>>>

Иримед: последние 4 месяца я пытаюсь принять то, что не могу изменить (см. эпиграф к моему дневнику). Хочу сказать, что эта молитву я впервые прочитала в виде эпиграфа к "Бойне №5", в которой описана бомбардировка Дрездена американцами в самом конце 2-й мировой войны. Тогда погибло 100 000 человек. Недавно прочитала, что уничтожение этого города было предпринято потому, что раздел Германии был уже согласован, и Дрезден "отходил" Советскому Союзу. Не знаю, архивных документов не видела, но военной необходимости в этом не было. Просто события, которые произошли уже давно, почти 70 лет назад, воспринимаются иначе. И всегда думаешь: ну такого уже не будет. Оказывается, этот "защитный" оптимизм ничем не подкреплен. Оказывается, это так просто - убивать себе подобных. Главное, назвать их врагами. И это перестает быть убийством! А когда задумываешься о том, кому это нужно, то становится совсем мерзко на душе. Я пыталась не смотреть и не читать новости, но это не выход. Надо было придумать свой собственный рецепт "противоядия". Не спасали ни новые вязальные модели, ни интересные рецепты. И вдруг я вспомнила об одном событии, которое произошло 40 лет назад. Есть такое место на Украине, называется Курортное, находится оно в Белгород-Днестровском райне Одесской области.

Там был санаторий, в котором работал мой отец, выйдя на пенсию. Одной из сотрудниц этого санатория была врач из Одессы, ей не хватало стажа для пенсии, и приходилось этот стаж "зарабатывать". У этой женщины было удивительно красивое лицо, "фарфоровая" бело-розовая кожа и точеные черты. Но весила она, наверное, килограммов 130 - 140! Ей было очень тяжело ходить, а о том, чтобы спуститься к морю, она даже не мечтала! Через некоторое время приехал ее муж: у него начался отпуск. Я всю жизнь рано встаю, и в одно прекрасное утро вижу: идет он с саперной лопаткой к тропинке, которую протоптали к берегу моря. Я не спросила, но мне было очень интересно! Что оказалось? Он строил ступеньки для своей любимой жены! И он построил для нее лестницу с самого верха до самого синего моря! Мало того, он это делал каждое лето! Это правда! Я вспомнила эту женщину, увидев картины Шагала. "Музы" великого художника и простого инженера из Одессы оказались очень похожи друг на друга! Но и отношение этих людей к своим женам тоже похоже. Я снова нашла для себя точку опоры, пусть моя надежда наивна, но добро все равно существует вопреки жуткой эпидемии зла, которая поражает наши души. Этому очень тяжело противостоять, но другого выхода нет! Тысячи людей превратились в непримиримых врагов, благодаря манипуляциям политиков! Не знаю, поможет ли кому-то мой "рецепт", но я бы этого очень хотела. Красота, конечно, не спасет мир, но она может спасти наши души!

Галерея картин Марка Шагала

Мерет Мейер

Биография Марка Шагала

Мерет Мейер – внучка Марка Шагала. Живет в столице Швейцарской Конфедерации - Берне.
Эта статья является первой публикацией «Биографии Марка Шагала» на русском языке.
Подготовка текста к печати выполнена сотрудниками музея Марка Шагала в Витебске.

Бабушка и дедушка Марка Шагала

Хацкель и Фейга-Ита - родители Марка Шагала

Семья Шагалов.В центре – родители,слева от них – сестры Анюта и Маруся, справа – Роза.Стоят (слева направо): Марк Шагал, Зина, дядя Неух, Лиза и Маня

Марк Шагал родился в Витебске – маленьком белорусском городе, расположенном в месте слияния рек Витьбы и Двины, 7 июля 1887 года в еврейской семье. В этом городе, как и во многих других белорусских городах, жители еврейского происхождения имели право гражданства лишь при условии контроля над их профессиональной деятельностью. Родной дом Шагала находился в одном из городских предместий. Через несколько лет отец приобретает для семьи (Марк – старший из девяти детей) скромный кирпичный дом и еще три небольших деревянных на его заднем дворе на правом берегу Двины недалеко от вокзала и деревянной Ильинской церкви XVII века.
В течение семи или восьми лет Шагал посещает хедер (начальную еврейскую школу). Прежде чем продолжить свою учебу в официальной школе, где обучение ведется на русском языке, он берет уроки пения и игры на скрипке и даже помогает кантору в синагоге.
В 1906 году, после окончания школы, Шагал поступает в школу Иегуды Пэна – художника жанровых сцен и портретов в манере Салонов 1900-х годов. Молодой художник успешно усваивает свой первый урок реализма, однако его кисть неуклонно становится более свободной, а выбор цвета – более дерзким. В течение короткого периода (двух месяцев) Шагал без особой радости проходит обучение ремеслу ретушера у фотографа Мещанинова. Глубокая дружба связывает его с Виктором Меклером, выходцем из зажиточной еврейской семьи, одним из учеников Пэна.
Зимой 1906-1907 года они вместе уезжают в Санкт-Петербург, где жизнь оказывается крайне трудной, а жилье по доступным ценам – нищенски убогим. Чтобы получить разрешение на постоянное жительство в Петербурге, евреи обязаны были иметь вид на жительство, предоставляемый исключительно академикам, их прислуге, ремесленникам и агентам коммерсантов из провинции. Поэтому отцу Шагала пришлось договориться на первое время с одним торговцем. По рекомендации Пэна Шагал снова получает работу ретушера у фотографа Жаффа. Затем для того, чтобы его вид на жительство был продлен, он пытается рисовать вывески, но эта его затея не имеет успеха. В конце концов, меценат и адвокат Гольдберг берет Шагала под свою опеку, будто бы нанимая его в качестве прислуги. Это позволяет Шагалу заняться поисками художественной школы. Он приходит в школу, основанную Императорским обществом поощрения художеств и руководимую художником Николаем Рерихом, который предоставляет своим ученикам полную художественную свободу.
Работы молодого художника в школе замечены и вознаграждаются небольшой стипендией. Рерих даже добивается для него отсрочки призыва в армию, а позднее – освобождения от военной службы. В июле 1908 года критика со стороны других преподавателей вызывает внезапный уход Шагала из школы. В течение нескольких месяцев он работает в частной школе Зайденберга, художника жанровых сцен из русской истории, испытавшего на себе влияние Репина. Шагал, чья эволюция как художника отмечена академическим преподаванием в школе, менее либеральной, чем школа Императорского общества, создает натуралистические произведения, однако в его пейзажах и даже в изображениях интерьеров – необыкновенно светлых – сказывается восхищение Левитаном. Молодой художник знакомится со многими коллекционерами и меценатами, такими, например, как депутат Государственной Думы Макс Винавер, его зять Леопольд Зев, критик Сиркин и писатель Познер. Все они являются редакторами либерального еврейского журнала “Восход” и оказывают Шагалу всяческую поддержку.
С рекомендацией Зева Шагал приходит к Льву Баксту, преподавателю школы Званцевой, известной своими либеральными традициями и открытой современным художественным течениям. Так открывается новая глава в жизни молодого художника, который сталкивается с очень разными тенденциями, такими, например, как литературный символизм и декоративные течения “Art nouveau”. Бакст проповедует новое определение палитры, согласно которому цвет является полноправным элементом композиции.
В течение двух летних визитов в семью Гольдберг в Нарву на Финском заливе Шагал исследует новую тематику, подсказанную творчеством Гогена, которое произвело на него глубокое впечатление – так же, как оно повлияло на все искусство начала ХХ века. Тея Брахман, подруга из Витебска, учившаяся в Санкт-Петербурге, соглашается позировать художнику для ню и композиций с влюбленными. 

Шагал регулярно прерывает свою работу в Санкт-Петербурге более или менее продолжительными визитами в Витебск. Осенью 1909 года Тея знакомит Шагала со своей подругой Беллой Розенфельд, младшей дочерью богатого ювелира, которая учится в Москве: “Это было так, как будто бы она знала меня уже давно, как будто бы она знала все о моем детстве, о моем настоящем, о моем будущем, как если бы она наблюдала за мной (...) Я почувствовал, что моя жена – это она (...) Я вошел в новый дом, и с ним неразлучен”. Шагал пишет Беллу в черных перчатках. Пришедшая к нему любовь отражается в совершенно особенном сиянии, исходящем из его картин. Его уверенность как художника питается той страстью к итальянской и голландской живописи XVII века, а также театру, которую разделяет с ним Белла. 

     Белла Розенфельд около 1910 г

Прогулка 1917-18

В конце 1909 и первой половине 1910 годов Шагал создает несколько композиций, глубина которых принадлежит другому измерению. Действительно, в это время молодой художник регулярно посещает музеи Санкт-Петербурга, где испытывает особенное восхищение перед иконами, особенно иконами Рублева. Шагал живет между Витебском и Санкт-Петербургом, продолжает посещать уроки Бакста и готовит работы для экспонирования в Салонах (впоследствии отмененных). Первым мероприятием, организованным сторонниками “Art nouveau”, стала выставка учеников школы Званцевой в помещении журнала “Аполлон”. Избегая лишней шумихи, ее проводят с 20 апреля по 9 мая 1910 года вне художественного салона. Однако выставка, на которой Шагал выставляет 2 полотна, среди которых работа “Смерть”, вызывает скандал из-за критики Репина, направленной против новых художественных веяний.
Бакст уезжает из Петербурга в Париж, чтобы полностью посвятить себя работе с Дягилевым. Шагал также предчувствует необходимость уехать и предлагает себя Баксту в качестве декоратора – впрочем, безрезультатно. И лишь благодаря стипендии, предоставленной Винавером, Шагал получает возможность уехать во французскую столицу.

Читать далее...

 Рассказ о Марке Шагале

Исполнитель: Александр Галич

Эрих Нойманн "Заметки о Марке Шагале "

Э́рих Но́йманн (ивр. אריך נוימן‎; 23 января 1905, Берлин — 5 ноября 1960, Тель-Авив) — психолог, писатель и один из самых одарённых учеников Карла Юнга. Он получил степень PhD в Берлинском университете в 1927 г. Позже переехал в Тель-Авив. Многие годы он часто возвращался в Цюрих, (Швейцария), чтобы читать лекции в Институте К. Г. Юнга. Также он часто читал лекции в Англии, Франции и Голландии, а также был членом Международной ассоциации аналитической психологии и президентом Израильской ассоциации аналитической психологии. Он практиковал аналитическую психологию в Тель-Авиве с 1934 г. вплоть до смерти в 1960 г. (Википедия)

Марк Шагал. Этот странный художник из Витебска, по общему мнению, является романтиком, живописцем-фольклористом. Одни делают ударение на “детскости” или примитивности его натуры, другие - на его идиллической юности, проведенной в маленьком городе, или на его еврейском происхождении. Но во всех этих объяснениях упущена суть.
Он не принадлежит к тем великим художникам, которые, развиваясь, постепенно вбирают в себя все большие и большие участки внешнего и внутреннего миров. Он также не принадлежит и к художникам - “вулканам, типа Ван Гога, которые восторженно видят рождение нового мира в каждом кипарисовом дереве в Провансе. Но он уникален глубиной своего чувства, которое провело его от поверхностных проявлений его личностного существования до фундаментальных мировых символов - основы всего личностного существования.
Его картины называли поэмами, образами сновидений, подразумевая под этим, что целью его живописи был выход на план, живописи недоступный - даже живописи нашего времени. Пожалуй, только сюрреалисты, которые по этой причине и называют Шагала первым сюрреалистом, ставили перед собой такую же цель, которую, в определенном смысле, можно назвать отсутствием цели. Но (и в этом суть дела) Шагал - не сюрреалист, работающий со слепым бессознательным фрейдистских свободных ассоциаций. В его работах чувствуется глубинная, но ни в коей мере не бесформенная, реальность. Волшебный закон его живописи рожден единством чувств, которое отражено не только в цветовом развитии, но и в отношениях между символами, выстраивающимися вокруг символического центра его картины. Эти символические центры картин Шагала, вне всякого сомнения, являются порождением его бессознательного, а не конструкциями его эго. Создающее его картины сознание следует настроению-бессознательного и вдохновляется им. Единство и убедительность его картин являются выражением того послушания, с которым он относится к намерениям своего бессознательного. Подобно медиуму, защищенному от воздействия окружающего мира, он следует за внутренним голосом, говорящим с ним языком символов.
Здесь мы касаемся главного еврейского парадокса в Шагале: пророчества, которое божество облекает не в словесную форму, как это повелось с незапамятных времен, а в форму таинственного образа - явный признак сдвига, произошедшего в еврейской душе.

Читать далее...