fontanka.ru/2010/05/29/003/

29.05.2010 08:00 / Комментарии (6)
24 мая исполнилось бы сто пять лет Шолохову и семьдесят – Бродскому, а 27 мая – пятьдесят лет Башлачеву. Но писатели столько не живут, а поэты – тем более.

Серьезный анализ творчества Михаила Шолохова (как монографический, так и сопоставительный) давным-давно подменен спорами вокруг авторства «Тихого Дона». По юбилейному поводу шолоховеды перешли в отчаянное наступление на антишолоховедов (опирающихся, наряду с прочим, на авторитет Солженицына), торжественно размахивая не так давно найденной и приобретенной государством за 50000 долларов рукописью ключевого первого тома заслуженно прославленной эпопеи.



--------------------------------------------------------------------------------




--------------------------------------------------------------------------------


На мой взгляд, сама эта рукопись, впервые всплывшая лишь в период первых сомнений (то есть 80 с лишним лет назад), а затем затерявшаяся, ровным счетом ничего не доказывает. Хуже того, вполне может быть использована оппонентами как улика. Беловой вариант, частично переписанный рукой самого Шолохова, а частично – его жены, – это, согласитесь, всё же несколько странно. Ты или надиктовываешь жене (как Достоевский), или пишешь сам. А вот переписывать от руки текст уже вышедшей книги, спеша как можно скорее отвести от себя подозрения в плагиате, и впрямь удобнее вдвоем: один переписывает, другой отдыхает, потом они меняются, и так далее.

Я, впрочем, придерживаюсь на сей счет компромиссной точки зрения. Использовал Шолохов чужие дневники и/или черновики или нет (скорее всего, использовал, но не ясно, в какой мере), автором окончательного текста, а значит, и автором «Тихого Дона», всё равно является он. Никто же не оспаривает авторства «Трех мушкетеров», хотя известно, что сотни страниц нагоняли за Дюма-старшего литературные «негры». Никто не оспаривает авторства Томаса Вулфа, из двух тысяч страниц которого редактор выкроил читабельные – и гениальные – шестьсот с лишним (роман «Взгляни на свой дом, ангел»). Да, знаете ли, и Шекспир...

Коктейль «Тихий Дон» бесспорно смешан той же рукой, что и коктейль «Поднятая целина», – а тайну его состава увенчанный нобелевскими лаврами бармен унес с собой в могилу. И тут уж ничего не прибавить и не убавить.

Юбилей Иосифа Бродского, напротив, был окрашен в сугубо идиллические тона. Да и какой спор, когда все свои – и каждый утверждает, что «его тут стояло»? Не удивлюсь, если через пять лет – на 75-летие – Бродского изберут почетным гражданином Петербурга. Почетным профессором Высшей школы профсоюзов (или как там сейчас называется заведение Запесоцкого?) поэта успели избрать еще при жизни – и Анатолий Собчак устремился за океан доставить ему соответствующий диплом.



--------------------------------------------------------------------------------




--------------------------------------------------------------------------------


С творческим наследием Бродского проблем нет, разве что безбожно переврана и отлакирована биография и на пятьдесят лет закрыт архив. Проблема в другом: возможна ли русская поэзия после Бродского? Теодор Адорно сказал: «Поэзия невозможна после Освенцима», а Уистен Хью Оден растолковал это для дураков: «Ни одно стихотворение не спасло ни одного еврея от газовой камеры». Всё так, но вот у нас в стране по претензиям на собственное поэтическое творчество сразу нескольких поколений вместо Холокоста прошелся Бродский.

Сначала ему подражали – все подряд. Потом пытались не подражать и даже объявили подражание Бродскому моветоном. Потом вытеснили его из коллективного подсознания в такой мере, что принялись подражать по второму разу – и нарекли бесстыдное (уже дважды бесстыдное) эпигонство продолжательством и чуть ли не преемничеством. Правда, и актуальная альтернатива стихам «под Бродского» – безликий верлибр (или, как его каламбурно, по названию сайта «Вавилон», именуют, «вавилибр») – ничуть не лучше.

Юбилей Александра Башлачева, как это ни парадоксально, наиболее важен. И не только потому, что в Древнем Риме юбилеем считалось только пятидесятилетие (при средней продолжительности жизни в двадцать пять лет). Если Шолохов при всей своей, пусть и несколько двусмысленной, всемирной славе представляет нынче в основном академический интерес, если Бродский при всем своем величии – и как раз собственным величием – завел русскую поэзию в тупик, из которого ей не скоро (если вообще) суждено выбраться, то 28-летний рок-поэт из захолустного Череповца, в личном плане порвав самоубийством «дни связующую нить», фактически воссоединил – пусть и жестом предельного отчаяния – советское время с постсоветским. Соединил точечно, соединил, если угодно, пунктирно; то есть сделал то (то чрезвычайно важное), чего не сделал никто другой.



--------------------------------------------------------------------------------




--------------------------------------------------------------------------------


Читать надо Башлачева. Слушать Башлачева. Изучать Башлачева. Правда, гранта на это не выцыганишь – чай, не Бродский, – да и вновь учрежденной на неделе общественной Сталинской премии – чай, не Шолохов, – не получишь.

Виктор Топоров
«Фонтанка.ру»








--------------------------------------------------------------------------------



--------------------------------------------------------------------------------
Из комментариев:


Саше Башлачёву

То ли вниз упал, то ли вверх взлетел?
То ли скинули? То ли сам хотел?
Быстро, будто факелом отгорел,
По земле родной колокольцами,
Плачами русскими отзвенел.
Скоро милые станут забывать,
А друзья-приятели станут воровать
Твои рифмы звонкие, крик твоей души,
Торговать пойдут твоей памятью,
Паскудыши!
Задавал вопрос, да не знал ответ,
А его, братишка, по сю пору нет.
Горло рвал, ногти рвал о струну,
В это время тихо продали твою страну.
И березу стало некому заломать,
Твою боль былинную уже некому вспоминать.
Сколько ж можно так?
Белкою в колесе скакать?
Даже, если вверх, через ступенек пять?
Сколько же можно так, думать и знать,
что где-то там хорошо?
А нам здесь всё равно подыхать,
Лаптем вылизывая горшок?
На посошок! В путь!
Присядем-ка, корешок!
Нам бы воздуха полную грудь,
А потом, хоть башкой в мешок!
Эх! Плевать! Всё равно терять
НЕЧЕГО!