Мы окончили наши записки у изголовья,
                                                      поставив точки-тире,
И тушим сигареты в конце, домой - наступает комендантский час.
И вот с тоской по иллюзиям еще верим в лучшее,
                  Пытаясь затереть неловкими фразами нашу пунктуацию,
Но черт подери, постирай постельное белье,
                                                  чтобы смыть чернило забавного рассказа,
                                                          чтобы стать tabela rasa и повторить как вновь
                                                                                         томленье тел
объятия и слова неряшлевым почерком с кляксами.
Милый, не хочу повторяться - Тибет все также далеко,
                                           но меня он бальше меня не зовет.
Может застынем в позе ожидания новой музы -
                                                                            Не удобная поза?! - ну извини.

Ирландия, Ирландия... На кельтском Эрин...

Зеленоглазый Эрин, чей взор пылает любовью к виски и свободе,
мил мне своею прямотой.
Рыжеволосый Эрин рассказывал мне древние саги, прославляя Кухулина и его силу.
Эрин нежно целовал меня в губы:
нас обдувал прохладный ветерок,
Заросли клевера спрятали объятия мои и Эрина:
нашу любовь не раскрошит англосаксонский меч,
ее не загонят в плен и не заставят забыть милую Тару.
Я не умею петь, но
Пусть в каждой саге, что расскажут филлиды,
в каждой песне, воспетой Томасом Муром,
в каждом глотке Гинесс и хитром взгляде леприконов
будет помнится моя любовь к тебе,
О Эрин.
Стишок был написан давно, когда я еще увлекалась английским романтизмом, отсюда и пояаился Томас Мур (ирландец, он, не смотрите на слово ангилийский)). Кухулин - герой ирландских сага, настоящий боготырь, а филлиды в иные, еще допатрикевские времена были чем-то вроде хранителей мудолсти.

У меня в последнее время прямо-таки не здоровое стремление к эскипизму. Мало того, что начала больше курить, так еще и в Тибет потянуло: что-то надо менять в мрачной действительности (она и в прямь мрачная: дождь... "люблю грозу в начале мая..." все по Фету)

Зеленый чай и цампы – вот наш рацион,
звездное небо поддерживают верхушки гор,
порыв ветра срывает наши желтые шапки,
окутывая нас запахом топленого масла яка,
красные, желтые, синие и белые ленты на наших рукавах
колыхнутся, указав нам путь на восток,
мы бредем в сторону Лхасы,
чтобы увидеть мандалу в великой Патале,
постичь причину страданий этого мира.
Ночью тайком мы прокрадемся по снегу,
проскользнем мимо китайских пограничников,
и первые лучи солнца осветит Пакпа Лханг.
Мы сядем на склоне самых высоких гор
в позе лотоса, и закрыв глаза, мы услышим голос
учителя океана над независимым Тибетом.

В хмурый день, когда меня потревожил звонок из Стамбула,
Что побудило меня прочесть Лесли Уайта до конца,
В тот субботний вечер, когда одиночество
Разинуло пасть Левиафана,
Меня навестил дух Джима Моррисона.
Он, шатаясь, вошел через закрытую дверь,
Написав на ней свой давний лозунг: «Make love not war»,
Джим поздоровался со мной -
Я промолчала.
В его левой руке была бутылка виски,
В правой - томик стихов Уильяма Блейка.
Изо рта торчала сигарета.
Он выглядел совсем неплохо, будто вчера преставился.
Он плюхнулся на кровать,
Ноги возложив на мою подушку.
«Малышка, с этой прической ты напоминаешь мне эльфа».
Я не ответила, банальный комплимент,
Повторяемый из уст в уста.
«Я от Оскара».
Я кивнула.
«Он сказал, что с тобой забавно, весело и даже интересно.
Решил проверить».
Я вздохнула, все это было мне не в вновь.
«Что скажешь?» - спросил Джим.
И я рассказала все ему, что знала о постмодернизме,
Клиповом сознании и тантрическом буддизме.
Поведала теорию Большого взрыва,
Согласилась с Фроммом и выразила интерес к работам Фрейда.
Я процитировала строки шекспировских сонетов на иврите.
Джим научил меня курить, пить и играть на гитаре в миноре,
А потом он удалился в Париж.
Я продолжила изучать мировую культуру и
Экклесиаст сказал:
«Нет ничего нового под небом».
«Аминь», - ответила я.

Говори мне ласковые слова,
их так долго не слышала я,
и когда они станут лишними, их сожрет нежность,
она скроет нас в своем коконе,
где каждая ниточка – поцелуй,
их переплетение словно наши пальцы, сжатые перед расставанием,
мы в коконе несмелых касаний любимых плеч,
ладоней скользящих по любимым телам.
Кокон скроет нас от посторонних глаз,
Он словно зимняя ночь
Поглотит наши тела, посягая на души.
Мы будем засыпать, теребя волосы друг друга, под блюз,
Что играет только нам,
Он утащит
Ночью в Мемфис
Нас.
Где взгляды наши пересекутся в небе, их свяжет намертво солнечные лучи,
Чтобы утром очнуться от протяжных гудков парома, что разрезает тишину
Вод Миссисипи. И нити кокона заодно.

- Белла, я буду столь нагл, Вам предложить вечернюю прогулку по городу!
Я покажу Вам город в таком ракурсе,
В котором его еще никто не видел.
Ради Вас сегодня вечером я изломаю
перспективу, она будет кривая, она исчезнет с глаз долой.
Нарушая все законы физики, мы вскарабкаемся
по солнечным лучам на вверх,
и, дождавшись порыва ветра, мы начнем нашу прогулку.
Белла, держите меня за руку!
Я Вас не отпущу – вперед, навстречу ветру, наперекор всему!
Запомните город, его скоро сожрут желтые языки огня –
пожар! Его городу не избежать – запомним картинки во время
прогулки, чтоб увезти их на Монмартр - поделимся воспоминаниями
с Сутином, пусть завидуют Моди и Утрилло – они не увидят этот
город как мы с Вами, Белла!
Белла, возьмите мою руку!
Не отвергайте приглашения на прогулку от
бедного еврейского художника Мовши,
от которого пахнет рыбой, красками и августовским вечером
в неизвестном никому городе на букву В.

Милый, тебя мне так не хватает,
словно вырвали солнце с неба, оставив всех слепцами.
Меня и так мало вещей веселят, а когда ты вдалеке – совсем ничто,
меня вновь облизывает море сомнений,
вопросы разъедают, они кусают мой мозг, выпрыгивая иззо рта,
они пугают прохожих, отражаясь в глазах,
Они не находят ответов, возвращаются ко мне, протискиваясь
через уши, чтобы вновь продолжить бесполезный круговорот.
Милый, я так устала, обыкновение рядится в костюмы смерти,
пытаясь меня подчинить себе. У меня нет сил бороться,
остается бег на длинную дистанцию,
но ты же помнишь слова Хайяма: от себя не убежишь, а если и
убежишь, то лишь в никуда…
Я выдохлась и устала, никому мне не помочь,
и когда тебя нет рядом, я это ощущаю лишь острей.

Мы будем дальше, чем обычно –
так далеко, что при телефонном разговоре будут помехи,
что не разобрать наши голоса,
и твое сердцебиение я не отличу от слова «привет».
Между нами окажутся сугробы,
телеграфные столбы повалены бурей,
паромы с письмами друг другу вмерзнут в оледеневшую гладь воды.
Автобусы не ходят, движение парализовано – тебе не добраться
до моих объятий, меня сносит ветром - подальше от твоих рук.
Нам не получится встретиться сегодня, завтра и вчера –
время замерзло на ртутном столбике – я вдалеке от тебя.
но если захочешь в одиночестве грустить,
тоскливо куря сигарету на кухне без света,
где две конфорки и электрическая тень фонаря сливается в одно,
я буду сидеть на твоем подоконнике, дрожа от сквозняка.

В колонках играет - Вагнер "Кольцо Нибелунгов"
Действующие лица:
Феб
Муза
проклятый поэт
Сатана
Дионис
два слепца с некими струнными музыкальными инструментами
слуга
хор нимф


Парод:

Выходит хор нимф:
Круговорот времени был постоянен.
Не скрыться было от него не демону, ни низвергнутому божеству.
За летом идет увядание,
а за мертвым сном и мерзлотой следует распускание почек.
Вслед за маньеризмом непреодолимо вынырнет из бездны эйдосов
классицизм.
Апполоническое сожрет дионисийское,
И вслед за смертью Осириса будет его воскресение.
Всегда следует за отступлением от Бога раскаянье –
вечный круговорот – линейное время растерзано -
за Рагнарьком будет сотворение нового мира.
Это вечный круговорот, что длился сотни, тысячи лет –
Его свято блюли даже в аду, но всему пришел конец –
Нарушен священный порядок, из чрева Тиамат
вылазит постмодернизм:
Смертные решили узурпировать власть над миром.
Они отравили Апполона, они расчленили Диониса,
Муза зачахла от скуки: нарушен священный ницшеанский круговорот:
Время смешалось со временем, неразличимы века, года съедают друг друга,
из окружности не получилось сделать спираль: все катится в пропасть.
И вот, в аду, где томятся позабытые божества, где веселятся мертвые сторонники
Дьявола, где каждое воскресение, когда в церквушках Опус Дей говорят, что месса окончена, совершается Бракосочетание Рая и Ада,
Вкушаются плоды мудрости:
все в аду любят змей.
Все сплетничают о грядущем возвращении Эстетики,
все говорят об этом, но не вслух.

Эписодий первый:

На заднем фоне фасад вокзального здания в свете фонаря, неподалеку столик с четырьмя стульями, в другой стороне – кушетка, на переднем фоне стоит покосившийся обломок колонны в дорическом стиле.
Входят девушки в греческих туниках – нимфы, и разбрасывают лавровые листья, затем вводят за руки двух слепцов и усаживают у ножек кушетка.
Нимфы убегают.
Входит Муза и, опираясь на колону, смотрит вдаль.

Муза: Погиб Адонаис, рыдайте со мной!
Его ждет забвение – вы недостойны его дара!
О соловей Джона Китса, ты был усладой для него –
ты возвещал о скоротечности жизни
и величия, что творит поэзия,
Мертв Адонаис, и снежную вершину Сноудона
не растопить слезами последующих
веков! Как мелок стал этот мир без него….

Входит Феб в лавровом венке, с колчаном стрел и луком за плечами.

Феб: Право, Муза, сколько можно рыдать по Китсу! Это ведет к безумию!
Ты стенаешь по мертвецу!
Пора бы знать и меру!

Муза: Здравствуй, Феб! Тебе не понять меня: ты коварен
и кровожаден, ты никогда не знал меры!

Муза: Брось дуться на меня. Поверь, те силы, что заточили нас в преисподнюю куда кровожадней
меня! Сколько крови было пролито и еще прольют во имя каких-то идеалов, хватит утопить всех
нас, падших богов и демонов, в крови!

Муза: Ты зол и твои слова обидой отскакивают туда… ввысь…

Феб: Хватит Муза, мы существовали, ты не помнишь этого? Мы были живы, а после нас ввергли
в ад!

Муза: Легкий ветерок колыхал высокие заросли тростника, подгоняя вдаль воды Кастальского источника …

Феб: Звуки кифары задевали наши сердца, и мы были воспеты поэтами ойкумены…
Прошли те времена!

Муза: Сначала умер Пан!

Феб: Он был сброшен в море во время шторма… Потом сломали молнии Громоподобного,
удушили Афродиту и поджарили ее воробьев, осушили Посейдона….

Муза: Да, мы мертвы, и за былое нежелание подчиняться Силе, мы были сосланы в Аид!

Феб: Муза, пришли другие времена, Эстетика вновь оживает, что если мы им еще нужны?

Муза: Эстетика в цепях, как черная рабыня, моет ноги Этике…

Феб: Если…

Муза: Тш-ш, нас могут наказать за такие разговоры…

Феб: Муза… У меня есть парочка идей…

Муза: Не будь идиотом, Феб, этот мир прогнил.… К тому же один голубь мне наворковал, что грядет Освобождение…

Феб: Нас простят за прошлые грехи? Нас отпустят и вернут былые силы?

Муза: Не вернут. В нас уже не верят…

Феб: Не верят в силу слова?

Муза: Кое-кто и верит, но в Слово иного толка…

Феб: И поэзия, она ….

Муза: Кому она там нужна?!

Феб: Что делать?!

Муза: Рыдать.

Феб: Придумай, что-нибудь! Ты хоть и сумасшедшая на вид, но не глупа ведь!

Муза: Что придумать? Мы в аду! Мы приговорены торчать здесь, за поступки шеститысячной давности …

Феб: У нас не было выбора – мы были сотворены владычествовать на земле – разве это был не первоначальный Замысел: мы оберегали сыновей Йефета … Но, когда они уверовали в нас и возвысили до высот Олимпа, мы были повержены в Аид! Почему не смертные наказаны, а мы?

Муза: Они наказаны – они прогневают без Эстетики и громкими словами своей
напыщенной морали, убивают друг друга – поэзия для них – запретный плод…

Феб: И тот, кто его отведал, кто обратил свой лик к тебе, о Муза, тот был назван бунтарем…

Муза: Тот был проклят и обречен…

Феб: Обречен на прозябание и голод,
Тот был обречен на смерть и туберкулез…

Муза: Но что все это по сравнению с непониманием…

Феб: Нет в мире человека презреннее, чем вкусивший гроздь винограда Диониса,
услышавшего мою игру на кифаре и твой голос….
шепчущий утешение…

Муза: О мои поэты! Мне жаль вас всех… я не могу ничем помочь,
но вы титаны, на ваших плечах держится слог, что не дает людям,
стать зверьми! Но вас крушит суровый меч – вы ввергнуты в борения,
из которых вам не выйти живыми.

Феб: Поэты наказаны за наше своеволие….

Муза: Нас этим тоже казнят.… И мука эта хуже бед Сизифа –
преданные нам страдают без причины!

Феб: Круг замкнут – призывая к служению Эстетики, мы губим судьбы…
Но все же, есть те, кто сам ищет вечного проклятия в глазах небес.

Муза: Умер Адонаис! Его уж не возвратить,
И мы в аду оплакиваем смерть того, кто был пинаем в изможденную
грудь общественной моралью!
Мертв Адонаис! (плачет).


Стасим:
Хор нимф:
Муза помнит о Китсе, она как Урания-царица, оплакивает гибель Поэта,
Какой год не помнится в аду. Горе помутило
рассудок несчастной Музы.
Рыдайте и стенайте, Муза сходит с ума, и пока мы поем, она замышляет что-то.


Эписодий второй:

Феб: Но если есть хоть один шанс вернуть нашу силу, нам должно использовать его.

Муза: Я думаю, что это конец – не нам, для нас все закончилось – осушены воды Гиппокрен,
И Переиды подняли меня на смех!

Феб: Радуйся, что ты жива.

Муза: Я жива в аду, меня с девяти уменьшили до одной… Мои функции ужали… Альфа бета гамма … что следует за дельтой? я забыла….

Феб: Эпсилон… Бывало и не такое, помнишь в Дельфах тебя было всего-то три.

Муза: Но не разу одна!

Муза садится на пол и плачет.

Феб: Муза, ты чье имя Мыслящая, прошу тебя, найди путь вернуть нас на землю: пусть не в качестве богов, но как людей – мне больно видеть, что творят смертные с поэзией!

Муза плачет еще громче. К ней, вытянув руки, подходит один из слепцов и обнимает.

Феб: Как это банально, Муза! Вновь находишь утешения в объятиях поэта!
На сей раз ты благоволишь к тени Гесиода, сколько можно метаться меж ним и
Гомером – определись в конец.
Муза: Мне нужен третий слепец!

Феб: Мало ли пиитов было, какой еще слепец?

Муза: Милтон.

Феб: Увы, он далеко – в раю ублажает слух ангелам историей о падении первых людей –
как это мелочно – льстить всеми способами, лишь бы не оказаться в нашей компании – позови Вергилия!

Муза: Мне нужен Милтон!!! дельта эпсилон дзэта эта тэта….

Феб: Не капризничай, Милтон не в аду.

Муза: Что мне сулит следующий день в аду?
Лишь ярость и бесконечная мука – везде в аду я буду ад.
Раскаяние бесполезно – милость не прольется золотым дождем
в сии застенки – о нет! Я обречен ( вскакивает и заламывает руки).
Выше меня нет никого, кто превзошел меня по мукам.
Я распрощался с Надеждой, с ней исчез и страх…
Отныне, Зло, моим ты станешь благом!

Феб: Хватит тебе, хватит, что за муть ты несешь?

Муза: Надо просить о помощи Сатану.

Феб: Хромого к делу хочешь привлечь – зачем? Нас предупреждали: он бунтарь.

Муза: Он тот, кто отважился в открытую воспротивиться догме, за что и был сброшен в Ад.

Феб: Ну да, но никак не понимаю как Приносящего Свет ты собираешься призвать к себе…

Муза: Он сам придет, а пока оставь свои тщеславные помыслы.

Феб: О чем ты?

Муза: Тебе не справиться с Этикой одному. И со мной, ты бесполезен – людям ты не нужен.

Феб: Для этого ты зовешь на помощь Сатану?

Муза: Да, но не забывай, без черного не будет белого, так что ту Мощь,
что сбросила меня с Геликона, мы направим в нужное русло.

Феб: Ты повредилась умом от горя Муза! Я не понимаю, о чем ты…

Муза: В теперешнем мире нет амбивалентности – глупые смертные – вы марионетки…

Феб: Муза?

Муза: Кажется, у меня возникла идея, о да!
Все проще, чем я предполагала – как все смешно…. йота каппа лямбда мю ню кси…

Феб: Я погорячился, прося твоего совета, мне в аду неплохо – как и тебе… И плевать на смертных.
Какое нам пусть и былым, но божествам, до них дело?

Муза: Теперь все ясно, что я должна делать…. омикрон пи ро
Сигма ипсилон тау

Феб: Ты перепутала местами тау и ипсилон. Помни, о чем ты сама предупреждала меня: аду шпионы, нас могут подслушивать…

Муза обессилено падает на кушетку и начинает смеяться.

Муза: Только в начале третьего тысячелетия я, наконец, поняла, что делать….(заливается смехом). пи хи пси омега
И Сатана не нужен мне – я сама справлюсь… Альфа бета гамма дельта эпсилон дзэта….

Муза выхватывает стрелу из колчана Феба и вонзает себе в сердце.

Феб: Что ты наделала?!

Склоняется над ней.

Муза: В аду как ни странно есть тоже смерть, эта тэта
йота каппа… (Умирает).



Стасим:
Восплачте поэты, умерла Муза!
Гесиод и Гомер, вы сироты, вас покинула Муза.
Муза сошла с ума, она осознала горечь смертных, она покинула ад,
чтоб появится в их мире, где ее давно приносят в жертву, сжигая под Рождество.
О несчастная и сумасшедшая Муза, тебе еще не надоели скитания по пустыням мира?
Муза, у тебя нет ключей от врат Познанья, ты не сможешь найти отмычку –
люди вновь останутся не внемлимы к тебе! Все тщетно, но ты еще веришь в дионисийское, почему? Ты всего лишь падший кумир Вергилия и умолкнувшая арфа Орфея…
Но былой призыв к Сатане был услышан, и Хромающий пока поспел на зов, увидел мертвую Музу.


Эписодий третий:
Феб сидит за столом.

Феб: Какого черта Муза решилась на это, для чего? Черт,
не нравится мне пьеса, где умирает божество, все должно быть наоборот:
бог из машины выскачет в конце, спасая смертного, и решит конфликт, чтоб зритель пережил катарсис – но нет … что за отстойные спектакли ставят в аду…

появляется хор нимф.

Хор нимф: О ты, божество развенчанное, мудрейший из ангелов,
Тебя лишили поклоненья, иссякли хвалебные песни тебе!

Мои томления помилуй, Сатана!

Ты поднял бунт против догмы и за это был осуждаем моралью.
И лишь здесь, в аду, ты установил идол нонконформизма.

Мои томления помилуй, Сатана!

Ты утешаешь и воскрешаешь отверженных и пинаемых,
Покровитель гонимых и пример для подражания для проклятых!

Мои томления помилуй, Сатана!

Мертвецы, что были повешены за грехи, в аду хвалят тебя,
На эшафоте ты вдохновляешь на подвиг!

Мои томления помилуй, Сатана!

Тебе известно Знание и с ним ты хотел поделиться
С людьми – за это тебя хотели предать забвенью.
Мои томления помилуй, Сатана!


Из ворот вокзала появляется мужчина с растрепанными волосами, хромающий, с тростью. Подходит к столику.


Феб: (не смотря на вошедшего) Муза умерла, кто теперь будет опекать Бодлера, утешая его пением, кто будет легкомысленно смеяться над опасностью… Муза умерла.
(оборачивается) А-а-а, лорд Байрон, здравствуйте!

Сатана: Здравствуй, Феб лучезарный. Я слышал, Муза умерла…

Феб: Да, заколола себя стрелой и исчезла… ад будет скучным без нее.

Сатана: Она на земле сейчас. Переродилась в человека смертного, чтоб мир ввести под венец Эстетики сияющей.

Феб: Это был ее план?

Сатана: Кто ее знает, какой был ее план, она умерла и на земле сейчас появилось одним человеком больше.

Феб: План удастся?

Сатана: Удастся.

Феб: Лорд Байрон, прошу тебя смиренно, я, поверженное божество, чьи идолы топтают в пыли сих времен, яви мне картины будущего, чтоб увидеть лик Музы милой, без нее я как без голоса...

Сатана: О божество, повергшее Пифона, злые времена прошли для милой Эллады, я голову сложил за ее свободу, тебя не помянут, но твоя слава, что слава Орфея, будет помнится на той земле.
Ты узришь картину будущего, что сокровенно, но творится смертными… и как оказалось забытыми божествами тоже….
Я явлю тебе сцену, что на земле будет свершится лишь через семнадцать лет.
А ты, подобен удрученному Орфею, которому была милость дана лицезреть тень Эвридики
в мрачном царстве моего предшественника Аида, так ты, увидишь далекий образ Музы…


Эписодий четвертый:
На плацу некого вокзала, на заднем фоне виднеется фасад здания стоят два мужчины. Один некрасивый и немолодой – проклятый поэт Верлен, второй же юн и привлекателен - Муза.
Проклятый поэт: Ты хочешь прекратить наше путешествие?! Почему?
Муза: Пойми, Поль, я устал, мне надоели эти косые взгляды…
Проклятый поэт: Это обыденность, с которой я давно смирился. Не думал я, что Артюра Рембо могут волновать подобные мелочи…
Муза: Я о другом: мне надоела косность окружающих: они глупы, глупы и те, кто читают твой «Парнас»: строят из себя великих знатоков поэзии, а сами в большинстве своем тартюфы. Мне надоела вся эта игра в богемного скандалиста.
Проклятый поэт: Раньше тебя это все умиляло.
Муза: Раньше я был в тебя влюблен.
Проклятый поэт: (зло) Что значит раньше? А теперь?
Муза: А теперь я охладел к тебе. К тебе, мой дорогой проклятый поэт, что орет о своем проклятии на каждом углу.
Проклятый поэт: Я горжусь им.
Муза: Бодлер тоже гордился, но не…
Проклятый поэт: Еще вчера ты целовал меня, ласкал, шепча своими лукавыми устами о том, как я тебе близок, и сколь велика твоя привязанность ко мне…
Муза: Я тоже так думал до сегодняшнего дня.
Проклятый поэт: И что намерен ты сделать? (ядовито)
Муза: Оставить тебя.
Проклятый поэт: Мы связаны с тобой невидимой нитью, большей чем любовь… мы связаны Поэзией.
Муза: Я знаю получше твоего, чем связаны мы…
Проклятый поэт: Куда думаешь поддаться?
Муза: Бедным купцом отправлюсь в Эфиопию, чтоб вернуться оттуда богачом.
Проклятый поэт: Предатель!
Муза: Нужны деньги, чтоб кормить сумасшедшего поэта…
Проклятый поэт: Мне не нужны твои подачки, крысенок! (толкает Музу).
Муза: Я не о тебе, Поль, ты не сумасшедший, хотя иногда бываешь глуп, я о поэте, который действительно болен, и он, боюсь, будет не понят, не удивлюсь, и что печальней, он не всегда удачно подбирает слова… Но тем он и прекрасен.
Проклятый поэт: Ты похож на парижскую шлюшку! Уже нашел себе любовника?! Он беден и сумасшедший, а я тебе уже не подхожу?
Муза: Ты превратно понимаешь меня… Но разъяснять тебе что-то мне не досуг, по этому прощай!
Проклятый поэт: Ты так и оставишь меня? Ты бессердечный юнец, я помог стать тебе поэтом…
Муза: Я поэтом никогда не был, но стал проклятым… Нет, не поэтом я был…
Проклятый поэт: Ты был моей музой…
Муза: Пожалуй так…
Проклятый поэт: Я оставил жену ради тебя, я стал тебе отцом и другом, и ты бросаешь меня в заброшенном городке на окраине Европы…
Муза: Да, ты поэт, у тебя страсть к гиперболам, пафос трагичного в каждом слове…
Проклятый поэт: Ты мне противен, мы больше никогда не увидимся!
Муза: Да, не увидимся.
Проклятый поэт: Ты меня забудешь?
Муза: Нет, в память о тебе я не напишу ни одной строки. И помни даже если я не с тобой, моя тень прилипла к твоим подошвам.
Проклятый поэт: Артюр, я люблю тебя, не покидай меня… Останься и пиши стихи…
Муза: Меня зовут странствия, и я, боюсь, сейчас вхожу в ту эпоху, когда не могу уже быть своенравным.
Проклятый поэт: (падает на колени и обнимает ноги юноши) Останься мой мальчик, если хочешь, можешь найти себе любовника, можешь поселить его ко мне в квартиру, я не буду против, я даже не упрекну тебя, но не покидай меня, не дай умереть мне жалким стариком…
Муза: (гладит волосы проклятого поэта) В смерти мы обретем друг друга…
Верлен вскакивает на ноги и выхватывает из под полы дорожного плаща револьвер и нацеливается себе в висок.
Муза: (тихо) Такое ощущение, что женщина это он, а не я. (громко) Ты же знаешь, что не убьешь себя. (протягивает руку, чтобы отнять револьвер у Верлена)
Проклятый поэт: Тогда убью тебя! (стреляет в руку Музы)
Муза: Ну что ж, прощай.
Она зажимает руку, через которую просачивается кровь и быстро удаляется.
Верлен роняет револьвер и закрывает руками лицо…

Стасим:
Хор нимф:
Муза многолика, в ней прячется много женских типов,
и не один бес сидит в ее нутре.
Сейчас она примерила маску Мельпомены,
Отличная трагедия, достойная древних греков, о Размвшляющая!
Зачем тебе томить несчастного Поэта?
К чему весь этот фарс?

Коммос:

Первое полухорие нимф:
И вот Верлен остался один на плацу,
Его поэтический дар тлеет, чтоб вспыхнуть с новой силой.

Второе полухорие нимф:
А Муза насмехаясь спешит к берегам Рейна,
К безумному Поэту, что будет сотни раз проклинаться,
Она спешит, чтоб явить очередное чудо, и обняв руками
голову Ницше, дать ему отсрочку от дикой боли.

Первое полухорие нимф:
Почему Муза не открылась Верлену?
Он так корил себя за любовь к этому юнцу? Зачем была нужна эта маска?

Второе полухорие нимф:
Размышляющая любит переодеваться.

Первое полухорие нимф:
Несчастный Верлен! Тебя оставил Артюр!
Ты предан забвению в сердце Музы, тебя заслонил новый возлюбленный!

Второе полухорие нимф:
Безумен Ницше, если будет думать, что присутствие Музы,
Утолит его боль, о нет, Муза издеваясь сделает его в сотни раз
безумнее Гёльдерина, что всматривался вдаль, силясь увидеть,
пологие холмы Швабских Альп! Безумие – спутница Музы, что вырывалась из ада.

Первое полухорие нимф:
Мир обречен: из ада появилась Муза, она начала свои скитания по
миру, что бренен и предан тлению.
Люди! Ваши безумства начинаются: Муза отправилась в дальние странствия, она
не даст вам покоя, вы потеряете сон!

Второе полухорие нимф:
Начинайте ваши стенания!

Хор нимф:
Предавайтесь меланхолии, одевайте черное, ваши судьбы решены - вы все безумцы!




Эписодий пятый:
За столиком сидят Феб и Сатана.

Сатана: Вот тебе комедия, которую разыграла Муза.

Феб: Я думал это трагедия.

Сатана: Боюсь, это был даже мюзикл, просто из-за плохой акустики в аду, мы не услышали
веселую музыку.
Феб: К чему это ей все?

Сатана: Она сидела в бездействии две тысячи лет, лишь из ада кричала поэтам изредка: вот и резвится, пока не поубивает всех поэтов и художников, а за ними и имузыкантов.

Феб: Она сумасшедшая! Она безумна! Надо спасать людей!

Сатана: Как ты стал говорить! Недавно ты умолял ее вернуть на землю своим присутствием средь смертных Эстетику!

Феб: Нарушился баланс! Что делать
Сатана: Напиваться. Хочешь абсент?

Сатана ставит на середину стола бутылку абсента и наливает себе и Фебу. Они по чуть-чуть отпивают из бокалов.

Феб: Неплох абсент. Где взял?

Сатана: У Ван Гога стащил – хватит ему уже.

Появляется полуобнаженный юноша с длинными растрепанными волосами с бутылкой под мышкой.

Феб: Смотрите, лорд Байрон, стоило нам только пригубить абсент, как появился Вакх!

Сатана: (встает и протягивает руки к Дионису): Дионис, мы ждали тебя, о пьянящее божество!

Феб: (тихо) Скорее пьяное.
Дионис: Да-а-а, я пришел к вам, мои други, я слышал Муза скончалась…

Феб: (тихо) Скорее слышал звук чоканья бокалов.

Дионис: Я решил отправится на землю искать ее. Боюсь, много бед она сотворит смертным.

Сатана: Но если о присутствии падшего божества узнают на Верху, тебя казнят…
Феб: И сбросят ниже уровня Ада.

Дионис: Я не труслив как ты, о лучезарный, - мне жаль смертных: Муза доведет до белой горячки, она пристрастит их к ЛСД.
Феб: ЛСД или кофе, абсент или табак – они и так наши братья по пребыванию в аду.

Дионис: Мне жаль их, повторяюсь я.

Феб: Мне жаль Музу….

Сатана: Муза не пропадет, она уже мчится к Фридриху, бренча своими костями «Марш валькирий», своим дыханием разделяя музыку и трагедию.

Дионис: Я к смертным.
Феб: Что у тебя в бутыли?

Дионис: Поэзия.

Ставит бутыль на стол и закалывает себя стрелой из колчана Феба.

Феб: Ну вот еще один труп в аду, что если это заметят на верху?

Сатана садится за стол и разливает в бокалы с абсентом поэзию.

Сатана: За успешную поимку Музы Дионисом!

Феб: Ага, за всех безумцев, лямбда мю ню кси…

Сатана: Омикрон пи ро
Сигма тау ипсилон…

Феб: Пи хи пси омега…
Сатана: Альфа бета гамма дельта эпсилон дзэта….

Феб: Эта тэта йота каппа…

Сатана: Лямбда мю ню кси омикрон пи ро…

Феб: Сигма тау ипсилон пи хи пси омега… Альфа бета гамма дельта

Сатана: Какая буква идет за дельтой?

Феб: Не помню… эпсилон дзэта эта тэта йота….

В колонках играет - Whole Lotta Love
Фонарь под моим окном –
центр вселенной, пуп земли,
смотрите в тумане ночью, как некий пар исходит от него,
все пифии бы мечтали вдыхать видения и пророчества.
К фонарю под моим окном ведут все дороги,
не в Рим, но к нему, там тянуться бесконечные цепи паломников,
что денно и нощно молят фонарь о снисхождении.
Фонарь под моим окном – солнце вселенной, вы видели как
летними вечерами насекомые и эйдосы этого мира греют крылья около него,
Он – высшая идея фонарей и различных светил.
Фонарь под моим окном вещает всем вопрошающим,
постой-ка в очереди к нему, может он поможет и тебе.