Джил Каргман — известная американская писательница, соавтор двух международных бестселлеров «Правильный адрес» и «Волчицы в шикарных шкурках». Что нужно ребенку? Материнская любовь и забота? Так наивно считала Ханна Аллен, пока они с мужем не разбогатели и не переселились в престижный район Нью-Йорка. Там новые подружки быстро объясняют Ханне, что материнство — штука серьезная. У ребенка нет шмоток по триста баксов? Он не ходит в самый дорогой детский сад города? В его расписании дня есть хоть несколько свободных минут? Значит, неудачник и сам малыш, и его родители! Несчастная Ханна уже почти готова играть по новым правилам. Останавливает ее только одно — любовь к дочери. Но почему все знакомые утверждают, что это — не любовь, а пренебрежение святым материнским долгом?!

     Мне восемьдесят лет, вам двадцать. От всех, кто  вас знает, я слышал  о
вас  много хорошего.  И вот вы спрашиваете  у меня  совета, как строить свою
жизнь,  иначе говоря,  просите написать  вам  "воспитательное письмо", как в
бальзаковской  "Лилии долины"  или  "Вильгельме  Мейстере"  ГЈте. Не  скрою,
просьба ваша доста­вила мне удовольствие. Я  не ищу популярности, мне претит
модный псевдофилософический жаргон ны­нешних интеллектуалов. Я опасался, что
у меня  нет  шансов  найти общий язык с молодым поколением, -- ведь в юности
людей ослепляет словесная мишура. Ваша просьба растрогала меня и придала мне
силы.  Попытаемся  же  вместе  разобраться в  том,  что  представляет  собой
окружающий нас мир.
     Но  прежде  всего  я  прошу  вас  раз  и  навсегда  выкинуть из  головы
надуманный  неоромантический  пессимизм,  отравивший  целое  поколение.  Вам
внушили, что  мир абсурден. Что это значит? Высказывание абсурдно,  если оно
противоречит доводам рассудка.  Закон  абсурден,  если он оскорбляет здравый
смысл. Но ут-
     (576)

     верждение,  что  все  кругом  абсурдно,  -- абсурд. Мир таков, каков он
есть. Он не  подчиняется  ни  доводам рассудка, ни здравому  смыслу.  Мир --
исходная  точка, некая данность. А как  же иначе? Трудно предположить, чтобы
мир  был создан единственно для удовле­творения наших потребностей. Это было
бы чудом из чудес. Мир нейтрален. Он  не дружествен и не враждебен человеку.
Вам внушили, что человек рождается для того, чтобы умереть, и что  вы должны
всю жизнь тер­заться этой  мыслью. Чего ради? Смерть  --  не  факт сознания.
"Смысл раздумий о смерти в том, что они лишены смысла", -- писал  Монтерлан.
Смерть близ­ких людей  потрясает  нас.  А наша  собственная? Бояться  ее  --
значит представлять себе и мир,  где  мы есть, и мир, где  нас нет. Эти  два
образа несовместимы.

http://lib.ru/MORUA/otkrytoe.txt

Вы существуете, и вместе с тем вас нет. Когда один мой друг предложил мне писать вам раз в неделю, я мысленно нарисовал себе ваш образ. Я создал вас прекрасной – и лицом, и разумом. Я знал: Вы не замедлите возникнуть живой из грез моих, и станете читать мои послания, и отвечать на них, и говорить мне все, что жаждет услышать автор.

С первого же дня я придал вам определенный облик – облик редкостно красивой и юной женщины, которую я увидал в театре. Нет, не на сцене – в зале. Никто из тех, кто был со мною рядом, не знал ее. С тех пор вы обрели глаза и губы, голос и стать, но, как и подобает, по-прежнему остались незнакомкой.

В печати появились два-три моих письма, и я, как ожидал, стал получать от вас ответы. Здесь «вы» – лицо собирательное. Вас много разных незнакомок: Одна – наивная, другая – вздорная, а третья – шалунья и насмешница. Мне не терпелось затеять с вами переписку, однако я удержался: Вам надлежало оставаться всеми, нельзя было, чтоб вы стали одной.

Вы укоряете меня за сдержанность, за мой неизменный синтиментальный морализм. Но что поделаешь? И самый терпеливый из людей пребудет верным незнакомке лишь при том условии, что однажды она откроется ему. Мериме довольно быстро узнал о том, что его незнакомку зовут женни дакен, и вскоре ему позволили поцеловать ее прелестные ножки. Да, наш кумир должен иметь и ножки, и все остальное, ибо мы устаем от созерцания бестелесной богини.

Я обещал, что стану продолжать эту игру до той поры, пока буду черпать в ней удовольствие. Прошло больше года, я поставил точку в нашей переписке, возражений не последовало. Воображаемый разрыв совсем не труден. Я сохраню о вас чудесное, незамутненное воспоминание. Прощайте

"Я постаралась собрать всё, что знаю о любви. Вышло немного, но это концентрат чувств, который, как духи, используют по капле. Духи меняют запах, соприкасаясь с кожей, а слова перестают быть чужими оттого, что вы их читаете. Может быть, вы узнаете чувства, которые когда-то испытывали, которые продолжают тревожить. И по удивительному закону сопереживания вам обязательно станет легче. Я надеюсь на это...", - пишет Марта Кетро.
Эта книга пригодится тем, кто опечален. Не ищите в ней сложной сюжетной линии, перед вами осколки зеркала, в которых отражается изменчивое лицо любви. Вглядываясь в него, вы поймёте, что не одиноки в своих чувствах. И что всё проходит.

Со­раз­мер­ный об­раз мой. Од­ри Ниф­фе­нег­гер

 

се­бя на­след­ст­во, ста­но­вит­ся явью, то во­пре­ки ожи­да­ни­ям мо­жет ока­зать­ся, что не так она и пре­крас­на. Кро­ме де­нег, ан­ти­к­ва­ри­а­та и не­дви­жи­мо­сти, те­туш­ка Эл­спет по­жа­ло­ва­ла пле­мян­ни­цам-близ­няш­кам... свой при­зрак. Лю­бов­ные при­клю­че­ния, та­ин­ст­вен­ные по­сла­ния и зага­доч­ные про­ис­ше­ст­вия — та­кой ста­ла жизнь се­с­тер Джу­лии и Ва­лен­ти­ны по­с­ле пе­ре­ез­да из Шта­тов в Бри­та­нию. Что­бы со­брать ма­те­ри­ал для кни­ги, аме­ри­кан­ская пи­са­тель­ни­ца Од­ри Ниф­фе­нег­гер вслед за сво­и­ми ге­ро­я­ми от­пра­ви­лась в Лон­дон, где и уст­ро­и­лась ра­бо­тать ги­дом на Хай­гейт­ском клад­би­ще. Не слу­чай­но для назва­ния сво­его но­во­го рома­на ав­тор ми­ро­во­го бест­сел­ле­ра “Же­на пу­те­ше­ст­вен­ни­ка во вре­ме­ни” ис­поль­зо­ва­ла стро­ку из сти­хо­тво­ре­ния Эд­га­ра Ала­на По. А пра­ва на эк­ра­ни­за­цию кни­ги “Со­раз­мер­ный об­раз мой” еще за­дол­го до опуб­ли­ко­ва­ния бы­ли выкуплены Брэдом Питтом и Дженнифер Анистон.

Феномен доктора Хауса: Правда и вымысел в сериале о гениальном диагносте

 

С  тех пор фе­но­мен Гре­го­ри Ха­у­са пы­та­ют­ся объ­яс­нить жур­на­ли­сты и мар­ке­то­ло­ги, пси­хо­ло­ги и ре­к­ла­ми­сты, до­мо­хо­зяй­ки и уче­ные. Пред­ла­га­е­мая ва­ше­му вни­ма­нию кни­га “Фе­но­мен до­к­то­ра Ха­у­са” — оче­ред­ная по­пыт­ка ра­зо­брать­ся, где прав­да, а где вы­мы­сел в рас­ска­зах о ге­ни­аль­ном ди­аг­но­сте. Это ис­то­рия со­з­да­ния на­шу­мев­ше­го ме­ди­цин­ско­го се­ри­а­ла — от ро­ж­де­ния идеи до вы­хо­да в эфир.

Учись прощать, молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра,
Иди без колебаний в стан прощающих
Пока горит Голгофская Звезда.

Б. ПАСТЕРНАК

Некогда популярный, а ныне почти забытый Герцен однажды удивительно точно заметил: «Личная жизнь сочинителя есть драгоценный комментарий к его сочинениям». У всех великих авторов было именно так, и Борис Пастернак не стал исключением. Ведь практически в каждом его произведении, будь то в стихах или в прозе, отражается образ женщины-музы, которая была с ним рядом...

Таких муз в жизни великого российского писателя было три. И все они сыграли в его творчестве огромную роль. Но принесла ли эта роль счастье, покой и благополучие хоть одной из них?

Прекрасно оформленное издание включает в себя 215 писем Уайльда. 214 из них впервые публикуются на русском языке.
Любая публикация писем известного человека, разумеется, небезупречна с точки зрения этики - даже по отношению к человеку давно умершему. В полной мере это относится к изданию писем Уайльда, который на протяжении всей жизни стремился создать для современников и сохранить для потомков свой неповторимый имидж, легенду собственной жизни. Чтение писем позволяет читателю разрушить эту легенду. Поклоннику Уайльда, к подобному шагу не готовому, письма читать не стоит. Перечитайте "Дориана Грея", стихотворения в прозе и афоризмы - перед вами еще раз предстанет тонкий, умный, блестящий и ироничный Оскар Уайльд, герой времени, властитель дум, кумир Старого и Нового Света. Но тот, кто откроет "Письма", увидит человека изможденного, усталого, отвергнутого обществом и не уверенного в себе.

Едва ли не главный герой писем Уайльда - английское общество, принявшее его как очередного кумира, а затем, едва почувствовав его опасность для собственного благополучия, отвергшее, лишившее семьи, имущества, имени и, главное (как писал в отчаянии поэт), места в литературе. "Я ненавижу Англию..." - в этом восклицании слышится не национальная ирландская гордость, как думают многие, а неприятие ханжества, ограниченности, невежества, глупости, всего того, что для Уайльда было олицетворением английского великосветского общества конца XIX века. И тем не менее индивидуалисту и романтику Уайльду, столь дорожившему успехом в обществе, так и не удалось отринуть тягостную зависимость от общественного мнения. Во многих письмах видны робкие и неуверенные попытки защитить свои творения от безграмотных критиков. Уайльд пишет письма редакторам и издателям, просит прислушаться к его произведениям, понять их прелесть. "По выходе в свет роман ("Портрет Дориана Грея". - К. М.) подвергся грубой и глупой критике за "безнравственность", а мне хотелось бы, чтобы он был рассмотрен с точки зрения искусства...". Уайльд пытается втолковать непробиваемой публике то, что спустя десять-двадцать лет станет едва ли не общепринятой истиной: "Цель искусства - лишь создавать настроение... в его задачу не входит ни поучать, ни как-либо влиять на поступки". Но даже своим словам Уайльд, изнемогающий под грузом навязанных обществом условностей, верит, кажется, все меньше и меньше. В конце концов, безмерно усталый и сломленный, он пишет из тюремной камеры самое трагическое и унизительное письмо на имя министра внутренних дел, в котором кается перед государственным чиновником в "сексуальном помешательстве" и "ужасной форме эротомании", пишет о прогрессирующих недугах - глухоте, слепоте и безумии - с единственной целью: добиться от ненавистного ему общества помилования или хотя бы частичного облегчения участи...

Вот что рассказывал Олег Осетинский об истории фотографии, которая прикреплена к этой заметке:

"… И вдруг увидел на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях стоит какая-то странная женщина. Я наклонился, щурясь… и, не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. И она кивнула мне - с улыбкой понимания: "Да, это Марлен Дитрих!"
Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришел в шок настоящий. Потому что оказалось, что 35 лет назад, на втором вечере Дитрих в ЦДЛ случилось нечто фантастическое.
То есть в конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: "Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей?"
И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: "Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!"
Сказать, что присутствующие были ошарашены, - значит не сказать ничего. Мировая звезда - и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались - что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!
И всех мигом - на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешевой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось - с непривычки неумело - умолять. Умолили…
И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик.
А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, - и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг - медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! - начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий!
А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг как бы немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского "Телеграмма", который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству.
И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую слезу, Марлен сказала - очень просто: "С тех пор я чувствовала как бы некий долг - поцеловать руку писателя, который это написал. И вот - сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем - и спасибо России!"