Ксюша сидела в кафе и раздраженно пила невкусный горький кофе. Рядом на столике стоял пузатый стакан с нетронутым томатным соком. Он на очереди. Больше всего на свете Ксюша ненавидела кофе и помидоры, как, бывает, маленькие дети ненавидят жареный лук или вареную капусту. Но из всего многообразия выбора в меню, она не глядя заказала именно ненавистные напитки. Это изощренное наказание Ксюша придумала себе сама и пользовалась им в крайних случаях, когда четко понимала: она виновата, очень виновата и нет ей прощения, и исправить уже ничего нельзя. Но люди за соседними столиками даже и не догадывались, что на их глазах происходит настоящее самоистязание.
Сегодня Ксюша, наконец, осознала, что они с Максом действительно расстались.
Две недели назад во время очередной профилактической ссоры на тему «Что, так трудно поговорить с моей мамой нормальным тоном?» или «Ну, и где ты был в ночь с восьмого на девятое, в глаза смотреть!» она упражнялась в собственном остроумии и риторическом мастерстве, грамотно выстраивая обвинения и виртуозно отбивая его подачи-оправдания. Тогда Ксюша с удовольствием слушала сама себя, распаляясь от удачности подобранных аргументов и доходчивости собственных слов и удивляясь правильности выводов, которые следовали из ее пламенной речи: Максим – нечуткий, грубый зверюга, не замечающий рядом с собой нежное и хрупкое создание (ее - Ксюшу), мечтающее о ежедневных букетиках полевых цветов (почему сразу одуванчики?), о влюбленно-восхищенных возгласах при каждом взгляде на нее (даже когда она в бигудях и с зубной щеткой во рту), о признаниях в любви разноцветными мелками на асфальте под ее окнами (в каждой строчке только точки после буквы «л»…), о комплиментах и подарках при подружках (чтоб они всё слышали, всё видели и умерли от зависти), о ночных прогулках под луной (да, не оригинально, зато романтично). И вот на пределе своего возмущения, когда Ксюша стала незаметно для себя переходить на крик, Максим, сволочь такая, просто взял и ушел, и не дослушал, и не возразил, и не оправдался, и даже дверью не хлопнул (вежливый какой!), а у нее был еще один главный выговор, «козырь в рукаве», которым она хотела так шикарно закончить ссору: вчера было уже 2 года и 30 дней как они вместе, а если перевести это просто в месяцы – то будет ровно 25 месяцев - как будто серебрянная или какая там свадьба, «да-да, с тобой, Макс, месяц за год проходит, никаких нервов не хватит…» – а он забыл, а может даже и не знал, он по месяцам не считает. А потом можно было уйти в спальню, и смачно хлопнуть дверью, и броситься на кровать, и сладко наплакаться в плюшевый живот игрушечного медведя с оторванным ухом, громко всхлипывая и по-детски икая, и изо всех сил жалеть себя, и с полным правом ждать, когда Максим придет замаливать свои «грехи».
А он просто ушел… Растерянная Ксюша так и стояла посреди прихожей в его старой клечатой рубашке и теплых вязаных носочках – не бежать же за ним на лестничную клетку в таком виде – переполненная эмоциями и обидами и недоумевающая: как он посмел?
Это ассорти чувств сильно задело Ксюшу и напомнило что-то задвинутое в уголок сердца, что-то пережитое и отплаканное, но не забытое… Ну, конечно! Празднование восьмого марта в пятом классе, когда мальчишки по невнимательности не внесли ее в список девочек, которым нужно купить подарок, и она - одна из всех - осталась без фарфоровой балеринки с непропорционально длинными ногами. Конечно, осознав что случилось, красные от смущения мальчики стали заметно суетиться, исправлять свою ошибку и, в конце концов, подарили Ксюше не только пластмассовую заколку с собачкой, но и шикарный букет из пяти роз в красивой целофановой упаковке. Казалось бы, при наличии таких богатых подарков и неиссякаемого потока внимания виноватых ребят праздник можно было бы реабилитировать, но, во-первых, заколка с собачкой – это просто детский сад какой-то, а ей уже двенадцать лет, во-вторых, цветы эти – Ксюша сама видела – сегодня утром подарили их классной руководительнице ее бывшие ученики (откуда у пятиклашек деньги на розы?), а в-третьих, в-самых-главных, эта обида была настолько яркой, оглушительной и унизительной для Ксюши, что никакие подарки не смогли сгладить ее последствий. После уроков она навзрыд наплакалась в школьном туалете, до крови кусая губы и тихонечко поскуливая: «Ну как они могли? Ну за что? Ну почему я?» Надо же, больше 10 лет прошло, а та детская обида, покрытая плесенью времени, до сих пор помнится…
Два дня она гордо выдерживала характер: ждала, пока Макс одумается. На каждый телефонный звонок Ксюша отвечала нарочито задорным «Алло!?» с подтекстом: «Мне так весело, так весело…» и готовым отредактированным текстом дальнейшего разговора: "Ах, это ты? Не ожидала (саркастически)… У меня все хорошо (чтоб было похоже на правду) … Простить? За что? (с издевкой)… Ну, знаешь, раньше надо было думать (устало)… Не надо приходить, я не хочу с тобой разговаривать (замучено)… Не знаю, сколько мне нужно времени (что пристал?)… Извини, я спешу, меня ждут (нетерпеливо)… Какая разница кто (раздраженно и загадочно)… Пока! (беззаботно)" Этот механизм в разных его вариациях практически всегда срабатывал безотказно, но телефон молчал.
Тогда, наплевав на гордость, она выдумала срочный повод и позвонила сама. Надменным тоном поинтересовалась, как он себя чувствует. Вопрос был риторический с саркастической издевкой. Ответ подразумевал громкие всхрипывания и грустные многозначительные вздохи, означавшие осознанную невозможность жить без нее. «Нормально, - буднично проворчал Макс, - отвыкаю». Ксюшу бросило в жар. Она места себе не находит, она позвонила первая, дураку ж понятно, что повод выдуманный, она можно сказать сделала первый шаг, а он… Не воспользовался! Ах так! Ну ничего, дорогой. Удачи тебе с отвыканием. Никуда ты от меня не денешься, ни-ку-да! «Я рада за тебя, - безразличным тоном проговорила Ксюша, - ну ладно, я спешу. Пока!» - и, не дождавшись ответа, бросила трубку.
Никуда она не спешила. Во время ссор с Максом у нее освобождалась куча свободного времени. Даже странно, такая востребованная, вечно занятая, необходимая всем и всегда, Ксюша оказывалась никому не нужной и начинала сама ожесточенно названивать друзьям, особенно парням, особенно тем, к кому Максим обычно мучительно ревновал. Она предлагала встретиться, да, прямо сейчас, сходить в кино, ведь сто лет не виделись, нет, Макс не будет возражать. «Что, поссорились?» - с понимаем спрашивали друзья и редко соглашались, а чаще, ссылаясь на занятость, извинялись и предлагали в другой раз. Но в этот раз Ксюше не хотелось никому звонить.
Странно, ей казалось, что это обычная ссора, ну может чуть серьезней чем всегда. Она была на сто процентов уверена в своей власти над ним. Но через неделю безрезультатного ожидания Ксюше впервые пришла в голову нелепая мысль: а вдруг он больше не вернется?
Через десять дней Ксюша по-настоящему испугалась. Вся она превратилась в ожидание звонка. Как молодая неопытная мамаша боится на минуту оставить свое новорожденное чадо, так и Ксюша всюду таскала с собой мобильный, каждые пять минут проверяя дисплей на предмет пропущенных звонков, хотя звук и вибрация аппарата были установлены на максимум. Включая воду в ванной, ей постоянно слышалось треньканье телефона в прихожей, и она, едва обмотавшись полотенцем, летела через всю квартиру к спасительным звукам, пугая преданного кота Мотика, ненавидевшего закрытые двери и всегда усаживавшегося ждать хозяйку под дверями санузла. И каждый раз телефон не оправдывал ее надежд: он либо молчал, либо отвечал голосами подружек, с которыми у нее не было желания разговаривать. И она понуро возвращалась в ванну, громко хлопала дверью, перед которой напуганный Мотик тут же занимал свой пост. А Ксюша подставляла лицо теплым ниточкам душа, нежно стирающим соленую влагу с глаз, и долго неподвижно так стояла, стараясь не смотреть на мужские парфюмы и кремы для и после бритья, обречённо дожидающиеся на полочке своего хозяина.
У нее появилось два новых ежедневных ритуала: надрывный плач в ванной по вечерам и утренние чайные размышления на тему: «Что же произошло?» В этих своих внутренних размышлениях Ксюша пошла на компромисс и допускала невозможное: она не такое уж сокровище. Она пользовалась своей властью над ним… Она умела получать все, что хотела… Она часто провоцировала ссоры, ругалась с Максимом по мелочам… Но ведь эти непродолжительные конфликты были просто эмоциональной разрядкой, выплеском отрицательных ощущений. Ксюша думала, что они уже привыкли к этим безболезненным ссорам, они были необходимы им обоим: им НРАВИЛОСЬ соревноваться в риторическом искусстве и остроумном словоизвержении. Неужели это не так? Неужели она ошибалась?
А сегодня она его увидела. Из окна маршрутки, в которой ехала домой после работы. Макс стоял на остановке с какой-то девушкой и СМЕЯЛСЯ. Смеялся по-настоящему. Уж она-то могла отличить его вежливый смех от искреннего. Так вот в чем дело. Это самое ужасное, что могло случиться с Ксюшей. Ладно уж, расстались, но хотя бы пострадал бы для приличия пару недель. Невероятная злость в паре с опустошенностью и жалостью к себе накрыли Ксюшу с головой, она пропустила нужную остановку и доехала до конечной. Короткие уничижающие мысли засуетились в голове и отчаянно застучали в виски. Она неудачница. Она никому не нужна. Она это заслужила. Она его потеряла. Она сама виновата. Она это заслужила. У него есть другая и ему с ней весело. У него есть другая и ему с ней весело. У него есть другая и ему с ней весело…
Ксюша залпом допила томатный сок и вышла из кафе. Теплый июньский вечер ласково обнял ее. В такой вечер хочется просто гулять по городу и верить, что все будет хорошо. Но ее собственное наказание уже вступило в силу. Оно стало действовать в тот момент, когда она увидела, как заливисто смеялся Макс. Сегодня она все будет делать назло себе. Ей хочется гулять? - значит, она пойдет домой.
Войдя в квартиру, Ксюша рассеянно погладила счастливого Мотика, единственное существо, которое никогда не бросит и не предаст, и цель жизни которого – дождаться ее с работы. Хотелось есть. Она бы с удовольствием нарушила свою диету: никакой трапезы после шести вечера, но не стала, потому что знала: теперь вся еда будет иметь привкус помидоров, а все напитки – запах кофе. Хватит на сегодня продуктовых истязаний.
Она вяло переоделась в старую фланелевую пижаму Макса, которую он ни разу не одел с тех пор, как узнал, что у Ксюши аллергия на фланель, и легла спать. Ксюша знала, что не сможет уснуть: на часах еще и девяти нет, а она раньше часа никогда не ложилась. Она не сможет уснуть и будет мучить себя мыслями о нем. Ничего, она заслужила!
"Если он придет, я брошусь ему на шею, зацелую и прошепчу: «Только молчи, малыш, я все знаю». И прижму к себе, и сладко зароюсь в его ладони и буду просто стоять и вдыхать его запах, самый родной, любимый и естественный запах на свете. А он поцелует меня в макушку, таким нежно-отцовским поцелуем, от которого я каждый раз схожу с ума. Ну почему я никогда не говорила ему об этом? Никогда не рассказывала, как я молю о том, чтоб не отпускал, когда он меня обнимает, чтоб не останавливался, когда целует…Если бы он пришел… Я бы все-все ему рассказала. Я бы несколько часов говорила ему то, что может уместиться в одну фразу: «Я без тебя не могу» А он бы вытирал мне слезы и… "
Раздался звонок в дверь. «Никого нет дома, - пробормотала Ксюша, отвернулась к стене и накрылась теплым пуховым одеялом (еще одно истязание – на улице 20 градусов тепла). Кто-то за дверью продолжал настойчиво звонить. Ксюша вытерла мокрое от слез лицо фланелевыми рукавами, окончательно размазав косметику, влезла в Максовы любимые плюшевые тапки и, наспех пригладив волосы, уныло побрела в прихожую. Не глядя в глазок, распахнула дверь с готовым приветствием: «Нет, мне не нужна картошка…»
На пороге стоял Макс с букетом ромашек.
- Прости меня, Ксюш.
«О чем я там думала?» - вспоминала она мысли двухминутной давности, - «Что-то я собиралась ему сказать, если он придет, а, ну да!», - И неожиданно для себя циничным тоном, приправленным издевкой, загундосила:
- Та-ак, а две недели ты, парализованный, лежал в коме, да? Ни позвонить, ни придти нельзя было, да? Или времени не было, развлекался со своей новой пассией? Хохотун остановочный! Ну что ты встал на пороге, соседей веселить нашей руганью? Ты даже не представля…
- Ксюш, это моя пижама и тапки мои.
- Я знаю, малыш…- на секунду сбилась с заданного тона Ксюша, но тут же исправилась, - Ну что ты опять меня перебиваешь!? Что за вечная привычка: меня перебивать! Подружку свою с остановки перебивать будешь, а я …
- Господи, как я соскучился! Но выглядишь ужасно, Ксюш! Тушь эта твоя размазалась. А я сегодня целый день смеюсь: решил, что вечером мириться пойду, вот и ходил веселый весь день. Катьку на остановке встретил, помнишь, одноклассницу, я же тебе рассказывал, помнишь? Мотька, отвали… - бормотал Макс, отпихивая обезумевшего от счастья и недостатка внимания кота и одновременно стаскивая с плачущей от счастья Ксюши свою старую фланелевую пижаму…
ОСА
