умещаются. Человек все знает, у него не существует практически никаких вопросов, а если они и возникают, то он знает, как получить на них ответы. И, заметьте, не у Бога, а в каком-нибудь из сотен православных изданий, которых сейчас в изобилии. К примеру, в книге под названием «1453 ответа на все случаи православной жизни». И если подобный подход называть воцерковлением, то это, конечно, катастрофа для человека. «Церковная жизнь входит в колею» — это когда человек начинает жить в рамках представления «что можно, а что нельзя» и, из такого понимания исходя, строит свою духовную жизнь; когда человек вычитывает правило или выстаивает богослужение, но при этом настоящего опыта молитвы у него нет. Он может десятки лет подряд читать утренние молитвы и при этом не представлять, что в пятой молитве утреннего правила (молитве святителя Василия Великого) мы молимся о скорейшем Втором Пришествии Христа. Да и многого другого он не понимает, например, литургии. Он в ней участвует, но не углубляется в ее смысл. То есть человек не ищет глубины и содержательности в своей духовной жизни, а ищет фона в ней. Это мы называем колеей.

— А отчего так происходит? Это закономерный процесс или следствие ошибок, совершенных в «раннем возрасте»?

— Обычно это происходит, если человек тяготеет к некому формализму в духовной жизни. Хотя форма, на самом деле, необходимая вещь, если она наполнена содержанием. Но человек зачастую довольствуется малым — внешним. И не всегда даже сам он в этом виноват, поскольку современная церковная жизнь в чем-то навязывает именно такую форму религиозности.

— Каким образом?

— Человек, попадая в церковную среду, с самого начала ставится в некие рамки: «За тебя все вопросы решены, ты не имеешь права ни на какой самостоятельный шаг». Его одергивают, если он делает что-то неправильно, «как не положено», и из-за этого он боится даже самой возможности совершить что-то самостоятельно. Все мы слышали о незначительных вещах, давно осмеянных в церковных анекдотах, типа «не той рукой свечку передаешь». Но когда человеку говорят: «Так часто причащаться нельзя» или «Почему ты носишь четки без благословения?» — это ведь, по сути, то же. Суть такого подхода — «это можно, а это нельзя». Человек привыкает к такому положению дел и искренне верит, что жизнь в Православии именно такова. Но, в конце концов, при подобной установке может наступить «кризис духовной жизни». И слава Богу, если этот кризис действительно наступил! Ведь у многих-то людей этого так и не происходит, ибо они всю свою жизнь искренне полагают, что так и нужно: вычитывать, выстаивать, перенимать определенную манеру поведения, интонацию в голосе и т. п. Что все это и есть — духовная жизнь.

Во многом искаженные представления о церковной жизни связаны еще и с тем, что приходит человек в храм — совершенно новый для него мир — из среды, чуждой Православию, и должен в нем как-то определиться. А на что, помимо Евангелия, он может ориентироваться? — На то, что говорит ему ближний. Кто его ближний? — Священник или старший по вере — тот, кто давно в церковь ходит. И часто новоначальный даже не задумывается, что очень многое из сказанного ему в современном церковном обществе — я не назову это Церковью — к Евангелию отношения никакого не имеет. Говорит апостол Павел: стойте в свободе, которую даровал нам Христос (Гал. 5, 1), а ему все время по рукам бьют и говорят: «Нет никакой свободы, а есть только правила, устав». Это и есть та самая колея.

И когда человек так привыкает жить, то даже Евангелие им воспринимается совсем иначе, читается другими глазами. Человек не ищет смысла в Священном Писании, а знает, что положено прочитать одну главу из Евангелия и из Апостола. А зачем, для чего, что это мне дает? Этих вопросов у него нет. Он вообще не соотносит прочитанное в Евангелии лично с собой. Например, притчу о виноградарях он воспринимает как относящуюся исключительно к иудейскому народу, который отверг Христа, а слова: не всякий говорящий Мне: «Господи, Господи!», войдет в Царство Небесное (Мф. 7, 21) — как сказанные о протестантах, о католиках и прочих, но никак уж не о нем самом. Заранее все известно, и нет никаких вопросов — одни сплошные ответы. И это, мне кажется, тяжелейшая болезнь современного христианского общества, и именно русского, которая вызывает такую горечь и скорбь во мне…

— Так было всегда или такая ситуация характерна именно для нашего времени?

— Раньше такого не было, потому что христиане жили или в обществе, им враждебном (это и обуславливало их ответственность за веру, за поступки и дела), или в обществе, которое было исторически, культурно, семейно воспитано в христианской вере. Я не говорю, что тогда не было проявлений, подобных тем, о которых мы говорим, но тогда был и опыт живой веры, передаваемый от поколения к поколению, опыт понимания и восприятия Евангелия, да и вообще отношения между людьми были совсем иные. Сейчас все это утеряно. А люди разучились думать о смысле своей веры, о себе, потому что вокруг мир, где на все вопросы уже даны ответы. И человек не будет вопрошать Христа, спрашивать свое сердце, размышлять над собственным опытом, потому что он боится ошибиться, не доверяет Богу. А Он любит нас и все-таки дает нам право на ошибку…

— Стало быть, нам не хватает живого отношения к Богу?

— Если коротко говорить, не хватает истинной веры. В Евангелии об этом Христос говорит достаточно громко, обращаясь к фарисеям, к людям, которые находятся в храме и знают Священное Писание наизусть: «Вы Бога не видели и никогда его не слышали». На что они могут сказать: «Но Бог же невидим. И как мы Его услышим? Он же не говорит». Это — и наше состояние. Мы Бога не видим и не слышим, потому что нам это не нужно. Пример — почитание икон: мы знаем, что честь, воздаваемая образу, переходит на Первообраз. Но, к сожалению, нередко за иконами Бога мы можем и не видеть совсем. Я читал один богословский доклад, автор его — священник. Он с горечью говорит, что «наш церковный народ великолепно разбирается в свойствах святой воды и прекрасно знает, перед какой иконой когда нужно молиться, но не читает Священного Писания и совершенно не заботится, чтобы жить по Евангелию». И, действительно, иконопочитание превратилось в некий культ. А что стоит за этим? Человек дальше не идет. И это, конечно, грустно.

— Не является ли это следствием такой беды нашего времени, как отсутствие духовного руководства? Или того, что, как говорит Псалмопевец, «оскуде преподобный»?

— Да, такая ситуация и от этого происходит. Потому что сами преподобные-то откуда? Они не сами собой появляются, а исходят из среды народа. А как им появиться, если этого почти никто уже не взыскивает? Ну, «никто» — так не могу сказать, конечно, но во многом это взыскание потеряло свою актуальность.

А духовное руководство всегда было найти сложно, это тонкий вопрос. Хотя, с другой стороны, сегодня время, когда духовное руководство превращается в какое-то «наседание» на человека с захватом его воли. Но хуже всего, что люди-то именно этого и ищут: чтобы за них думали, за них принимали решения. И их совершенно не интересует, в силах ли человек, которого они вопрошают, ответить на их вопросы? Например, спрашивают: «Делать мне операцию или нет?», «Батюшка, мне ремонт делать или нет?». Ну, откуда священнику знать, разве это его здоровье, его квартира, его жизнь? Хочешь — делай, не хочешь — не делай. Люди считают, что это духовное руководство, но ни одного духовного вопроса не задают. Все вопросы касаются исключительно земного бытового устроения. И при этом ссылаются на преподобного Амвросия Оптинского, который кому-то дал правильный совет, как кормить индюшек. Теперь все должны спрашивать, только «как кормить индюшек»? А о том, что такое молитва, как научиться смирению — нет вопросов, то есть не мучают людей эти проблемы. Но если у человека нет настоящего духовного делания, начинается его имитация, отсюда возникают всевозможные виды «борьбы» с ИНН, новыми паспортами и пр.

А бывает и по-другому: попытки спросить о духовном пресекаются самим священником! Мы этого не хотим, мы этого боимся. Нам свобода не нужна, а где нет свободы, там никакой веры быть не может. Даже священники боятся ответственности. Потому что, как только начинает человек искать смысл, у него появляются вопросы, а значит, есть ответственность за ответы на них. А тут вопросы все решены, ответы все даны. Никуда идти не надо. Открыл книжечку, написал в Интернете на каком-нибудь форуме — тебе ответили.

— Как сохранить в себе «первую любовь»? Не угасить первый жар? Какие практические и действенные средства существуют?

— Ревность, которая бывает в начале воцерковления, конечно, может оскудевать. Ревность призвана подстегивать человека. Вопрос: на что? Если на «вычитывание-выстаивание», то, конечно, она скоро исчезнет. Но если на познание Бога, на постоянное внимание к себе, на тревогу сердца, то тогда она не будет проходить. Любовь к Богу, как и любовь Божия,— это во многом дар. А с другой стороны — труд. Но труд не над вычитыванием, а труд над сердцем, над собой.

К сожалению, в очень многие понятия мы вкладываем ложный, подмененный смысл. Например, часто произносимое слово «смирение». Все время слышишь, что кого-то надо «смирять», но этому придается смысл вовсе не евангельский. И во многих духовных понятиях чистого смысла — живого и радостного — почти нет. Поэтому самое важное в неофитском «первом чувстве» — не утерять и не исказить его сути: узнавания Бога, чтобы потом не обмануться, не принять за это что-то совсем другое. Бывает, к сожалению, что первое узнавание Бога, то, что вы назвали «первой любовью»,— очень искреннее, чистое, с горением сердечным,— постепенно переходит в некие шаблонные формы, и человек его лишается.

Но это вопрос очень личный. Думаю, что каждый сам должен чувствовать, не утерял ли, не превратил ли в формальность дар, о котором мы говорим. Тот, кто однажды встретил и узнал Бога по-настоящему, этого не сможет забыть и не сможет не почувствовать, если не сохранил этот дар. А сохранить — большой труд, между прочим.

— Может быть, именно потому, что это большой труд — нужно трудиться, чтобы не остыть,— люди и отходят от этого?

— Но ведь вычитывать правило или просто стоять на всенощной тоже труд, только бессмысленный, ничего не дающий, если человек душой в нем не участвует, не молится в этот момент. Потому что на богослужении каждое слово в сердце должно отзываться — человек как бы живет этой службой. А просто выстаивать — зачем? Хотя, может, кому-то лучше вначале ходить на службы в сокращенном варианте — например, на полиелей, «Воскресенье Христово» пропеть — постепенно приучая себя к богослужению. Лучше двигаться вперед, все умножая, чем потом все бросая.

Так же и с правилом надо разобраться и не брать себе длинное. Думаю, лучше молиться своими словами, хотя зачастую у нас это не одобряется. Соединяя, конечно, свои молитвы с молитвами, известными и любимыми. Читать Иисусову молитву. И ей не надо учиться по учебнику, как и любой молитве. В ней нет ничего магического, сверхсакрального. Это простые слова, которые каждый всегда может сказать, воздохнув, от себя. Мне кажется, что большинству современных христиан правило в каком-то смысле даже мешает. Человек только подумает, сколько надо вычитывать, и сразу перестает хотеть причащаться. Поэтому необходимо научиться задавать вопросы: «Зачем я читаю правило, что оно мне дает?», «Что для меня Причастие — таблетка благодати, «так положено» — или я встречаюсь со Христом, у меня сердце горит и я не могу не причащаться?».

Человека может тяготить церковная жизнь, если в ней он не ощущает ценности, а лишь обязанность. А когда это превращается в обязанность, то скоро кончится. Посмотрите, как люди приходят на литургию, в каком виде. Будто не на праздник, а повинность пришли отдать. Это видно по тому, как они одеты, как они выглядят, что у них на лицах: в храме стоят с мрачными, тяжелыми лицами, в серой, заношенной одежде. Так они пришли порадоваться Господу! Все это грозит тем, что наше религиозное возрождение кончится сильнейшим оттоком от веры. Потому что наши дети пойдут не в такую Церковь, а туда, где, в каком-то смысле, будет честнее.

— Бывают такие моменты, когда человек отчаивается в себе, перестает верить, что у него может что-то измениться к лучшему, при этом тоже теряется интерес к вере. Как с этим справляться?

— Я сейчас книгу читаю о греческом старце Порфирии, написанную его духовным сыном, монахом1. Там такие простые и верные вещи описаны! Приходит к старцу монах: «Геронда, на службе тяжело мне. Не выдерживаю, не могу ни службы простоять, ни молитвы творить, устаю…». Тот в ответ говорит: «Ко мне приходит девочка-старшеклассница и говорит: “Батюшка, мне так тяжело. Я все время думаю о Никосе. Иду в школу, сижу на уроках, а у меня только одна мысль — о Никосе”. Я ей: “Нет, Никос потом, а сейчас — учеба”. Она ушла, потом опять приходит: “Ничего не получается. Я стараюсь гнать эту мысль, а все равно в уме и сердце только Никос”. Вот так и с Иисусовой молитвой: если у тебя в сердце Христос, как у этой девочки Никос, ты никогда ни о чем другом и думать-то не будешь. Что, она себя заставляет думать о Никосе или поклоны кладет, чтобы он не уходил из ее сердца? Да ничего этого она не делает! И когда Христос человека так посетит, тогда любая служба для тебя будет, как мед, и ты не будешь чувствовать, сколько времени прошло на молитве. А пока не даст тебе этого Господь, у тебя ничего никогда не получится».

Поэтому нам надо понять, что в нас ничего не может измениться к лучшему, пока нас не изменит Господь; что наше дело — сердечно этого желать. Думать о том, что мы можем сделать какую-нибудь «фигуру высшего пилотажа», чтобы что-то в нас поменялось,— бессмысленно. Надо уметь к себе относиться со смирением. Главное, сердце свое нужно направить туда — вверх. А Господь рано или поздно это увидит и на это ответит.

— Вы как настоятель прихода пытаетесь оберегать свою паству от охлаждения? Или в наше время трудно уследить за каждым прихожанином?

— Это и индивидуальный подход к каждому человеку, но и проповедь священника. Об этой проблеме надо больше говорить, надо теребить людей — хотя бы на каких-то уровнях менять атмосферу на приходе, обязательно.

— Есть ли еще «болезни», свойственные человеку, именно уже воцерковленному?

— Во-первых, всем надо правильно понять то, что такое страх Божий, и не бояться Его так, как мы сейчас боимся: что Бог будет все время следить за твоими поступками и карать, если ты не так пошел, не туда шагнул. Нужно просто стараться молиться от сердца и научиться чувствовать свободу в Боге.

Во-вторых, нам не хватает того, что называется экзистенционализмом — поиска сущности, раскрывания и осознания природы человека, то есть самого себя. Нам надо иметь чувство постоянного «неудобства жизни», понимания того, что христианская жизнь не может быть удобной: на это мы согласились с самого начала, когда сказали: «Верую, Господи, и исповедую Тебя!». В христианстве нельзя жить между «можно» и «нельзя». Но тогда это замкнутая система вне Бога: «мне можно» — «мне нельзя», и Бог тут уже ни при чем.

Главная наша болезнь сегодня — это потеря смысла. А что не имеет смысла, то теряет ценность. Потому, чтобы что-то делать, надо задать себе вопрос, помогающий найти смысл в этом делании. «Зачем я исповедуюсь и как: по списку, по определенной схеме или я действительно пытаюсь разобраться в себе? Или я все время себя оправдываю?», «Зачем вообще я хожу в церковь?», «Люблю ли я Христа?». Надо задать себе простые вопросы и начать читать Евангелие живыми глазами. Если там о чем-то говорится, то говорится сейчас обо мне и для меня. Надо искать и находить себя в Евангелии. Трудиться сердцем.

Но самое главное — всегда помнить слова, страшнее и сильнее которых на свете нет: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее (Мф. 16, 24, 25; Мк. 8, 34, 35; Лк. 9, 23, 24). Несколько простых фраз сказано, но на них внимание свое обращать и к ним умом все время возвращаться бесконечно тяжело. А в этом весь смысл жизни христианской. Вот суть следования за Христом — и нет ничего другого. Все остальное — милостыню подавать, поститься, молиться — абсолютно все теряет свою значимость без этого.

У нас есть Христос и Евангелие. Но нам в Его сторону больно смотреть, как на солнце. Поэтому мы читаем ответы на вопросы в Интернете. Вместо Евангелия. Это самая большая наша проблема.

Беседовала Татьяна Бышовец
Журнал «Православие и современность» № 13 (29)

Источник: www.eparhia-saratov.ru

Сегодня часто приходится слышать рассуждения о том, возможно ли «комфортное христианство». Мнения высказываются самые различные — от твердого «нет» до уверенного «да». Но, кажется, уместнее, нежели полемизировать по этому поводу, напомнить: быть учеником Христа и при этом не идти за Ним, неся крест вольных подвигов и невольных скорбей, невозможно. Об этом говорит Сам Спаситель (см.: Мф. 16, 24-25), и кто дерзнет спорить с Ним? «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7, 13-14). И с этим не поспоришь, если бы даже и захотелось.

О благах подлинных и кажущихся

А хочется подчас! Потому что мы все немощные люди и желаем покоя, удобства, того самого комфорта, который с христианством, по большому счету, все же несовместим. И нет в этом ничего странного, потому что стремление к благобытию свойственно человеку, заложено в него Творцом. Просто понимание благобытия может быть ошибочным. Подлинное благо — быть со Христом; кажущееся, но знакомое и ощутимое — пользоваться теми радостями и удовольствиями, которые способна доставить временная жизнь.

Есть ли в этом кажущемся благе что-то греховное, вредное для нашего спасения само по себе? Понятно, что мы должны отказаться от земных благ и преимуществ, когда приобретение их и обладание ими связаны с нарушением евангельских заповедей. А если нет? Что в них тогда плохого? В сущности, ничего… Не считая того, что они-то чаще всего и вынуждают человека забывать о временности всего дольнего, заставляют за дольнее цепляться, и сердце, полюбившее мамону, оказывается всегда готово подсказать человеку — чем оправдать то или иное уклонение от жизни по Евангелию, ведь если не уклониться, то придется отказываться от чего-то, что тебе принадлежит и чем ты пользуешься, а это то же, что резать по живому. И не важно, о чем идет речь — о великом богатстве, яхтах, виллах и личных самолетах или же о чем-то сравнительно малом, но столь дорогом,— как от него отказаться, как им поступиться?

Однако рискну сказать: любовь к мамоне и желание тленных благ и преимуществ в жизни современного христианина все же далеко не главная беда, это лишь одно из следствий беды куда более «глобальной».

«Размытое» время

Мы живем во время размытых понятий. «Размыто» всё: история родной страны, ее победы и поражения, представления о данности дня сегодняшнего (до такой степени, что нет порой возможности разобраться — что же мы на самом деле переживаем: кризис или период экономического расцвета), понимание добра и зла, видение белого и черного. Чем это обусловлено? Законами общественного развития, наличием определенных тенденций в мировой политике? Быть может. Но мы призваны видеть во всем в первую очередь причины духовные, а уже затем смотреть на способы реализации того, что за этими причинами следует. И нельзя не усмотреть в размытости — замысла «дирижера всемирной симфонии зла» (так назвал диавола в одной из своих проповедей архимандрит Иоанн [Крестьянкин]). Он всегда старается действовать исподтишка — так, словно его и нет, а для того создает соответствующие механизмы. Когда ни о чем точно не скажешь, плохо оно или хорошо, бедствие оно или благодеяние для человечества,— как разобраться в жизни, как найти правильный путь, как не заблудиться? А политкорректность, толерантность, соблюдение прав человека прямо-таки запрещают оценивать точно — всегда необходимо оставлять возможность для оговорки: «может быть, это, конечно, и так, а может быть, и совершенно иначе». И люди быстро к этому привыкают: так легче жить, не надо строго судить не только кого-то или что-то, но самое главное — можно не судить строго и себя самого.

И вот она — беда: и христианство, как следствие, оказывается таким же размытым, предельно неконкретным, неопределенным.

Господь предупреждает Своих учеников, что они будут гонимы от мира подобно тому, как был гоним от мира Он Сам. Гонения далеко не всегда могут носить характер глобальный, и угроза, которую они несут,— не обязательно угроза жизни, здоровью, имуществу или свободе. Это лишь «пиковые» проявления. Но от гонений «бытовых», повседневных подлинному христианину никуда не уйти, в какое время и в какой стране он бы ни жил. Мир лежит во зле,— сказал апостол чуть меньше двух тысячелетий тому назад (1 Ин. 5, 19) и он же объяснил: Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2, 16). За минувшие века к лучшему мир не изменился. И людей, которые имели бы мудрость и мужество не жить по его стихиям, больше не стало. Вот почему конфликт между «чадами века сего» и чадами «Царства Небесного» должен оказаться неизбежным, вот почему чада Царства обрекают себя на гонения, раз уж определено им быть, словно овцам посреди волков (см.: Мф. 10, 16). То, что делают христиане, как они поступают, какой выбор совершают, руководствуясь Евангелием, не может не вызывать недоумения, непонимания и как следствие — раздражения у тех, кто руководствуется законом князя века сего. Более того — жизнь христианина сама по себе есть обличение жизни безбожников. Опять же — должна, точнее, такой быть.

Вера, которой не живут, не бывает живой

И вместе с тем… Вместе с тем, многие ли из нас «похвастаются», что они гонимы именно как христиане? Вряд ли. Чаще «гонят» за личные недостатки, те самые, которые христианин обязан как раз изживать. «Гонят», иными словами, не за то, что мы не такие как все, а за то, что такие же. И в этом трагедия наша: мы, исповедующие Христа, практически ничем не отличаемся от тех, кто Его не знает и знать не хочет. Да, ходим в храм, каемся, причащаемся, читаем Евангелие и святых отцов (иногда), но не становимся качественно иными.

Кому-то страшно выступать из общего ряда и громко, вслух всех заявлять о том, что это черное — на самом деле черное, хотя все вокруг и кричат о том, что оно белое. Страшно плыть против течения. Но чаще причина в другом — в незнании сущности христианства, в уже упомянутом «размытом», «неконкретном» понимании Евангелия. Только «незнание» по большей части — сознательное, волевое. Потому что оно — удобней, не требует постоянного насилия над собой, насилия, без которого не становится человек наследником Царствия Небесного (см.: Мф. 11, 12).

Потому и вера оказывается такой слабой, удобно колеблемой, не ярким пламенем, в свете которого преображается жизнь, а едва тлеющим, временами почти угасающим угольком. Ведь без соответствующих ей дел она мертва (см.: Иак. 2, 17): не находя полноценного выражения в жизни, она не может быть живой. И звучит таким страшным обличением для «последних христиан» вопрос Спасителя: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).

Два «типа» христианства

Христианство — то, которое дал нам Христос как возможность быть Его учениками и последователями — неотмирно, сверхъестественно по своей природе, оно есть самое удивительное чудо на земле. И в то же время оно подвиг — каждый день умирать для мира и его страстей, посреди мира живя, быть выше его, уметь пренебрегать своими интересами в нем, поступать порой прямо наперекор им. В сущности, лишь пойдя на этот подвиг, и можно открыть для себя чудо христианства. Не оттолкнувшись и не поплыв, никогда опытно не узнаешь, не почувствуешь, что вода может держать и нести тебя на себе. И не решившись ради Христа жить по Его слову, быть для этого, когда необходимо, безумным для мира (см.: 1 Кор. 4, 10), не испытаешь Его всесильной помощи, не узнаешь Его, а значит — и подлинной веры никогда не обретешь.

В чем соль христианства, без которой оно немыслимо? Есть разные ответы на этот вопрос, которые сводятся к одному: соль — сила христианства, его сердцевина, то, что делает его «настоящим». В Евангелии Господь впервые говорит про соль в Своей Нагорной проповеди, сразу после Заповедей Блаженства, в которых сконцентрирована суть евангельского учения о духовном совершенстве. Но чего требуют эти заповеди, без чего их исполнение невозможно? Самоотречение — без него ни единой заповеди не сотворишь. И не будет ошибкой сказать, что в самоотречении ради Христа и заключается соль христианства.

Говоря о следовании за Ним и о кресте, Господь не сказал, что недостоин Его тот, кто не идет за Ним. Он сказал иначе: кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10, 38). И так Спаситель указал на два «типа» христианства. Первый, подлинный — следование за Ним с тем крестом, который сложится из противоборства между земным и небесным в нас, из того, что влечет горе, и того, что клонит долу, крестом гонений, скорбей, скудости в земных благах, когда то потребуется ради верности Ему. А второй — идти за Христом, но не возлагать на плечи креста, то есть носить имя христианина, но дел, требующих самоотвержения, избегать. И это «второе христианство» Христа недостойно, оно подделка, суррогат, несчастный самообман.

Видеть и понимать

Не буду утверждать, что прежде каждый, кто принял христианство, был готов на самоотречение. С одной стороны — великий сонм мучеников, с другой — множество христиан теплохладных во времена, следующие непосредственно за периодом гонений. Рискну сказать другое: сегодня соли самоотвержения в нас совсем мало, оттого так часто и не различишь «на вид» верующего от атеиста, и в себе самом будешь искать христианина и не найдешь.

Причин тому множество. Их совокупность обычно именуют апостасией, отступлением, которое многими факторами обуславливается и из многих проявлений своих складывается. Но вот совсем недальний исторический экскурс: еще лишь в конце прошлого столетия люди в нашем Отечестве были куда более способными к жертвенности, к отказу от материальных преимуществ. Возможно, меньше было тех «ценностей», которыми приходилось жертвовать. Но скорее существенно иное: комфорт, имущество, социальное положение хотя и ценились людьми, но культ земных благ еще не оформился до конца так, как он оформляется сейчас, на наших глазах. Сегодня это религия, причем самая массовая по количеству ее адептов, среди которых, к сожалению, очень много представителей самых различных традиций, и в том числе — христиан…

…Все это — данность. И мы не можем переломить того страшного, но закономерного хода истории, который однажды приведет к тому, о чем так много говорят и к чему так мало готовятся,— к Апокалипсису. Мир продолжает меняться, становится жестче, холодней и при том развращенней. Люди переживают огромное давление этих изменений, не выдерживают его, под его прессом кто-то ломается, а большинство — деформируется. Это то, что есть, и что хуже всего — в основе происходящего личный выбор большинства, выбор не столько глобальный, сколько частный, но постоянный и повседневный.

Мы обязательно должны все это видеть, понимать. И настолько, насколько это возможно — хранить себя по завету апостольскому от мира и его идолов (см.: 1 Ин. 5, 21). Во всяком случае, мы единственные, кто действительно на это способен, ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин. 5, 4). Вера, которая становится живой и сильной и превращает жизнь в чудо — только если она сдобрена солью самоотвержения.

Игумен Нектарий (Морозов)
Журнал "Православие и современность" №11 (27) 2009 год

Источник: www.eparhia-saratov.ru

Митрофорный протоиерей Георгий БРЕЕВ — один из старейших московских клириков, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском и епархиальный духовник Москвы — дважды в год он исповедует все московское духовенство. Можно сказать, что все православные священники столицы прошли перед его глазами. Многие пользовались и пользуются его духовной помощью. Наша беседа с отцом Георгием посвящена духовному руководству — тому, без чего нелегко обойтись христианину.

— Вопрос духовного руководства — один из самых насущных и в то же время запутанных в сегодняшней церковной жизни. Некоторые всерьез полагают: нет таких духоносных старцев, которым можно вручить себя всецело, значит, и искать даже не надо никакого духовного руководства. Другие же, наоборот, указания любого священника готовы выполнять беспрекословно, видя в них веления Самого Бога. Каким должно быть, с Вашей точки зрения, духовное руководство в современной церковной практике? Где золотая середина?

— Наш народ — так было всегда — ищет высоких идеалов, в том числе и в духовной жизни. Например, духоносных старцев, великих подвижников, а бывает, люди даже пытаются сами кого-то «сделать святым». Сейчас вообще сильна эта тенденция: кого-нибудь «вознести» и поклоняться ему как святому. «Одна матушка сказала о некоем батюшке, что он так высоко жил, что и чудеса творил»,— и начинают вокруг этого нарастать «свидетельства святости». Кто-то хочет сам прославиться, а кто-то — прославить кого-то. Когда же дело доходит до канонизации, становится очевидной несостоятельность многих притязаний. Такое, наверное, всегда имело место в исторической жизни.

В действительности это сложный вопрос. Вспоминается ответ святителя Игнатия Брянчанинова на сетования одного из ревнителей монашеской жизни: отчего в наше время мало духоносных руководителей? — Откуда им взяться, если в миру оскудевает благочестие. Какое поразительное правдивое слово и какая правдивая картина взаимообусловленности: жизнь в миру — прелюдия к монастырской жизни. Кроме того, известно более пессимистическое высказывание святителя Игнатия о необходимости обращаться к неоспоримому авторитету Священного Писания ввиду оскудения духовного руководства.

Не нужно, наверное, заниматься поиском каких-то «безусловных авторитетов»: пришел к духовному отцу, он тебе сказал слово, и ты в один миг будто весь переродился. Такое может быть как исключение. Читая об Оптинских старцах, думаешь: что же было в советах, которые они давали людям? Например, письма преподобного Амвросия — действительно, душой умиляешься, удивляясь их простоте. Но в то же время его слово соответствовало духовному устроению людей, приходивших к нему, писавших ему. Он духом видел человека, понимал, что ему надо сказать. Допустим: «Иди, иди, спасайся, дорогая!». А что, сказать «спасайся» не может приходской священник? Может. Но в слове наставления преподобного было нечто — в нем была духовная сила, в нем сразу все было, как в зерне, заложено. И он так говорил «спасайся», что это заставляло человека задуматься: «Значит, я живу не по-христиански, не делаю чего-то основного в жизни, Бога не знаю и не молюсь Ему», а потому начать самому работать над собой. А мы часто бываем несобранны, вера немощная, молитвы никакой, но при этом ищем, чтобы звезда с неба упала, и все сразу устроилось без наших трудов.

И еще. Ищущим старцев-подвижников советую задаться вопросом: с какой целью я ищу старца? И если найду, то что? Мне скажут: «Делай так!», а я не готов еще так делать. Ведь, чтобы быть руководимым старцем, надо еще и душу свою уготовить для этого, вместе с пророком Давидом заявить о своей решимости поступать согласно воле Божией: «Господи, Тебя ищу, хочу волю Твою творить… Скажи мне, Господи, путь, вонь же пойду яко Тебе, взях душу мою (Пс. 142, 8)».

Но наставления любого священнослужителя могут быть очень уместными! Некоторые священники хорошо знают Священное Писание, святых отцов и подвижников благочестия. И, конечно, они могут из сокровищницы сердца (см.: Мф. 13, 52) вынести разумное, доброе слово, которое будет очень полезно для прихожан. Пусть этот пастырь не святой, но он живет словом Божиим и старается держаться его. Почему же часто пренебрегают его опытом, не пользуются им (не делая при этом из него, конечно, святого)? Да потому, что кто-то ищет не разумения, как самому исправиться, а чьей-то силы, которая бы помимо его воли «сверху шарахнула», и он тут же переменился бы, стал другим человеком. А такого быть не может — все равно каждому надо трудиться самостоятельно, работая над собой, учась видеть собственные грехи и исправлять их.

Конечно, какие-то несообразности в личной духовной жизни существуют. Это не значит, что не было духовных наставников. Святитель Игнатий (Брянчанинов) в своих аскетических трудах сетовал, говоря: «Оскуде преподобные в наше время» (правда, святитель, скорее всего, имел в виду наставников-старцев высокой меры, потому что стремился к совершенству монашеской жизни). Представим себе, что все это было в начале XIX века, когда жили великие святые — такие, как Серафим Саровский, Оптинские и другие старцы. В то же время сам святитель то у одного окормлялся духовника, то у другого.

Проблема поиска настоящего наставника всегда остается актуальной... Но можно посмотреть и с другой стороны: сейчас священников много, и хочется сказать, если вы ищите духовного наставника, молитесь и просите. Из многих Господь дарует вам духовного окормителя. Только сами готовьтесь к послушанию духовному отцу. Искренне молитесь, кайтесь в своих грехах, всеми силами ищите, чтобы укрепиться вам в вере, а потом обратитесь к Богу: «Господи, пошли мне того, кто бы мог быть моим наставником духовным». И вам Перст Божий укажет.

— Какие качества в первую очередь должны отличать настоящего пастыря, способного руководить других ко спасению?

— Это дар или способность рассуждения. Преподобному Антонию Великому задали вопрос: какая самая высокая добродетель духовной жизни? Он ответил: дар рассуждения. И если священник, пусть молодой, внимателен, сосредоточен, благоговеен, с любовью служит, ответственно выполняет священнический долг, то Господь не лишит его Своих милостей и благодати и всегда положит ему на сердце тот ответ или то слово вопрошающему, которое нужно сказать для его душевной пользы. Главное, чтобы не было у священника профанного отношения к своему сану и служению перед Престолом Божиим.

— Духовник и духовный отец — разные понятия?

— Каждому священнику дана власть учить, наставлять, принимать исповедь, разрешать от грехов в Таинстве покаяния. И каждый священник у нас является и духовником в какой-то мере. Но есть духовники, которые избираются на эту должность священноначалием.

Определенное отличие между понятиями «духовник» и «духовный отец» существует. Его прекрасно сформулировал апостол Павел: «У вас много может быть наставников, но отец один — Я родил вас словом благовестия». Бывает, люди просто приходят в храм на службы, проповеди слушают, иногда исповеди принимаешь от них. Но они не просят у меня (или у другого священника) стать их духовным отцом. Когда же прихожане обращаются с просьбой принять их в духовные чада, здесь уровень ответственности более высокий, здесь человек отдает себя полностью водительству отца, тому, кого он избрал духовным отцом. Возникает вопрос: «А вы всё обдумали, взвесили, проверили себя? Если так, то давайте мы вместе с вами помолимся, и если у нас в течение нескольких месяцев не произойдет никой перемены, то я буду вашим духовным отцом». Тогда мы обговариваем правила духовных отношений: какие вопросы со мной решать непосредственно, какие с любым священником, у кого исповедоваться, если в данный момент духовник отсутствует. А вопросы судьбоносные надо только с духовным отцом решать. Выбирает же человек себе духовного отца-наставника — по духу, то есть такого, который более близок по переживаниям, чувствам, душевному складу, по взаимному общению. Не случайно у монашествующих бытует пословица: «Если ты суров, иди в Саров, если ты упрям — иди на Валаам».

— Какова мера свободы духовника в его руководстве духовными чадами? Когда начинается то, что можно назвать злоупотреблением духовной властью? И, наоборот, в чем священник имеет право и даже обязан применять эту власть?

— Священник может только одну власть применять — человека отдалить от порока, греха и приблизить к Богу. А чаду нужно доверить духовному отцу свою душу, свою совесть и нужно, чтобы молитвенное доверительное общение было между духовным чадом и духовником.

Мера свободы во взаимоотношениях «духовник — чадо» заключается в том, что священник не должен собою заслонять Христа, ставить себя на первое место. А духовное чадо в свободе, даруемой благодатию Божией, чтить духовника как служителя Таинств Божиих, не прилепляясь к нему чувственно, по-человечески. И тогда во Христе он сможет быть достойным членом Христовой Церкви, будет способен переживать величие Славы Божией. Бывает, чада могут так привязаться к пастырю, что забывают о Боге, о том, что они идут в Церковь не к отцу Петру или отцу Иоанну, а прежде всего — предстать перед Господом. А священник точию помощник — свидетель, наставник, который помогает обрести живую веру, полюбить Бога, исполнить Его заповеди. И если переходят духовные отношения на чувственные, то какие-то действия совершаются по страсти — например, предпочтения отдаются какому-то священнику: этот хороший, все — плохие, ревнуют, завидуют,— то от этого вражда, разделения и другие нестроения начинаются.

— Какова мера ответственности духовника за чадо и в чем она заключается?

— Вопрос сложный, многоплановый. Пастырство — это очень ответственно, это стезя, к которой осторожно относились даже святые — такие, как святитель Иоанн Златоуст или Василий Великий, ибо они понимали, что самый главный принцип в пастырстве, как и в медицине,— не навреди. Вот эту-то заповедь: «Духовно не навреди пасомому» — первое, что должен помнить священник. Наставляю ли, поучаю ли — я должен опасаться направить человека на ложный путь. Поэтому священник обязан иметь ясные представления о праведных путях Господних, о догматах веры, правилах и канонах, во-первых. А во-вторых, бывает, священник руководствуется чрезмерно строгими духовными принципами, допустим, он монах или хорошо аскетику знает. И начинает прилагать очень высокие духовные требования к рядовому человеку, который только начинает входить в Церковь и, по словам апостола Павла, еще нуждается в «словесном молоке» (см.: Евр. 5, 12–14), как ребенок. Ему нужно преподать простое слово, а не открывать высокие истины, которые он, возможно, и поймет, но руководствоваться ими не сможет. Да ему и не полезно это: начав их применять, он может даже духовно повредиться. Например, некоторые духовники дают непомерно большое молитвенное правило начинающим. А потом идет ломка. Одна интеллигентная женщина на 70-м году жизни обратилась в христианство. И духовник сразу же рекомендовал творить умную молитву. Произошло духовное «отравление». А ведь молитва — это духовная пища. Пищевое отравление — самое сильное. Эта женщина психически сорвала свое здоровье. Были даже случаи, которые приводили человека к самоубийству. А что надо-то сначала? Вот Евангелие почитай, молитвочки да в простоте сердца верь, что будь ты великим подвижником или самым простым человеком, все равно Господь тебя любит, за тебя пролил Свою Кровь, все равно ты Его духовное чадо. И уже когда человек потихонечку на ноги становится, тогда духовник постепенно начинает открывать ему положительные стороны духовной жизни, ее преимущества перед мирскими идеалами. Духовная жизнь имеет свои степени согласно указанию преподобного Иоанна Лествичника, дерзостно-силовой прорыв на несоответствующий твоему духовному состоянию уровень привлечет гнев Божий и повредит душе. И здесь очень большая ответственность священнослужителя — учитывать духовно-возрастные ступени, в каком устроении сейчас находится душа человеческая, и требовать лишь то, что соответствует мере его духовных возможностей.

Духовный путь — это путь сокрытый, разумный. Если священник понимает это и старается вести осторожно, то он правильно руководит, при всей большой ответственности, на него возложенной. Ну а если священник правильно наставляет и ведет, но ему не хотят внимать, упорствуют, хотят своего, тогда ответственность ложится уже на пасомых.

— Как избегать ошибок — духовнику и его чаду?

Согласно указанию святого апостола Павла всем пресвитерам: Внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями пасти Церковь Господа и Бога (Деян. 20, 28).

Просто и естественно. То есть ум пастыря должен быть постоянно обращен не только к своей собственной духовной сущности, к душе, к мыслям, но и к духовному состоянию пасомых. Не так уж и давно закончился семидесятилетний период безбожия. Он наложил огромный отпечаток на души: люди, которые сейчас обращаются к Церкви, находились полностью во власти того мировоззрения с его лживой свободой — по слову Достоевского: «Если Бога нет, я абсолютно свободен, что хочу, то и делаю». Поэтому «внимать всему стаду» — значит понимать современного человека, его духовное состояние: откуда он пришел и с чем. Вот он пришел впервые в храм, на исповедь, и начинает душа раскрываться перед тобой. И видишь, какими извилистыми путями вел его Господь, но привел в Церковь! Слава Тебе, Господи. Это большая радость. И теперь человеку только помочь надо: принять его со всеми его недоумениями, мучениями совести, покаянными чувствами, окрылить надеждой на милость Божию. А если будет он и далее приходить в храм, тогда начнется кропотливая работа с его душой и помощь в освоении азов духовной жизни. Такая настрадавшаяся человеческая душа радуется каждому духовному слову, как дитя! Понятно, что если человек прежде не знал Бога, то он любой грех мог совершить, даже не понимая, что грешил. Поэтому нельзя рубить с плеча, хлестать канонами и уставами, а воспитывать с терпением и любовью. Руководствоваться в деле воспитания членов Церкви и выбирать совершенно естественные и простые требования, опять-таки, выраженные собором апостолов для обращающихся из язычества в христианство: уклоняться от идоложертвенного и не делать другим того, чего себе не желаешь. «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас бремен более, кроме воздерживаться от идоложертвенного (значит, не следовать духу времени) и крови и не делать другим того, чего себе не хотите» (см.: Деян. 15, 29). Здесь даны и аскетические, и общецерковные принципы, выросшие через столетия в стройную вероучительную систему и аскетику как христианское любомудрие. И никакого жесткого насилия над личностью обращающегося ко Христу.

Записала Татьяна Бышовец
Журнал «Православие и современность» № 11 (27) 2009 г.

Источник:  www.eparhia-saratov.ru