Шёл 41-ый год. Только что по всей стране отзвучали последние аккорды школьного вальса на выпускных вечерах. Прямо со школьной скамьи девчонки и мальчишки уходили на фронт. Долг перед Отечеством тяжелым грузом лёг на их хрупкие плечи. Война разрушила всех их мечты...

Им столько было на Земле обещано:
рассветы были ясны и тихи,
ещё росли им суженные женщины,
ещё писались лучшие стихи.

А мальчики ушли в поля солдатами
и с тех полей в бессмертье поднялись.
И лишь черта осталась между датами,
которая перечеркнула жизнь.

Валентин Берестов

Реквием

Разве погибнуть ты нам завещала, Родина?
Жизнь обещала, любовь обещала, Родина!
Разве для смерти рождаются дети, Родина?
Разве хотела ты нашей смерти, Родина?

Пламя ударило в небо — ты помнишь, Родина?
Тихо сказала: «Вставайте на помощь...» —Родина.
Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина.
Просто был выбор у каждого: я или Родина.

Самое лучшее и дорогое —Родина.
Горе твое — это наше горе, Родина.
Правда твоя — это наша правда, Родина.
Слава твоя — это наша слава, Родина!

Р. Рождественский

Письмо танкиста А. Голикова жене:

                                                                                     Милая Тонечка!
       Я не знаю, прочтешь ли ты когда-нибудь эти  строки? Но я твердо знаю, что это мое последнее письмо. Сейчас идет бой жаркий, смертельный. Наш танк подбит. Кругом нас фашисты.  Весь день отбиваем атаку. Улица Островского  усеяна трупами в зеленых мундирах, они похожи  на больших недвижимых ящериц...  Когда наш танк впервые встретился с врагом,  я бил по нему из орудия, косил пулеметным огнем,  чтобы больше уничтожить фашистов и приблизить конец войны, чтобы скорее увидеть тебя,  мою дорогую. Но мои мечты не сбылись... Танк содрогается от вражеских ударов, но мы пока живы. Снарядов нет, патроны на исходе... Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые  деревья, цветы в саду яркие-яркие. У вас, оставшихся в живых, после войны жизнь будет такая же яркая, красочная, как эти  цветы, и счастливая. За нее умереть не страшно... Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придешь, да и будет ли она — могила-то?

Не обожженные сороковыми,
Сердцами вросшие в тишину,
Конечно, мы смотрим глазами иными
На вашу больную войну.
Мы знаем по сбивчивым, трудным рассказам
О горьком победном пути,
Поэтому должен хотя бы наш разум
Дорогой страдания пройти.
И мы разобраться обязаны сами
В той боли, что мир перенес.
Конечно, мы смотрим иными глазами
Такими же, полными слез...

С осени 1906 года - с постановки «Балаганчика» — Блок стал часто бывать в театре В. Ф. Комиссаржевской на Офицерской улице.Ему было здесь хорошо и просто. Он подружился с актерами. За кулисами, на «бумажных балах» и забавных маскарадах, среди пестрых карнавальных масок его видели веселым, по-детски шутливым, легким; а таким сумрачный Блок бывал далеко не часто и только со своими, только с близкими.
Но кроме атмосферы беззаботного веселья было для него еще одно очарование в театре Комиссаржевской. Здесь он познакомился с артисткой Натальей Николаевной Волоховой.

«Кто видел ее тогда,— пишет Бекетова...— тот знает, какое это было дивное обаяние. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы, и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей»- И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму».
Много лет спустя Блок вспоминал, что тогда, в январе 1907 года, он «слепо отдался стихии». Вихрь страсти, стихов, музыки захлестнул его.
За две недели января 1907 года, «залпом», как говорил Блок, было создано около тридцати стихотворений — весь цикл «Снежная маска», посвященный Волоховой. Иногда в один день он писал по пять-шесть стихотворений.

ПОД МАСКАМИ

А под маской было звездно.
Улыбалась чья-то повесть,
Короталась тихо ночь.

И задумчивая совесть,
Тихо плавая над бездной,
Уводила время прочь.

И в руках, когда-то строгих,
Был бокал стеклянных влаг.
Ночь сходила на чертоги,
Замедляя шаг.

И позвякивали миги,
И звенела влага в сердце,
И дразнил зеленый зайчик
В догоревшем хрустале.

А в шкапу дремали книги.
Там - к резной старинной дверце
Прилепился голый мальчик
На одном крыле.

9 января 1907



В УГЛУ ДИВАНА

Но в камине дозвенели
Угольки.
За окошком догорели
Огоньки.
И на вьюжном море тонут
Корабли.
И над южным морем стонут
Журавли.
Верь мне, в этом мире солнца
Больше нет.
Верь лишь мне, ночное сердце,
Я - поэт!
Я какие хочешь сказки
Расскажу,
И какие хочешь маски
Приведу.
И пройдут любые тени
При огне,
Странных очерки видений
На стене.
И любой колени склонит
Пред тобой...
И любой цветок уронит
Голубой...

9 января 1907



СКВОЗЬ ВИННЫЙ ХРУСТАЛЬ

В длинной сказке
Тайно кроясь,
Бьет условный час.
В темной маске
Прорезь
Ярких глаз.
Нет печальней покрывала,
Тоньше стана нет...
- Вы любезней, чем я знала,
Господин поэт!
- Вы не знаете по-русски,
Госпожа моя...
На плече за тканью тусклой,
На конце ботинки узкой
Дремлет тихая змея.

9 января 1907



ОНИ ЧИТАЮТ СТИХИ

Смотри: я спутал все страницы,
Пока глаза твои цвели.
Большие крылья снежной птицы
Мой ум метелью замели.

Как странны были речи маски!
Понятны ли тебе? - Бог весть!
Ты твердо знаешь: в книгах - сказки,
А в жизни - только проза есть.

Но для меня неразделимы
С тобою - ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм веселых огоньки.

Не будь и ты со мною строгой
И маской не дразни меня,
И в темной памяти не трогай
Иного - страшного - огня.

10 января 1907


НЕИЗБЕЖНОЕ

Тихо вывела из комнат,
Затворила дверь.
Тихо. Сладко. Он не вспомнит,
Не запомнит, что теперь.
Вьюга память похоронит,
Навсегда затворит дверь.
Сладко в очи поглядела
Взором как стрела.
Слушай, ветер звезды гонит,
Слушай, пасмурные кони
Топчут звездные пределы
И кусают удила...

И под маской - так спокойно
Расцвели глаза.
Неизбежно и спокойно
Взор упал в ее глаза.

13 января 1907

ЗДЕСЬ И ТАМ

Ветер звал и гнал погоню,
Черных масок не догнал...
Были верны наши кони,
Кто-то белый помогал...

Заметал снегами сани,
Коней иглами дразнил,
Строил башни из тумана,
И кружил, и пел в тумане,
И из снежного бурана
Оком темным сторожил.

И метался ветер быстрый
По бурьянам,
И снопами мчались искры
По туманам, -
Ветер масок не догнал,
И с высот сереброзвездных
Тучу белую сорвал...

И в открытых синих безднах
Обозначились две тени,
Улетающие в дали
Незнакомой стороны...

Странных очерки видений
В черных масках танцовали -
Были влюблены.

13 января 1907


НА СНЕЖНОМ КОСТРЕ

И взвился костер высокий
Над распятым на кресте.
Равнодушны, снежнооки,
Ходят ночи в высоте.

Молодые ходят ночи,
Сестры - пряхи снежных зим,
И глядят, открывши очи,
Завивают белый дым.

И крылатыми очами
Нежно смотрит высота.
Вейся, легкий, вейся, пламень,
Увивайся вкруг креста!

В снежной маске, рыцарь милый,
В снежной маске ты гори!
Я ль не пела, не любила,
Поцелуев не дарила
От зари и до зари?

Будь и ты моей любовью,
Милый рыцарь, я стройна,
Милый рыцарь, снежной кровью
Я была тебе верна.

Я была верна три ночи,
Завивалась и звала,
Я дала глядеть мне в очи,
Крылья легкие дала...

Так гори, и яр и светел,
Я же - легкою рукой
Размету твой легкий пепел
По равнине снеговой.

13 января 1907



СМЯТЕНИЕ

Мы ли - пляшущие тени?
Или мы бросаем тень?
Снов, обманов и видений
Догоревший полон день.

Не пойму я, что нас манит,
Не поймешь ты, что со мной,
Чей под маской взор туманит
Сумрак вьюги снеговой?

И твои мне светят очи
Наяву или во сне?
Даже в полдне, даже в дне
Разметались космы ночи...

И твоя ли неизбежность
Совлекла меня с пути?
И моя ли страсть и нежность
Хочет вьюгой изойти?

Маска, дай мне чутко слушать
Сердце темное твое,
Возврати мне, маска, душу,
Горе светлое мое!

13 января 1907

Не стучись в мои двери зимою - никто не откроет...
Дожидаясь случайного счастья, не стой под окном.
Я опять до весны пребываю в покое,
Глубоко-глубоко прорастаю зерном.

Не топчись на пороге, надеясь на тёплую встречу,
Не просись заглянуть на часок, непогоду кляня.
Мне студёной порою согреть тебя нечем,
Да и ты развести не сумеешь огня.

Но настанет пора оторваться от снов беспробудных,
Распечатать окно, календарным доверясь листкам,
И себя распахнуть, раздарить безрассудно
Всем, кто рад удивляться зелёным росткам.

Только ты, как всегда, опоздаешь, на самую малость...
Поделом тебе, друг мой бесценный, и мне - поделом!
Собирая ладонями то, что осталось,
Поделюсь, на дорогу, последним теплом.

Яна Симон 27 января 1996