Хотел даже добавить в заголовке "закрыл гештальт", но не люблю захватанные выражения. Так вот, сходил на все спектакли Калягина, а сделать это было не так трудно, потому что в 30-м сезоне театра "Et Cetera" их всего два. На "Лицах" (по рассказам Чехова) я побывал ещё осенью, а теперь вот сподобилось и "Ревизор. Версию" почтить своим присутствием.
Честно сказать, слово "версия" в названии спектакля очень настораживало. Учитывая современную тенденцию к вольному обращению с первоисточниками (и даже в некотором роде надругательству и глумлению над ними), ожидать от такого тревожного слова можно всякого - нагота, публичный коитус, непечатная лексика и т.д. Что само по себе и не ново, и не плохо, а иногда даже бывает очень хорошо, но только не в комедии Гоголя! Но, Бог миловал. Обошлось (тут автор, отвернувшись от зала, кидает на себя крёстное знамение троекратно).
Самое большое отличие "Версии" режиссёра Роберта Стуруа от классического "Ревизора" - это Хлестаков. У Гоголя главный герой "молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове". У Стуруа Хлестакова играет Калягин. Что создаёт ощущение будто бы этот тот же самый гоголевский "чиновник из Петербурга", но только значительно постаревший с 1835 года (когда была написана первая редакция пьесы). Этот 200-летний Хлестаков грузен, обрюзгш, нарочито недвижим (прикован к инвалидной коляске). Голосок его тих, испуган и заискивающ. Единственное, что осталось неизменным - приглуповат. Этого не отнять. Приглуповат даже несколько более, чем предполагалось в оригинале. Тем мощнее эффект в финале. Когда под гром и молнию, мигание света и оглушительные вскрикивания музыки Хлестаков вдруг встаёт на ноги, голос его становится грубым и властным, от приглуповатости ни следа, с царём в голове всё в порядке; и выясняется вдруг, что это и есть настоящий ревизор. Выясняется уже после разоблачения, что он дескать, никакой не ревизор, а так - "сосулька, тряпка" и т.д. Этот страшный грозный Хлестаков с криками: "How much is the fish?!" Упс! простите, это "Scooter". В реальности было так: Хлестаков - этот, как оказалось, истинный чиновник по борьбе с коррупцией, с полным чемоданом накиданных ему взяток, неуклюже уходя за кулисы, на чистейшем русском языке выкрикнул: "А как рыба-то называлась?!" "Лабардан-с": подобострастно и обречённо промямлили государственные служащие. Грохочет музыка! Актёры замирают в причудливых позах (как на картине Брюллова "Последний день Помпеи"). Занавес. Конец! Овации! Браво!
Ну, и как вам финал? "У Гоголя немножко не так", - обижено скажете вы, и будете правы.
Да, у Гоголя этот пресловутый лабардан упоминается только в середине пьесы, после того, как бедного страдальца Хлестакова обкормили и накачали жидкими психотропными препаратами (читай алкоголь). Финал первоисточника открыт. Кто там истинный ревизор - пойди сейчас разбери. А вот финал Стуруа и Калягина бесподобен. Самого Гоголя переплюнули! Вот, почему я люблю театр "Et Cetera".
Пока не забыл расскажу интересные факты об истории написании пьесы и вернёмся "к нашим баранам". Идею "Ревизора" подсказал Николаю Васильевичу Пушкин. Видимо, поэтому в тексте пьесы Хлестаков хвастливо и панибратски упоминает Пушкина как своего друга. Более того, пьеса основана на реальной истории, случившейся в Устюге. Хотя, кажется, что такая фантасмагория в реальной жизни и быть-то не могла. Где вы видели чиновника мало того, что глупого, да ещё и взятки берущего, пусть и борзыми щенками? Выдумка щелкопёра и бумагомарателя.
Ещё одно ключевое отличие от оригинала - это сокращение. Пьеса идёт всего полтора часа без антракта. Можно было бы назвать "Ревизор. Краткое содержание". И попали бы в точку. Местами эти сокращения незаметны. Но чаще всего досадны. Например, в оригинальном тексте пьесы судья Аммос Федорович Ляпкин-Тяпкин произносит фразу, которая стала, говоря современным языком, мемом: "Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками". А у Стуруа: "Я говорю всем открыто, что беру взятки, беру". И всё. Похоже на какой-то будничный каминг-аут. Беру взятки. Эка невидаль. Кто не берёт. А щенки борзые где? Где метафора основная? То, что он берёт взятки борзыми щенками и даже гордится этим - это смешно. То, что он берёт взятки деньгами - это не смешно, это обычная рутина чиновника, работает в поте лица, на износ.
Ну, и ауру спектакля нужно отметить особенно. У Гоголя в тексте никаких рекомендаций по этому поводу нет (откуда ему было знать, что в театрах будущего звуко- и светорежиссёры появятся). Свет мрачный, мигающий; то вспыхнет ярко, то внезапно погрузит сцену во мрак (как говорится: то потухнет, то погаснет). Из декораций только окна, окна, окна... похожие на Колизей. Кстати, на прошлой неделе я был в "Et Cetera" на спектакле "Сердце не камень" и вместо декораций были только двери. Чувствуете какую-то навязчиво схожую метафоричность строительных элементов при выборе декораций? Кроме окон иногда фигурирует стул. Но главное - это люстра. Огромная страшная люстра, выныривающая из поднебесья сцены, зловеще колыхающаяся, вспыхивающая, гаснущая. Причём однажды там перегорело с тресками и взрывами несколько лампочек кряду. И я очень надеюсь, что это была срежиссированная поломка, а не реальное короткое замыкание. Пару раз люстра падала с потолка с такой силой, что едва не убила Калягина, выписывающего в тот самый миг под ней причудливые виражи на инвалидной коляске. Люстра с разлёту останавливалась в нескольких сантиметрах от черепной коробки мэтра. У меня перехватывало дыхание. Не хотелось войти в историю, как писатель, воочию наблюдавший трагическую гибель Александра Калягина под театральной люстрой. Но обошлось (тут автор снова, отвернувшись от зала, кидает на себя троекратное крёстное знамение ещё более исступлённо, чем в первый раз).
И вот эта причудливая, искусственно созданная аура, эта атмосфера нагнетания смешивала "Ревизор" с гоголевским же "Вием" и "Мёртвыми душами". То есть, иногда забываешь, что смотришь: историю дураковатых тряпочных кукол-взяточников или хоррор про Хому Брута и мёртвую панночку. Или мистическо-авантюрные похождения Чичикова.
Кстати, раз уж зашёл разговор про Чичикова (прелесть эту обаятельную), то именно с этой роли я полюбил Калягина. Фильм "Мёртвые души" 1984 года у меня "настольный". Я пересматриваю его раза три-четыре в год. Любуюсь разными актёрами. Но больше всего Калягиным. Хотя, нет, вру - Калягиным и Богатырёвым.
И вот, когда я во время спектакля задумываюсь о том, что сейчас происходит чудо; что вот я сижу и вижу на сцене легенду, то в этот момент я ищу способы передать свои ощущения читателю. И если я скажу обыденно, что видел Калягина - легенду театра и кино, то не скажу ничего. (Видел и видел). Но, если я сравню поход в театр "на Калягина" с таким же чудом, как если бы внезапно мне посчастливилось увидеть живого Юрия Богатырёва, то поймёте ли вы меня лучше? Поймёте, какое это счастье соприкоснуться с живой легендой, с которой могли никогда не пересечься в этой жизни, как не пересёкся я с Богатырёвым (и тут тихо играет музыка Артемьева из кинофильма "Свой среди чужих, чужой среди своих" вплоть до финальных слов этой статьи). Почувствуйте, пожалуйста, внутренний трепет, волнение, ощущение чуда, которое возникает у меня при виде Александра Калягина, не зависимо от того, кого он изображает на сцене. Почувствуйте эмоции, которые я постарался сейчас передать вам. Письменно ответьте на вопрос: а есть ли у вас такие артисты, встреча с которыми была бы для вас праздником, чудом? Зафиксируйте, пожалуйста, ответы в своих рабочих тетрадях и это будет ваше домашнее задание.
А я на этом заканчиваю. Кланяюсь.
Рукоплескания. Занавес.
