Он играл благородного любовника на сцене, но в жизни был невообразимым хамом. Он владел островами в Средиземном море, но не платил за себя в ресторанах. Нравился самым красивым женщинам, но предпочитал анонимный секс с мужчинами. Выделял на свое здоровье около двух миллионов долларов в год, но умер от СПИДа... Выпивоха, любитель игрушечных паровозиков и король мирового балета - Рудольф Нуриев 

«Я же еще юноша»

Папа у Нуриева был политруком, а сам он был татарином. И не просто татарином, а участником художественной самодеятельности города Уфы. Танцевал гопак, лезгинку и цыганочку с выходом. И до того хорошо, надо сказать, танцевал, что решили педагоги его послать. И не абы куда, а в Ленинград, в балетное училище Вагановой. Вот уж, как говорится, послали так послали. Все училище сбежалось смотреть на уфимского самородка - самородку было 16 лет, и он не умел ставить ноги в первую позицию.

«Он отчаянно пытался догнать сверстников, - писал позже Барышников. Каждый день весь день - танец. Проблемы с техникой его бесили. В середине репетиции он мог разреветься и убежать. Но потом, часов в десять вечера, возвращался в класс и в одиночестве работал над движением до тех пор, пока его не осваивал».

После училища Нуриева зачислили в Кировский театр и даже дали двухкомнатную квартиру. Правда, чтобы жизнь медом не казалась, во вторую комнату партком тут же подселил балерину Аллу Сизову. Несчастный Нуриев, уже давно разобравшийся в своих амурных предпочтениях, от такого па пришел в ужас. Решил, что это заговор - его хотят таким образом «исправить», поженить.

- Ну что вы так волнуетесь? - удивились в парткоме. - Без жилья вас в театре двое, а квартира одна. Жили бы себе тихонько и не рыпались.

- Никогда! - повторил Нуриев, собрал вещи и решительно покинул свою шикарную квартиру со всеми, так сказать, удобствами.

- Ничего себе!.. - то ли обиделась, то ли обрадовалась соседка-балерина. - Вот это характер.

Да уж, характер был знатный. Когда он пришел на первую репетицию в театр, то немедленно дал отпор балетной дедовщине. По традиции, самый юный должен был полить из лейки пол в классе. Все стоят, ждут. Нуриев тоже ждет.

- Ты это... Того... - наконец обратились к нему служители искусства.

- Чего того?

- Пол надо бы полить. А ты, елки-палки, самый молодой...

В ответ Нуриев показал коллегам фигу:

- Я, во-первых, не молодой. А потом, тут есть такие бездари, которые только поливать и должны.

Мужики от такой наглости опешили. Но примолкли. Тем более что ничего другого не оставалось - их учили танцевать, а не драться. Зато женщины смелым новичком заинтересовались. А ведущая солистка Наталья Дудинская даже пригласила его в партнеры. Ей было 49, а ему - 19. В дальнейшем все его партнерши, в том числе и блистательная Марго Фонтейн, будут намного старше его.

Нуриев танцевал в Кировском всего три года, причем далеко не блестяще - на Западе его техника станет куда более отточенной. Но даже за этот короткий срок он сумел сделать важную вещь: вернул ценность мужскому танцу. До него, в 1940-50-е годы, мужчина на балетной сцене был всего лишь помощником женщины-балерины. Этакий массивный тягач, правильно выполняющий поддержки. Нуриев тягачом быть не хотел. Он хотел нравиться. Ради этого он первым среди советских артистов стал танцевать в одном трико - до него наши танцовщики носили благопристойные мешковатые штанишки или надевали под трико трусы. Гомосексуальная ориентация необычно скорректировала и танец Нуриева. «Рудольф вытягивал свое тело, вставал на высокие-высокие полупальцы и весь тянулся вверх, вверх. Он делал себя высоким, элегантным и красиво сложенным», - комментировал его стиль Барышников. Балерина Нинель Кургапкина не раз говорила Нуриеву, который был ее партнером, что он танцует слишком по-женски. Нуриев на это искренне возмущался: «Вы что, не понимаете? Я же еще юноша!»

«Красивая сказочка»

В 1958 году труппа Кировского поехала на гастроли в ГДР. Там Кургапкина, ошалев от элементов сладкой жизни, купила себе скромненький брючный костюм. По возвращении директор Госконцерта накатал на нее донос: дескать, гражданка Кургапкина пошла в Дрезденскую галерею в непристойном виде. Для советских женщин брюки считались неприличной одеждой, и балерина стала невыездной. А тут как раз наметились гастроли в Париж, которых весь театр ждал, как путешествия на Луну. «Я не знала, что делать, - вспоминала Нинель. - Бегала по инстанциям. Даже Рудика за собой таскала в обком партии. Не помогло». Нуриева этот случай потряс. Ведь его самого, с его нетрадиционной сексуальной ориентацией, в будущем мог ждать не только запрет на выезд за границу, но и арест по пресловутой 121-й статье УК РСФСР. Это вам не брюки. Было над чем задуматься.

И Нуриев задумался - приехав в Париж, пустился во все тяжкие. Занят он был лишь в одной постановке, да и то в последнем акте в эпизодической роли - танцевал «кушать подано». Все остальное время он шатался по кабакам и знакомился с местными «голубыми». То есть радостно и охотно поддавался тлетворному влиянию Запада. Тогдашний председатель КГБ А. Шелепин доложил в ЦК КПСС: «3 июня сего года из Парижа поступили данные о том, что Нуриев Рудольф Хаметович нарушает правила поведения советских граждан за границей, один уходит в город и возвращается в отель поздно ночью. Кроме того, он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, Нуриев не изменил своего поведения...». В ЦК всполошились и потребовали немедленно вернуть Нуриева в Москву. В аэропорту за несколько минут до отлета труппы в Лондон, где должна была пройти вторая часть гастролей, Нуриеву вручили билет в Москву: «Ты должен танцевать на правительственном приеме в Кремле. Мы проводим тебя в самолет»...

«Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, - вспоминал Нуриев. - Танцевать в Кремле, как же... Красивая сказочка. Я знал, что это повлечет: я навсегда лишусь заграничных поездок и звания солиста. Мне просто хотелось покончить с собой». Прямо из аэропорта Ле Бурже Нуриев позвонил Кларе Сенн, своей знакомой, и сообщил, что его увозят. Через двадцать минут Клара примчалась с двумя полицейскими. В 1961 году, чтобы остаться на Западе, не надо было доказывать, что ты подвергаешься гонениям в СССР, - надо было просто кинуться в объятия слуг закона. Тут уж Нуриев постарался. Не просто кинулся, а прыгнул. Грациозно. Тем более что полицейские были симпатичные. Позднее этот прыжок журналисты назовут прыжком к свободе. Агент КГБ даже чуть не зааплодировал. Потом, правда, сообразил, что к чему, и опупел.

- Эй! - завопил он. - Это советский гражданин, отдайте его мне!

Но Нуриев уже радостно и интимно обнимал французов. Потом он подписал бумагу, где просил предоставить ему политическое убежище во Франции. Когда о случившемся узнали журналисты, они буквально зашлись в восторге. Газеты и журналы по всему миру трубили об артисте русского балета, который вырвался из рук КГБ на свободу. Запад ликовал. Лучшей рекламы для неизвестного танцовщика и придумать было трудно. И хотя у Нуриева на тот момент в кармане было всего 36 франков, образ рыцаря искусства заменил для него стартовый капитал. Лишь об одном убивался Рудольф - у кагэбэшников остался его чемодан с балетными туфлями, париком и «замечательной электрической железной дорогой». Детские паровозики забавляли Рудольфа всю жизнь. В одном интервью Михаил Барышников рассказал забавную историю. В 1961 году в Ленинграде их общий друг пришел к Нуриеву в гости. Тот сидел один в комнате и слушал музыку - Бранденбургский концерт Баха, одновременно играя в паровозик. «В некотором роде, - рассуждал Барышников, - это сущность Рудольфа: Бах и игрушечный паровозик. Рудольф был великим артистом и великим ребенком». Ту, купленную в Париже железную дорогу, по всей видимости, оприходовали советские власти, так как за свой побег Нуриев был заочно приговорен к семи годам тюрьмы с конфискацией имущества.

«А где же мальчики?»

Успех, который обрушился на Нуриева на Западе, превзошел все ожидания. Поклонники буквально не давали ему прохода. Но одной обаятельной улыбки, горделивой стати и образа страдальца для балета все-таки было мало. Нуриеву надо было еще работать и работать над техникой. И он немедленно развил кипучую деятельность, поражая окружающих своей работоспособностью.

Через два месяца после побега Нуриев уже танцевал в балетной труппе маркиза де Кюваса. А в феврале 1962-го подписал контракт с Лондонским королевским балетом, что само по себе было фактом беспрецедентным: в королевский балет не брали людей без британского подданства. Но для Нуриева сделали исключение - после того как он выступил на гала-концерте великой английской балерины Марго Фонтейн, ему предложили танцевать вместе с ней «Жизель». Марго, между прочим, поначалу очень сомневалась - кто она и кто этот русский! Но потом все же согласилась. И не ошиблась. Их совместное выступление привело публику в экстаз. Фонтейн танцевала безупречно, но по-английски холодно. Нуриев же дополнял ее чистый танец своей дикой чувственностью. Успех был феноменальный. Их вызывали на поклоны двадцать три раза. В конце концов Марго вытащила из какого-то букета красную розу и протянула ее Нуриеву, который тут же грохнулся на колено и стал осыпать ее руку поцелуями. Нуриев и Фонтейн танцевали после этого вместе десять лет. «Боже! Я никогда не делала в танце и половины вещей, которые делаю теперь», - с удивлением признавалась Фонтейн, говоря о влиянии на нее Нуриева. А он ей вторил: «Если бы я не нашел Марго, я пропал бы». И, наверное, он был прав. Ведь именно благодаря партнерству с Марго Нуриева и стали считать величайшим танцовщиком XX века.

Нуриеву и Фонтейн принадлежит занесенный в Книгу Гиннесса рекорд по количеству вызовов на поклон - после спектакля «Лебединое озеро» в Венской государ¬ственной опере в 1964 году занавес поднимался больше восьмидесяти раз

«Когда мы были на сцене, наши тела, наши руки соединялись в танце так гармонично, что, думаю, ничего подобного уже никогда не будет, - вспоминал Нуриев о Марго. - Она была моим лучшим другом, моим конфидентом, человеком, который желал мне только добра».

Помимо балетов с Фонтейн, Нуриев как бешеный носился по миру. За время своей карьеры он перетанцевал, пожалуй, все главные мужские партии. Он умело поддерживал интерес зрителей к себе. Он кокетничал и дразнил. Как говорили критики: «Одной из основных линий создания им собственного сценического имиджа было стремление максимально раздеться во время спектакля». Нуриев часто выходил на сцену с голой грудью, а в его собственной версии «Спящей красавицы» сначала появлялся укутанным в длинную, до пола, накидку. Затем поворачивался спиной к залу и медленно опускал ее, пока она, наконец, не застывала чуть ниже прекрасно очерченных ягодиц. Это искусство преподнести себя Нуриев тщательно хранил до самого конца своей карьеры. «Я танцую для собственного удовольствия, - не раз говорил он. - Если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это не оригинально».

Нуриев стал звездой нового поколения. Он пользовался славой не только в узком кругу фанатов балета - его знали абсолютно все: снимаясь в кино, давая бесчисленные интервью, эпатируя публику своими выходками, Нуриев очень умело поддерживал интерес к себе. Уже позже по его следам пойдут Михаил Барышников и Мстислав Ростропович, Монтсеррат Кабалье и Пласидо Доминго - профессионалы серьезного искусства, не побоявшиеся стать, как говорят критики, попсовыми кумирами.

На Западе Нуриев получил все, о чем мечтал: успех, востребованность, творческую свободу и деньги. Он вел жизнь плейбоя, был завсегдатаем ночных клубов и светских раутов. Он довольно много пил, что не мешало ему находиться в прекрасной форме. Беспрерывно менял любовников, среди которых был Фредди Меркьюри, Мик Джаггер, Элтон Джон и Жан Маре. Нуриев хотел секса все двадцать четыре часа в сутки и удовлетворял свои желания при любых обстоятельствах, днем и ночью, на улицах, в общественных туалетах, барах и гей-саунах. Однажды, танцуя в «Жизели», Нуриев выглядел совершенно измученным. «Что с вами?» - спросил его один из танцовщиков. «Я очень устал, трахался всю ночь и все утро, до самой репетиции. У меня совсем не осталось сил». «Рудольф, - удивился артист, - неужели вам никогда не бывает достаточно секса?» - «Нет. К тому же ночью трахал я сам, а утром меня». В общем, гомосексуализм Нуриева, за который его наверняка, останься он в Союзе, упекли бы либо в психушку, либо в тюрьму, на Западе стал частью «его сценической экзотики», как говорил Барышников. Рудольф шокировал окружающих тем, что прилюдно целовался взасос и говорил, что это старинный русский обычай. А однажды, выйдя из служебного входа Парижской оперы и увидев толпу поклонниц, он громко воскликнул: «Эй, а где же мальчики?»

«Не могу работать с женщинами»

За вычетом таланта в Нуриеве было мало симпатичных черт. Ни роскошь, которой он себя окружал, ни общество, в котором он вращался, не обтесали его и не избавили от врожденной мужицкой грубости. С Игорем Моисеевым Нуриев разругался, не успев толком познакомиться. Они даже не добрались до ресторана, где собирались вместе поужинать. «В машине я заметил, - вспоминал Моисеев, - что у Нуриева резко изменилось настроение. В конце какой-то фразы он нецензурно выругался. Объяснить причину его недовольства я не мог, хотя мне и говорили о его несносном характере. Через некоторое время он выразился еще резче. Тут я не удержался: "Неужели это все, что у вас осталось от русского языка?" Моя фраза привела Нуриева в бешенство».

Больше всех Нуриев терзал свою преданную подругу Дус Франсуа, которая вела его дела и помогала заключать контракты. Нуриев постоянно хамил ей. «Я не могу работать с женщинами, - жаловался он друзьям. - Я ничем не хочу заниматься с женщинами». А однажды, вернувшись из очередной поездки, он сообщил, что нашел нового секретаря: «Это молодой моряк с Багамских островов. У него на судне есть факс».

Свои финансовые отчеты Нуриев скрывал от всех. Его патологическая скупость стала притчей во языцех. Он чах над своим златом и никогда не носил карманных денег, вынуждая друзей расплачиваться за себя в ресторанах и магазинах. За каждый свой выход на сцену Нуриев требовал огромные гонорары, торгуясь до последнего. А через день мог сообщить, что имел в виду «чистую» сумму, за вычетом налогов. Налоги вообще были его головной болью. Он постоянно придумывал, как их избежать, вечно что-то утаивал, выкручивался. В результате его ловили на подлогах и назначали дикие штрафы. Нуриев только за сердце хватался. Он предпочитал тратить деньги на картины и скульптуры - изображения обнаженных мужчин. Вся его огромная парижская квартира была завешана нагими Аполлонами. На такую красоту Нуриев не скупился - друзьям становилось плохо, когда они узнавали цену того или иного сомнительного шедевра.

Свои сценические костюмы Нуриев заказывал лучшим кутюрье. Стоили они десятки тысяч долларов. Барышников вспоминал: «Рудольф подвел меня к гардеробной, в которой находилась коллекция его театральных костюмов. Он вынимал костюм за костюмом и показывал, как они сконструированы. Действительно, каждый из них был сшит по-особому, так, чтобы колет тесно облегал торс, не елозил, со специально встроенными подмышками, чтобы во время танца актеру легко было поднимать руки». Недвижимость была отдельной страстью Нуриева: у него были квартиры в Нью-Йорке и Париже, дома в Лондоне и Сен-Бартельми, ранчо в США и остров Галли в Средиземном море. До войны остров - две подымающиеся над водой скалы - принадлежал Леониду Мясину, хореографу Дягилева.

Нуриев купил остров в начале 1980-х, отреставрировал три дома и на самом верху выстроил балетную студию. Квартира Нуриева на набережной Вольтера в Париже вошла во все учебники по современному дизайну. Сам Нуриев, облаченный в шелковый халат (он обожал старинные дорогие ткани), идеально дополнял свои интерьеры.

Интересы Нуриева не ограничивались только танцем. В1972 году вышел фильм с его участием
«Я - танцовщик», а в 1977году в фильме Кена Рассела он сыграл роль своего знаменитого тезки - Рудольфо Валентино

«Он мне нужен больше всех»

При всей своей неразборчивости в связях Нуриев считал, что секс - это одно, а близость - совсем другое, и самой своей искренней любовью называл Эрика Бруна - талантливого датчанина, считавшегося самым изысканным Принцем, когда-либо танцевавшим в «Жизели». Сначала Нуриев влюбился в его танец, а потом в него самого. «Брун - единственный танцовщик, которому удалось меня поразить, - вспоминал Нуриев. - Кто-то назвал его слишком холодным. Он и в самом деле настолько холодный, что обжигает».

Брун был сама утонченность. Сдержанный, уравновешенный. Высокий блондин с голубыми глазами. В общем, Нуриев пропал. Ох, зачем вы, извиняюсь, девочки, красивых любите...

Они постоянно ругались. Как говорится: «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». Рудольф, когда ему казалось, что в их отношениях что-то не так, орал, топал ногами и разбрасывал вещи по квартире, а испуганный Эрик убегал из дому. Нуриев бросался за ним вслед и умолял вернуться. «Наша встреча была подобна столкновению и взрыву двух комет», - возвышенно комментировал эти кухонные разборки Эрик.

А еще Нуриев постоянно изменял своему любимому. Эрику такая распущенность была не по нраву. Он ревновал, страдал и периодически собирал манатки. Нуриев умолял остаться, клялся, что любит только его, божился, что больше это не повторится... Бла-бла-бла... Короче, он говорил несчастному Эрику все то, что обычно в таких случаях говорят гулящие мужчины своим несчастным женам.

С горя Эрик начал пить. Помимо ревности его мучило и то, что его, талантливого танцора, во многом даже более талантливого, чем Нуриев, полностью затмевала безумная популярность любовника. Это, конечно, было несправедливо. Но миф о Нуриеве на Западе был раскручен с такой силой, что никакой другой танцор просто не мог с ним тягаться. Любое появление Нуриева на сцене публика встречала овацией. «Ему достаточно было пошевелить пальцем ноги, чтобы заставить сердца биться, как тамтамы», - писал один из критиков. Этот истерический интерес убеждал Бруна в том, что сам он навсегда останется незамеченным. Расстроенный постоянными разговорами о триумфах Нуриева, пьяный Брун однажды сорвался и обвинил Рудольфа в том, что тот приехал из СССР только ради того, чтобы уничтожить его, Бруна. Услышав это, Нуриев зарыдал: «Как ты можешь быть таким жестоким?!»

Короче, долго это продолжаться не могло. Устав от татарского ига, Эрик бежал на край света - в Австралию. Нуриев звонил любимому каждый день и удивлялся, почему это Эрик грубит ему по телефону. «Может быть, стоит звонить один или два раза в неделю? - советовали знакомые Рудольфа. - Возможно, Эрик хочет побыть один». Но Рудольф так не считал. Он решил лететь в Сидней.

Во время полета чуть не случилась беда. Нуриев прекрасно знал, что КГБ ищет его по всему миру, чтобы выкрасть и вернуть в СССР. Во время остановки в Каире это едва не случилось. Пилот вдруг попросил всех пассажиров покинуть самолет, объясняя это техническими неполадками. Все вышли, и только гений мирового балета остался сидеть, судорожно сжимая ручки кресла. Он здорово испугался. «Помогите, - сказал Нуриев подошедшей стюардессе. - За мной охотится КГБ». Стюардесса посмотрела на него как на ненормального, но, выглянув в окно, увидела двух мужчин, быстро направляющихся к самолету. «Идите в туалет, - шепнула она Нуриеву. - Я им скажу, что он не работает». Сотрудники КГБ полностью обыскали самолет и даже стучали в дверь запертого туалета. «Я уставился в зеркало и видел, как седею», - вспоминал впоследствии Нуриев.

А отношения с Эриком так и не наладились. Зря летел. «Я не могу быть с ним рядом, мы губим друг друга», - жаловался Брун друзьям. А Нуриев тем же друзьям говорил, что навсегда связал бы свою жизнь с Эриком, если бы тот ему это позволил. На что Эрик снова отвечал: «Рудольф объявлял меня образцом свободы и независимости - я всегда делал то, что хотел. Ну а то, что происходило между нами в первые годы - взрывы, коллизии, - это не могло продолжаться долго. Если Рудольф хотел, чтобы все было иначе, что ж, мне очень жаль».

Так неоригинально - «мне очень жаль» - и закончился этот бурный любовный роман. А в 1986 году Брун умер от СПИДа. Нуриев, бросив все дела, приехал с ним проститься. «Мой друг Эрик Брун помог мне больше, чем я могу выразить, - сказал Нуриев в одном интервью. - Он мне нужен больше всех».

«Теперь мне конец?»

О том, что болен и он, Нуриев узнал еще в 1984 году. Его обследовали в одной из престижных клиник и поставили убийственный диагноз - СПИД. Оказывается, болезнь развивалась в его организме последние четыре года. Нуриев воспринял весть спокойно, рассчитывая на всемогущество своих денег. Он тут же начал усиленно лечиться, тратя на новейшие медицинские препараты огромные суммы.

Последние свои годы Нуриев прожил во Франции, поскольку с 1983 по 1989 год являлся директором балетной труппы парижской Гранд-опера. Однако в 1990 году он посетил Россию, чтобы попрощаться с Мариинским театром, где когда-то начал свою карьеру. А в 1991 году, совсем обессиленный, Нуриев даже решил сменить профессию - решил пробовать себя как дирижер и успешно выступил в этом качестве во многих странах.
В это же время Нуриеву пришлось проститься со своей великой партнершей и добрым другом Марго Фонтейн. Похоронив мужа, Марго уединилась на своей ферме в Панаме, где вскоре и умерла от рака. Рудольф пережил ее на два года.

К весне 1992 года его болезнь перешла в последнюю стадию. Нуриев заторопился - он очень хотел завершить постановку спектакля «Ромео и Джульетта». И судьба дала ему этот шанс. На какое-то время Нуриеву стало легче, но осенью он снова лег в больницу и уже больше не вышел оттуда.

«Теперь мне конец?» - постоянно спрашивал он своего врача. Он уже ничего не мог есть. Питание ему вводили через вену. По словам врача, который постоянно находился рядом с Нуриевым, великий танцор умер тихо и без страданий. Это произошло 6 января 1993 года. Прямых наследников - родную сестру он вычеркнул из завещания - у Нуриева не оказалось, и большая часть принадлежавших ему вещей была распродана.

Прощальная церемония был обставлена с шиком: Нуриев лежал в гробу в строгом черном костюме и в чалме, а русские артисты по-русски читали над ним стихи Пушкина. Панихиду на всякий случай устроили и по мусульманскому, и по православному обряду. А в довершение всего похоронили Нуриева рядом с Сергеем Лифарем, которого Рудольф всю жизнь терпеть не мог. Могилу накрыли персидским ковром.