Джонни Депп: «Горло для тренировки я никому не резал»
Актер рассказал, каково резать глотки в кино и быть хорошим папой в жизни.
— Вы уже в шестой раз работаете с Бёртоном. Мрачнее уже ничего не будет?
— Проблема в том, что «Суини Тоддов» успели наснимать целую кучу. Мы с Тимом долго сидели и обсуждали, как должен выглядеть главный герой. Мы знали, что у нас уникальная возможность — единственный шанс снять помесь хоррора и мюзикла.
— Как по-вашему, Суини Тодд безумен?
— Он наверняка закончил в психушке, но в его жизни все происходило органично — вначале он был жертвой, потом стал мстителем.
— А правда, что вы отказались от преподавателя по вокалу и все песни готовили сами?
— Тим не знал, умею ли я петь, да и я понятия не имел. Была мысль, что уж с парой нот-то я справлюсь — в конце концов, у меня ведь музыкальное прошлое (в группе The Kids. — Прим. Time Out), но вот сумею ли я вытянуть все песенные номера — на этот счет были сомнения. Я пошел в гараж к приятелю — у него там оборудована студия — и спел пару, чтобы посмотреть, удалось ли мне преодолеть страх неопытного вокалиста. Потом послал результат Тиму, и его вроде бы все устроило. Я набрался уверенности и понял, что смогу обойтись и без парня за пианино, который играет гаммы, а мне их надо петь — это как-то противоестественно. Я подумал: «Не, так дело не пойдет. Неважно, что я и петь-то толком не умею, главное — попробовать». Ну, так в конце концов и вышло. Стивен Сондхайм, композитор, наверняка до сих пор рыдает, когда это слушает.
— А в караоке вы что обычно поете?
— Я до такой степени еще не напивался. Ну то есть я не дурак покеросинить, врать не буду, но чтобы петь в караоке — я столько не выпью.
— Суини Тодд похож на кого-нибудь из ваших любимых экранных злодеев?
— Нет, это, скорее, собирательный образ. Но в начале работы мы много обсуждали немое кино и его короля, особенно в жанре хоррора, — Лона Чейни-старшего. Вот он-то и вдохновил нас больше всего. Еще есть Борис Карлофф — один из классических киночудищ, как и Питер Лорре, которого я особенно люблю. Что касается пения, сказать сложно. Наверное, Игги Поп. У Игги замечательный глубокий голос. Он настоящий эстрадный певец, серьезно. Именно на него я ориентировался, когда пел.
— Не порезались обо все эти острые бритвы на съемках?
— Ну, я ведь с острыми предметами уже работал на съемках «Эдварда Руки-ножницы», так что все было нормально. А вот когда кого-нибудь нужно было побрить — вот тут-то у меня поджилки начинали дрожать.
— А еще вам пришлось намыливать Алана Рикмана…
— Это был один из ужаснейших моментов в моей жизни. Бедный Алан! (Смеется.) Он не вопил, конечно, но было видно, что он к этому близко. Кажется, ему было сильно не по себе. Наверняка ему вообще дико не понравилось со мной работать.
— Так вы, получается, не работали по методу Станиславского — чтобы на пару недель в настоящую цирюльню, в подмастерья?
— Нет, да и горла я никому не резал для тренировки, если вас это интересует.
— У вас очень детское лицо, когда вы играете. Как у вас так получается?
— Наверное, это по незнанию. Может, я во время работы глупею, сложно сказать. Но я точно знаю, что общение с собственными детьми пробуждает детские качества. Когда ты возишься с ними, смотришь, как они познают мир, видят новое, получают опыт, воплощают свои мечты и фантазии, ты и сам на время становишься таким же, а это для меня уникальная возможность. Даже простейший случай — найти их каляки-маляки, нарисованные в трехлетнем возрасте, потом в четырехлетнем, и увидеть, какая огромная разница между ними. Ну а сейчас, когда моим ребятам исполнилось по шесть и семь лет, мне уже кажется, что я воспитываю двух Пикассо.
— А вы о чем в детстве мечтали?
— Я хотел стать рок-н-ролльным гитаристом. Черт, да я до сих пор хочу стать рок-н-ролльным гитаристом! (Смеется.)
— Вам пришлось на несколько недель прекратить съемки из-за болезни дочери. Что, были шансы вообще не закончить фильм?
— Я не знаю, что там остальные на этот счет думали, но в какой-то момент я действительно сомневался, что мне удастся доснять картину. Зато Тим и вся команда оказались невероятно понимающими людьми и сказали: «Парень, мы все будем ждать тебя ровно столько, сколько надо».
— Можно ли сказать, что ваши дети уберегли вас от саморазрушения?
- Совершенно точно. Моя семья — это мое убежище. Я живу только ради них. Наконец-то у меня появилась причина жить в этом мире. Это абсолютно ни на что не похоже. Я бы все отдал за свою семью, если бы возникла такая необходимость. Думаю, мне невероятно повезло. Дети у меня очень уравновешенные и воспитанные.
— Это из-за того, что живут в Европе?
— Может быть. Но мы где только не живем. Я стараюсь делать так, чтобы мы полгода жили во Франции, а полгода — в Лос-Анджелесе. Это у меня с детства.Я стараюсь не зависать на одном месте. Когда я рос, мы непрерывно переезжали, это у меня в крови. Я считаю, ребенку полезно посмотреть мир. Помимо Штатов полно отличных мест.
— А чем так хороша жизнь во Франции?
— Искусству в кино уже почти нет места — по крайней мере в Голливуде. Зато в Европе до сих пор сохраняется огромное уважение к труду режиссера, сценариста, к продукту и конечному результату их труда. Ну и вино у них отменное.
— Что вам нравится в людях?
— То, что большинство из них абсолютно чокнутые, неважно знаменитые они или нет. Мне хочется изучать это безумие. Я и про себя тоже говорю.
— На Голливуд до сих пор зуб держите?
— Я понимаю, что с моей стороны это очень эгоистично, но я стараюсь держаться подальше от Голливуда и всего, что с этим местом связано. Просто я совершенный профан в этих подковерных играх. Я ни черта не разбираюсь, кто там на этой неделе в фаворе, а кто с прошлой недели вылетел. Я никого не знаю в этом городе и знать не хочу.
— А вас не расстраивает, что Киноакадемия несколько раз подряд обделила вас наградой? Вот и за «Суини Тодда» вы ничего не получили.
— Нет, я бы все равно не смог заставить себя выйти ко всем этим людям и благодарить их. Я бы обделался со страху! (Смеется.) Мне хватило и номинации, это для меня вполне почетно. Я ведь не ради наград работаю, а ради самой работы.
