Когда он уходит, ты сходишь с ума. От горя, от ревности, от обиды. Он, такой нежный, такой трогательный, такой любящий — он просто не мог этого сделать. Сначала ты просто не понимаешь, что произошло, — обзвани-ваешь его друзей, знакомых, случайных знакомых, опрашиваешь подруг, ду-мая, что с ним что-то случилось. Но те лишь разводят руками или мычат, что недавно видели его, но «не очень уверены, когда точно». Ты начинаешь ду-мать о самом страшном: его сбила машина, у него серьезные неприятности, он попал в больницу, он... Любящее существо слепо. Нас бросают, нас втап-тывают в землю, а мы ничего не видим. Верим, любим, надеемся. Понимание приходит позднее. Недели через две. Он ушел. Бросил. Предал. Убежал. Его больше нет рядом.
Боль постепенно сменяется чувством потери. Сначала ты перечитыва-ешь все его эсэмэски, письма, перебираешь все фотографии, где вы вместе, долго вертишь их в руках, вспоминая обстоятельства, при которых они сде-ланы. На этой он стоит с букетом тюльпанов, сорванных в три часа ночи с городской клумбы, на другой вы сидите рядом на дне рождения Наташки, и все твои подруги рассматривают его с неподдельной завистью, на третьей (снимал Он), ты стоишь на палубе прогулочного теплохода с развевающими-ся волосами и солнечными зайчиками в уголках темных очков —• после того как он щелкнул фотоаппаратом, вы долго пили красное вино, мечтали о детях и приняли решение позвать на свадьбу только шестерых самых близких дру-зей («ненавижу толпу родственников и приятелей, сидящую за столом бук-вой «Т» — сказал Он). Ты рыдаешь над этими снимками, выкуривая по три пачки сигарет в день, бегаешь к каждому телефонному звонку, чувствуя, что сердце стучит где-то в области диафрагмы, просыпаешься ночами оттого, что тебе слышится, будто пришла эсэмэска, сводишь разговоры с подругами к обсуждению своих переживаний. Нет, тебе не нужно их сочувствие, утеше-ние, советы и обнадеживающие слова о том, что все проходит. Все, что тебе нужно — это упоминание его имени, рассказы о том, что его где-то видели в одиночестве. В общем, пускай они говорят что угодно, лишь бы о нем...
Потом ты начинаешь ощущать потерю физически, У тебя скачет давле-ние, постоянно слезятся глаза, тебя преследуют головные боли, чередующие-ся с бессонницей. Любые, даже самые пошлые песни, в которых упоминается измена, расставание или смерть, заставляют тебя плакать. Ты доходишь до того, что, услышав топорную рифму «знаешь ли ты, вдоль ночных дорог, шла босиком, не жалея ног» говоришь себе «это про нас». Зем-фира, МакБим, Shinead O'Connor, Cardigans, Bryan Ferry — теперь твои любимые исполните-ли. Не говоря уже о George Michael, Внезапно расплакаться у маникюрши те-перь для тебя обычное дело. А сколько мелодрам ты пересмотрела, предава-ясь фантазиям о том, как он внезапно поймет, что ему цуя<на только ты, и захочет вернуться... Но разум знает: не захочет. Невозможно пробить стену равнодушия. Он не вернется. Со временем все чаще в голове пульсирует: он не вернется. И все реже: а вдруг... В конце месяца ты решаешься. Убираешь эмоции, перестаешь надеяться, включаешь логику и отключаешь телефон. Последнее, о чем ты думаешь перед абортом, — хорошо что маме ничего не сказала. Будто дернуло тогда что-то: «Не спеши». Возвращаешься из больни-цы с ощущением порванной тряпичной куклы. Тяжело. Дико тяжело. Осо-бенно по ночам. Ты разучилась спать одна. «Донармил», «Ксанакс» и «Пер-сен» становятся постоянными спутниками зарядки для телефона на твоей тумбочке (ты заряжаешь телефон везде, где есть розетка, понимая, что, если батарея внезапно сядет, сойдешь с ума. Телефон теперь всюду с тобой — на переговорах, в солярии, в туалете, в... нет, в бассейн ты больше не ходишь по той же причине). Ты пробуешь пить, но не помогает. Не то чтобы тебя сму-щала утренняя помятость лица (учитывая ежедневно опухающие от слез гла-за, это не проблема), просто тебя даже алкоголь не берет. В какой-то момент тебе приходит мысль о наркотиках, но все-таки ты родилась в приличной се-мье, где мама, женщина с твердым характером, внушала тебе, что все, что ты делаешь, ты делаешь для будущих детей. Господи, как же ты хотела от него ребенка!..
При мысли о ребенке, которого не захотел он, тебя перекашивает от злобы. Ты снова рыдаешь над вашими снимками, потом рвешь самые трога-тельные из них и выбрасываешь в помойку. Выкурив пачку сигарет, вновь заливаешься слезами, перетряхиваешь помойное ведро и неумело склеиваешь скотчем обрывки фотографий, потому что все еще надеешься. Тебе бы самое время сейчас умереть, но даже этого ты не можешь себе позволить. И дело тут не в мучительном выборе между горстью снотворного, выхлопными га-зами или вскрытыми венами. Ты все еще надеешься, что именно в этот мо-мент он позвонит в дверь (по телефону, выйдет в ICQ, пришлет эсэмэску или письмо), а ты уже не сможешь ответить...
Ты живешь непрерывным ожиданием. Потому что тот, с кем тебе было так хорошо, не может не вернуться. Ведь так, как он любил тебя, он больше никого не полюбит. Не сможет, не выйдет, не хватит сил. Просто он этого еще не понимает. Ему нужно еще совсем чуть-чуть времени на то, чтобы вспомнить тебя. Развернуть машину, выбежать из дома, сорваться с вечерин-ки, убежать от друзей и... вернуться...
Он же знает, что ты его ждешь... вчера, сегодня, завтра, всегда, всю жизнь. Честно говоря, ты больше ничем и не занимаешься. Дома, на улице, на работе, на переговорах, в машине, в гостях... ты ждешь... В это время моим любимым видео стала песня грузинского певца Дато, где по стеклу рисуют песком. Интересно, он его видел? Сцена, над которой я каждый раз рыдаю — это та, где человек сидит под деревом и смотрит на лебедя. Впрочем, теперь я рыдаю над каждой подобной сценой да и без сцен тоже...
В течение полугода ты вновь и вновь прокручиваешь всю историю ва-шей любви. Ты пытаешься примерить на себя чувство вины, объясняя его по-ступки, раздражение и последующие измены собственной невнимательно-стью, неспособностью к компромиссам, твердолобостью в попытке навязать ему свою модель совместной жизни. Ты вспоминаешь, как обижала его пус-той ревностью, подозрениями, сколько времени проводила с подругами, как одевалась дома (бесформенный халат и мягкие тапочки), забывала краситься, ерничала по поводу вашей сексуальной жизни. Ты, именно ты, глупая, над-менная стерва, подтолкнула его к измене. Ты вспоминаешь события и диало-ги, которые он скорее всего и не помнит, зато ты теперь точно знаешь, что именно они стали первопричиной вашего будущего разрыва. Дура, идиотка, тварь, сука — будь ты хоть на йоту умнее, все было бы хорошо, вы до сих пор были бы вместе. Если бы тогда ты повела себя так, сказала бы то, сделала бы это... Неспособность что-либо изхменить ввергает тебя в хроническую депрессию. Ты уже не плачешь, потому что больше просто не можешь...
Через год ты медленно погружаешься в апатию. Каждый новый день похож: на предыдущий: Дом — работа — дом. Ты не ходишь на вечеринки, не встречаешься с подругами, не ездишь к родителям, не выходишь в Интер-нет — ты просто не хочешь случайно услышать сплетню о нем, его друзьях, новость, связанную с его бизнесом, — да что там, любое упоминание персо-нажа, носящего ег-имя, вызывает у тебя тоску. Ты перестаешь смот реть фильмы, которые вам с ним так нравились, переключаешься на другую вол-ну, когда по радио звучит его любимый трек, стараешься ездить маршрутами, пролегающими,подальше от его дома, его привычных магазинов, ресторанов и кафе. Тебе уже все равно. Ты все чаще отключаешь мобильный, потому что некому тебе звонить. Все, что вчера казалось таким значимым, сегодня не имеет никакого смысла. Даже набранные тобой шесть килограммов не вызы-вают ничего, кроме раздражения, вызванного необходимостью покупать но-вые вещи. Дело не в деньгах, просто тебе не хочется лишний раз выходить из дома. Постепенно ты учишься забывать и в какой-то момент действительно ощущаешь провал в памяти. У тебя и в самом деле ничего не осталось — ни любви, ни боли, ни тоски, ни надежды, ни будущего. В принципе, жизнь за-кончена. Выброситься бы из окна, да родителей жалко... Жизнь больше не вызывает никаких эмоций — ты равнодушно смотришь душераздирающие новости о брошенных грудных детях, перестаешь подавать на улице бабуш-кам, проходишь мимо бездомных щенков, выключаешь телевизор, когда слу-чайно натыкаешься на сериал о любви. Даже случайно найденная коробка с тремя его записками довольно быстро оказывается на помойке — на полку не положишь, только пыль собирать. Тебе начинают нравиться идиотские шоу типа «Аншлага», «Нашей Раши», «Фабрики звезд» или концертов звезд оте-чественной эстрады. Позже в твоем доме появляются компакт диски P. J. Harvey, Pink, Дианы Арбениной, кино с Марлен Дитрих и Ренатой Литвино-вой. Нет, лесбийская любовь тебя не притягивает, отнюдь. Просто теперь ты знаешь, что нужно как-то жить без него...
Для начала ты покупаешь абонемент в фитнес: беговая дорожка, тре-нажеры, бассейн, сауна, массаж. За три месяца теряешь пять килограммов. Меняешь макияж, косметический салон, солярий, маникюршу и гардероб. Между делом меняешь стрижку, которую носила последние семь лет, и те-перь ты рыжая. Можно было бы и работу сменить, да тебя, как назло, повы-сили. Но это не страшно, на работе ты не особенно и распространялась о сво-их отношениях. Ты подумываешь о тату— не «сделать или нет», а в смысле выбора рисунка. Каждый день встречаешься со своими прежними подругами, а когда они заняты, встречаешься с новыми. Ты меняешь авто, начинаешь ориентироваться в новых модных ресторанах, клубах и кафе. Ты посещаешь все кинопремьеры и пару концертов в месяц. Вот только с книгами у тебя не складывайся: прочитанные раньше разонравились, а новые не находятся. Глянцевые журналы читать ты так и не начала — сказывается воспитание. За последние полгода ты четыре раза была за границей.
Главное, что окончательно возвращает тебя к Жизни — это развод близкой подруги с мужем (восемь лет в браке, двое детей). Ты искренне со-переживаешь и бросаешься ей на помощь. Тебя распирает от чувства собст-венного мессианства. Одновременно ты пускаешься в жесткие загулы чере-дующиеся с еще более жестким воздержанием. Твоя основная задача — дать всем, чтобы это выглядело так, будто не даешь никому. Ты редко пользуешь-ся презервативами, еще реже — тестами на беременность, а с гинекологом встречаешься только потому, что это твоя подруга. Ты абсолютно уверена, что с тобой ничего не произойдет, по крайней мере, пока он не встретит тебя: такую яркую, блистательную, в окружении молодых, богатых поклонников и завистливых подруг. Встретит — и тут же скончается от воспоминаний. И ты идешь туда, где он может быть или где бывал, делаешь вид, что тебе весело, что все и вправду хорошо... Но себя не обманешь — на самом деле все это ужасно, и очень больно. И можно как угодно хорошо выглядеть, купить но-вое платье, сделать новую прическу, — тоску в глазах не уберет никакой мейкап. Но время идет, а он тебя все не встречает. Иногда ты плачешь (в ос-новном по пьяному делу), изредка посещаешь стриптиз-клубы типа «Красной Шапочки», еще реже уезжаешь с барменами (любовников пока хватает). Ты начинаешь мстить всем остальным. Всем, кто оказался ПОСЛЕ. Ломаешь людей как сухие ветки, особенно тех, у кого чувств больше, чем у него.
Все окончательно ломается, когда к той подруге возвращается муж, а другая подруга рожает ребенка... в этот день в тебе укореняется мысль о не-обходимости выйти замуж. Желательно поскорее. Мстить уже нет желания, хочется устраивать собственную судьбу. Как-то вечером ты понимаешь, что изменилась. Можно сказать, превратилась в злобную стерву, но в действи-тельности просто повзрослела. Выкарабкалась, выпуталась, не сломалась, за-была, отпустила...
