Такси остановилось у подъезда. Водитель молча взял деньги, и Рита вышла из машины. Постояла на серых ступеньках крыльца, у зеленой железной двери, пятнистой от игривых солнечных зайчиков, прыгающих с оконных стекол. Рука прикрыла глаза, когда женщина перевела взгляд на ровные ряды зеркальных квадратов. В одном, знакомом до боли, почудилось движение.
Рита вздрогнула. На миг вспыхнула надежда: а вдруг все случившееся — сон? Кошмар, приснившийся в машине? Нахлынувший порыв заставил потерять голову, и Рита рванулась вперед. Отшатнулся едва не сбитый с ног парень, глухо прогудели под ногами бетонные ступеньки и ключ в трясущихся руках с трудом вошел, в замочную скважину.
На полу длинного коридора валяется халат. Упал, когда переодевалась на бегу. На столе в кухне — протухшее мясо, гниющая картошка. Под прозрачным пластиком хлебницы покрылся серо-зеленой плесенью хлеб. Все, что осталось от неприготовленного семейного ужина. Потому что зазвонил телефон, и нарочито-равнодушный голос уточнил имя.
Собиралась впопыхах. Металась от больницы к больнице, люди в форме говорили какие-то слова, но все проходило мимо сознания.
Водитель-дальнобойщик задремал за рулем. Груженая под завязку фура в гармошку смяла легковушку. Никто не выжил: ни муж, ни родители, ни трехлетняя дочурка, накрепко пристегнутая в своем автомобильном креслице.
Сама Рита в те выходные ехать на дачу не решилась. Слишком тяжело протекала беременность. В городе «Скорую» можно вызвать, а до дач пока доберется...
Тишину нарушал рой жужжащих мух над столом. Нудный, противный гул. А сквозь него, словно издалека, просочились другие звуки: детский смех, сухое покашливание, шарканье шагов. И свист. Рита ругала мужа за привычку насвистывать, а он отшучивался.
Женщина беспомощно прислушивалась. Страх, что вот-вот сойдет с ума, захлестнул жаркой волной – в животе пинался ребенок. Малыш, которого не смогла сохранить.
В ужасе Рита выскочила на площадку, ступени услужливо повели вниз, и дальше, на улицу, прочь из этого кошмара, и только сиротливо щелкнула замком входная дверь.
Прохожие оборачивались во след, кто-то крутил пальцем у виска. А Рита мчалась, не зная куда, пока не закончились силы. Потом перешла на шаг, но безразличие все так же укутывало серым плащом.
На оживленной трассе не услышала ни отчаянно гудящих машин, ни ругающихся водителей. Не почувствовала, как асфальт под ногами сменился на разбитую колею проселочной дороги, а та уступила место травяному ковру. Деревьев стало больше, и лес укрыл потерянную женщину зеленым пологом.
Воздух уплотнился, потемнел. Деревья высунули из-под земли толстые корни и идти стало труднее. Дневная жара уступила место вечерней прохладе. Но Рита не замечала озноба. Шла и шла, ничего не видя, не слыша, не чувствуя. И когда кто-то взял за руку, пошла, куда повели.
Время тянулась, как жвачка, и сколько дней прошло, пока стало возвращаться осознание происходящего, Рита не знала. В памяти смутно мелькали какие-то люди. Они заботливо кормили с ложечки, укладывали спать, как малого ребенка. Вот и теперь, прежде, чем оставить одну, укутали в теплую овчинную шкуру.
Темнота в комнате стояла какая-то душная, но узкие окошки пропускали достаточно света, чтобы сделать её уютной. Вдоль стен - широкие лавки, сундуки. На полках выстроилась посуда. Вся простая, словно бы даже самодельная.
Скрипнула низенькая дверь. В клубах морозного пара вошла женщина. Молодая или старая, не разглядеть в темноте. Но двигалась живо. И сразу поняла, что гостья пришла в себя.
- Ну, здравствуй! Сейчас обедать будем.
Зажженная лучина осветила лицо, перепаханное морщинами. Но в глазах плясал огонь. То ли неунывающий, добрый нрав, то ли отблеск от лучины. Рита не разобрала, да и усталость отбила желание думать. Навалилась тяжелая, тягучая, как расплавленная резина. И такая же черная.
- Ой, да ты сомлела! Ну ничего, держись. Вот пообедаем, и отдохнешь.
От чего отдыхать, когда невесть сколько сиднем просидела на лавке? Но сил не нашлось даже на немудреный вопрос. Рита послушно смотрела, как их багровеющего, жаркого нутра огромной печи появился пузатый горшок, и густое варево переливается в глиняную миску. Похлебала немного, через силу, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. И чуть не заснула прямо за столом.
Старуха перевела гостью на застеленную лавку.
- Спи. Ни о чем не думай.
Но какая-то мысль не давала покоя, и желанное забытье не приходило. Вопрос родился уже на грани яви и сна:
- Там зима?
- Зима, милая, зима. Ты спи, набирайся сил.
Наверное, эта вспышка сознания забрала остатки сил. Последующие дни промелькнули, как в тумане. Шла, когда вели, ела, если в руках оказывалась чашка с едой, а не трогали — забивалась в свой уголок на. Но теперь в памяти оставалось хоть что-то. Люди. Мужчины и женщины. Лица появлялись из бредового марева, и так же исчезали.
Постепенно оцепенение отступило. Появились мысли, чувства. И в один из дней Рита прошла до двери и выглянула наружу. Заснеженный двор, колодец под двускатной крышей. Сарай. Рядом, в загородках, возле охапок с сеном несколько коз и овец. Вдалеке протяжно мычит корова, голосит петух.
- Не выстужай дом!- кто-то большой, в мохнатой шубе втолкнул Риту обратно — Топить сегодня больше не будем.
- Ты кто?
- Андрей.
Под шубой оказался молодой человек. Заиндевевшая одежда отправилась на печку сушиться, хозяин прислонился спиной к теплой кладке.
- А тебя как зовут?
- Рита.
- Маргарита?
- Нет. Просто — Рита.
- Ясно. Накормишь? Бабушка занята, а я еще и не завтракал.
Рита засуетилась. Еду на весь день старуха готовила с утра, и закопченные горшки томились в печке. Но достать их оттуда ухватом оказалось делом нелегким. Помог новый знакомый — подхваченный полотенцем горшок надежно встал на стол.
- Составишь компанию?
Впервые за много-много дней Рита почувствовала запах еды. И неожиданно поняла, что предел мечтаний сейчас — вот эта густая похлебка, исходящая ароматным паром! Андрей улыбался,
В глазах прыгали веселые чертики.
- Что? - говорить с набитым ртом трудно, но когда на тебя так пялятся...
- Аппетит появился. Ты ешь, ешь.
Сам он не спешил. Жевал медленно, даже лениво. Так что Рита управилась первой. Последний кусочек хлеба, пропитанный подливкой, отправился в рот, и женщина огляделась:
- Посуду куда?
- В тот ушат у печки.
- Я помыть хотела.
- Потом, когда Бабушка придет. – аккуратно собранные со стола тарелки улеглись в ушат – Прогуляешься?
Отказаться неудобно. Приютили, накормили...
Но, оказалось, интересовались для приличия. Андрей залез на печку, и на пол полетела пара светло-серых валенок и рыжий тулуп. Из большого сундука появились шерстяные носки и теплый платок:
- Одевайся. Потом Бабушка что-нибудь получше подберет.
- Вы с бабушкой вдвоем живете?
- Почему — вдвоем? Еще ты с нами. Ну, иногда еще кто-нибудь. Одевайся и выходи.
В закрывающуюся дверь на мгновение заглянул дневной свет. После яркой вспышки в полумраке незнакомого дома сделалось совсем неуютно. Торопясь, натянула одежду и морозный воздух наполнил легкие.
Во дворе никто не ждал. Мерный стук за сараем выдавал присутствие людей, и Рита пошла на звук.
Новый знакомый рубил дрова. Шуба лежала на снегу. Прошло всего несколько минут, как началась работа, но холщевая рубаха успела намокнуть от пота. Только теперь женщина обратила внимание на одежду. Все самодельное, но при этом поразительно домашнее и уютное: серая рубашка Андрея с вышивкой по вороту и подолу, шуба из некрашеной овечьей шерсти, её собственный тулупчик и заботливо подшитые валенки.
Куда она попала? К людям, добровольно ушедшими от цивилизации? В скит? В секту? Что с ней будет? Интуиция молчала, и Рита решила осмотреться.
Топор на минуту смолк, Андрей предупредил, чтобы не уходила далеко. Из коровника высунулась рогатая голова, и, взвизгнув, Рита сбежала за угол.
Дом и хозяйственные постройки обходились без забора. За коровником, отделенный от жилья широкой белой равниной, разливался по склону лес. Такой густой, что снег между деревьями казался фиолетовым. А ветки под пушистым инеем переливались радужными искрами в лучах яркого, но очень холодного зимнего солнца.
- Красиво?-Тихий вопрос неслышно подошедшего Андрея заставил вздрогнуть, но Рита не обернулась. Только кивнула:
- Как хрусталь.
- Сколько смотрю, все не налюбуюсь. Пойдем, а то замерзнешь.
Рита позволила увлечь себя в дом, но все оглядывалась на лес, не отпускало ожидание чего-то чудесного…
В доме Андрей передал её с рук на руки старушке. А сам снова ушел на улицу. Рита замешкалась в дверях, не зная, что делать дальше.
- Ну, чего стоишь, как не родная? Проходи.
Голос хозяйки дома был не злым, скорее насмешливым. Рита послушно прошла в комнату, пальцы затеребили непослушные пуговицы.
- Эк как он тебя разодел! - старуха критически оглядела тулуп - Ну, ничего, потом подберем чего-нибудь покрасивше. Что с тобой?
В душном тепле, да еще с мороза, у Риты закружилась голова. Лавка больно ударила по ногам, но, подхваченная сухонькой, но сильной рукой, женщина устояла.
- Разморило с непривычки. Ну, ничего, ничего. Ты ложись, отдыхай.
Подчиняться оказалось на удивление приятно. С ног сняли валенки, голова удобно устроилась на подушке, мягкое лоскутное одеяло укутало теплым коконом. И все – как со стороны, сквозь завесу. Хотелось одного: спать.
Сон пришел быстро, а с ним и сновидения. Первый укрепил тело, но вторые окончательно измотали душу, так что проснулась Рита почти с радостью. Соображала ясно, слабость прошла, ну, и от страшных мыслей снадобье тоже нашлось - работа. Хваталась за все: топила печку, готовила в глиняных горшках, ухаживала за скотиной. Даже доить научилась, хотя коровы вызывали ужас. В хозяйстве держали четырех. А еще пять свиней, быка, двух коз, десяток овец, трех лошадей и море разной птицы. Уход за ними, по большей части, лежал на плечах Андрея, но и женщинам доставалось.
Узнала, что зола прекрасно заменяет всякие жидкости для мытья посуды. Белая равнина между коровником и лесом оказалась рекой, куда ходили полоскать белье. Потом, в тепле, замерзшие руки отдавались такой болью, что Рита едва сдерживала крик. Но и боли радовалась: отвлекала, не давала вспоминать.
Её не спрашивали ни о чем, она тоже ничем не интересовалась. Только как-то вечером старуха заявила:
- Хватит тебе здесь лавку пролеживать. Получше места есть.
И отвела Риту наверх, в горницу.
- Хозяйствуй.
Рита осмотрелась. Обстановка скудная, вернее, почти никакой: широкая лавка под узким оконцем, сундук, такой большой, что спать на нем можно, вытянувшись в полный рост, пара плетеных коробов, светец с погашенной лучиной над ушатом, скамейка. Но и горница хозяйки обставлена не богаче.
В дверь постучали. Андрей принес вещи:
- Обживаешься? Спустись, там Бабушка тебе кое-что из одежды подобрала.
Хозяйку нашлась в теплой клети, возле большого берестяного ларя. Складывала вещи на крышку запертого сундука. Кивком указала:
- На-ко вот, примерь.
Приготовила, как для приданного! Рита перебрала подарки. Три холщевые рубахи. Две простые, крашеные луковой шелухой, третья — небесно-голубая, с диковинными цветами по вороту и рукавам. Пять юбок — понев. И теплые, из толстой шерсти, и легкие, льняные. Несколько пар вязаных чулок. Два платка из серого козьего пуха и такие же варежки. Еще — овчинные, украшенные яркой ниткой по швам. Тулуп, хотя нет, скорее женская дубленка цвета темного шоколада. По коричневому полю легким морозным узором расцвел орнамент. Тонкие, завораживающие линии. Такие же — на черных валенках.
- Девочка одна тут жила. Она и украсила. Любила рисовать.
- А где она теперь?
- Ушла.
- Куда?
- Да откуда я знаю? Люди приходят и уходят, а дела их остаются. Вот и после тебя что-нибудь, да останется.
Почему-то Рите стало не по себе. Вроде не гонят, а неприятно. Сгребла в охапку наряды, с губ тихо слетели слова благодарности, и тяжелая дверь скрипнула за спиной несмазанными петлями.
Уже позже поняла, что обидеть не хотели. И как хорошо, что в мире снова есть собственный уголок.
В общем-то, только этот эпизод и разнообразил долгую вереницу дней. Рита старалась, ни одно дело не оставалось без внимания, но что там, вне дома и двора, любопытства не вызывало.
Бабушке и Андрею не нравилось такое настроение. Отбирали работу и гнали гулять. Рита не спорила, уходила. Как правило, за сарай. И там, защищенная от ветра, подолгу любовалась окрестностями. Красота позволяла не думать. Но, найдя лазейку, память заявляла права, и Рита стремительно бежала прочь, хваталась за первое попавшееся дело.
Но однажды Андрей не отпустил одну. Подогнал запряженную в сани лошадь.
- Покатаемся?
Рита с ужасом воззрилась на мохнатую зверюгу. Хоть и знает, что не укусит, не лягнет, а все же…
- Садись. - Андрей приподнял медвежью полость.
Оказалось, что на сене, под медвежьим пологом – тепло и уютно. Под полозьями поет снег, солнце цветными искрами рисует на белом полотне замерзшей реки… Но Андрей правит не к реке, а в объезд жилья и дальше, в лес. И только когда шум хутора стих вдали, обернулся:
- Как тебе?
- Хорошо!
Рита блаженно зажмурилась, и вдруг поняла: а действительно — хорошо!
- Кошка.
- Что?
- Ты на кошку сейчас похожа. Вот-вот замурлычешь.
Лучше бы молчал! Муж тоже сравнивал её с кошкой. Но здесь, в лесу, некуда убежать, и спасительной работы тоже нет. Замок, запиравший страшные воспоминания, отомкнулся, и боль хлынула мощным потоком, смывая робкие заслоны. Подстреленной птахой трепыхнулось сердце, горло свело судорогой и горькие, отчаянные слезы без рыданий хлынули из глаз. Не в силах сдержаться, Рита уткнулась спутнику в плечо и мохнатая шуба, пахнущая дымом и еще чем-то непонятным, но таким уютным и надежным, впитала слезы. Андрей не отстранялся, только рука ласково касалась головы, рассыпавшихся из-под съехавшего платка волос и молчал. Когда же рыданья стихли, неуверенно улыбнулся:
- Поехали дальше? Или домой?
- Домой.
Рита потупилась. Так вольно ведет себя с чужим мужчиной! Но слезы словно вымыли из душевной раны грязь, мешающую заживлению. Теперь зарубцуется. Останется шрам, страшный, уродливый, ноющий в особо тоскливые ночи, но всего лишь шрам. И можно будет жить.
Метнувшись по стволу, белка сшибла с еловых ладоней снег. Рита взвизгнула, когда холодная крупа обрушилась сверху. Андрей рассмеялся: подопечная оживала на глазах. Конечно, немало времени пройдет, пока процесс завершиться, но он завершиться.
И уже подъезжая к дому, решился:
- Ты береги Бабушку.
- Ты о чем?
- Уйду скоро. Давно пора. - Он помолчал, оглядывая лес — Из-за нее оставался, а теперь здесь ты.
- Куда уйдешь?
Рита не понимала. Почему она должна оставаться со старухой, когда родной внук убегает? Благодарность благодарностью, но класть жизнь на уход за чужим человеком?
- Она мне не бабушка. – Андрей словно мысли читал — Даже не родня. Просто человек, который помог в трудную минуту. Я не могу сообщить вот так сразу, она, кажется, ко мне привязалась. Подготовь её, хорошо?
Рите оставалось только кивнуть, дальше ехали молча. Но когда Андрей уводил лошадь, спросила:
- Когда?
- На днях.


Но до ухода Андрей привел гостью.
Нестарая женщина покорно шла за ним, ничего ни слыша, ни видя. Бабушка тут же застелила овчиной лавку. Ту, на которой Рита провела много-много дней.
- Не тревожь. Ей сейчас покой нужен.
Так она и сидела. Как кукла. Послушно пила отвары, что готовила Бабушка. Глотала похлебку, если кормили с ложечки.
У самой Риты дел прибавилось: Андрей ушел, как и обещал. Его обязанности легли на её плечи. Но откуда-то нашлось время выбираться в лес, бродить между спящих деревьев, наблюдать за белками. Иногда вдалеке мелькали тени — испуганные косули уносились прочь, а как-то раз, прямо из-под ног порскнул огромный заяц. Потом Рита долго смеялась: неизвестно, кто испугался больше.
В один из таких дней и увидела сидящего на вывернутом дереве мужчину.
- Добрый день.
Не дождавшись ответа, подошла ближе. Знакомый пустой взгляд на застывшем лице.
С трудом заставила встать. К дому шли битый час, так медленно передвигал ноги найденный. Бабушка заохала, из печи появился горшок с куриным бульоном. Но только теперь Рита заметила, как привычны эти хлопоты. И вечером, когда основные дела закончились, подсела к старухе:
- Чайку попьем?
- Устала?
- Немного.
- Ну, садись, отдохни. Я сама заварю, ты так не сможешь.
Прихлебывая душистый травяной чай с земляничным вареньем, Рита решилась:
- Что это за место?
Старуха долго молчала, гоняя в блюдце земляничную ягоду.
- Как тебе объяснить, девонька. Сюда приходят те, кто оказался на кромке: и смерть не берет, и жизни нет.
- Отчаявшиеся?
- Нет. Те все же ищут выход, может, не всегда правильный, но... находят. А здесь собираются те, кто и последнего выхода не в силах найти. Те, кто потерялся.
Рита долго молчала, обдумывая услышанное, потом задумчиво проговорила:
- Заповедник потерянных душ.
- А ведь действительно! - старуха улыбнулась названию.
- А вы тогда кто?
- А кто у нас на кромке сторожит? Баба Яга!
Рита весело рассмеялась. Старуха вторила ей неожиданно молодым голосом. Так и «прокулемили» почти до рассвета.


Шли дни. Зима уходила, отобрав у земли белое покрывало, весна подарила взамен нежно-изумрудное. Зазвенели в лесу птицы, приветствуя лето.
Работы прибавилось — приходилось еще возделывать немаленький огород, но и людей в Заповеднике стало больше. Древний старичок, пришедший неизвестно откуда, оклемавшись, взвалил на себя обязанности пастуха. Бабулька — божий одуванчик хлопотала у печки, не забывая носить дедуле обеды. Молодой парень занялся скотиной, чистил стойла, чинил сараи. Женщины день-деньской проводили на огороде, и все находили в работе успокоение. Рите пришлось заниматься еще и организационными вопросами. К ней обращались, как к старожилу, и постепенно она взяла на себя часть хозяйских обязанностей.
Первыми ушли дедушка с бабушкой. Собрали нехитрый скарб, попрощались, и двинулись по тропинке, трогательно держась за руки. Потом исчез мужчина. К осени в доме снова остались только Рита и Бабушка.
- Куда они уходят?
- А кто куда. Придет время, соберешься и ты. И дорогу сама найдешь.
- Неужели никто никогда не остается?
- Почему — никогда? Я вот осталась. Много-много лет назад.
И, словно стараясь отогнать воспоминания, Бабушка захлопотала у печки.
Но разговор они все-таки продолжили. Погожим золотым днем, обиходив скотину, женщины выбрались по грибы. Шли между деревьев, кланялись земле, разгребая лесную подстилку, наполняли корзины. И вышли на поляну.
Круглая, как блюдце, с маленьким родником в самом центре. Звеня, он вырывался из-под земли, и падал в выложенную булыжниками ямку. А вокруг, на вершинах многочисленных холмиков лежали большие камни. Бабушка указала на один:
- Под ним я её и похоронила.
- Кого?
- А прежнюю Бабу Ягу.
Рита недоверчиво посмотрела на камень. Такой не поднимешь без крана.
- А камень сам вырос. За одну ночь. - и, увидев, как вытянулось лицо собеседницы, весело рассмеялась.
- Думаешь, все так просто? Поверь, не только из твоего мира сюда бедолаги приходят?
В том, что это правда, Рита убедилась довольно скоро. Зимой пришлось выхаживать не только людей, но и существ, только отдаленно их напоминающих. Да и люди, как она подозревала, не все пришли с привычной Земли.
К весне Рита почувствовала себя в Заповеднике, как дома. Её никуда не тянуло, и было так спокойно...
А следующим летом умерла Бабушка.
Проплакав всю ночь, Рита запрягла лошадь в телегу, завернула тело в большой меховой тулуп и повезла хоронить. Долго копала яму, долго не решалась опустить Бабушку на голую землю. Потом наломала лапника, устелила дно. И лапником же укрыла тело сверху. Возилась долго, и домой попала только поздно вечером. Но вместо того, чтобы лечь спать, долго сидела за столом, потом собиралась. Куда пойдет, не знала, но оставаться в Заповеднике без хозяйки считала неправильным. Решила утром навестить могилу, как требует обычай, и уйти. Только вот хозяйство беспокоило. Ладно, огород, но скотина... Продеться выпустить, а там будь, что будет.
Так и не попробовав прилечь, на рассвете женщина открыла сараи и вышла со двора. Дойдя до опушки, оглянулась и ахнула: над рекой плыл туман. Да не просто плыл: стелился по земле, полностью скрывая подошву холма и хозяйственные постройки. Дом словно плыл над таинственным потоком, и крышу уже золотили первые солнечные лучи.
Пораженная, Рита вдруг поняла: никуда она отсюда не денется. Навестит Бабушку, оставит на могильном холмике хлеб, и вернется. Так и сделала. Только угощение покойной душе оставила не на земле, а на теплом камне, что вырос за одну ночь. И когда вернулась, нашла у порога затравленно озирающегося парня. А когда он пришел в себя, и спросил, кто она такая, грустно улыбнулась:
- Стало быть, Баба Яга.