МАЛОИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ
…А сами вы читаете Талмуд? Не представляю жизнь без этой книги. Есть в ней такие слова: "Человек приходит в мир со сжатыми ладонями, и как бы говорит: весь мир мой, а уходит из него с открытыми ладонями, и как бы говорит: смотрите, я ничего не беру с собой".
(С.Маршак)
О творчестве Маршака написаны книги, немалое количество статей и диссертаций. Только в Интернете, например, сообщения о нем размещены на 778 сайтах. И все же для широкого круга читателей и поклонников его творчества многое еще остается малоизвестным или вообще неизвестным…
В Советской энциклопедии сказано: «Маршак (1887-1964) - русский, советский поэт, классик советской детской литературы (стихи, сказки, пьесы). Автор философских стихов, лирических эпиграмм, антифашистской сатиры, переводчик Бернса, Шекспира, Блейка, сказок разных народов и т.д. Маршак-переводчик обогатил русскую советскую поэзию классическими переводами сонетов У.Шекспира, песен и баллад Р.Бёрнса, У.Блейка, У.Вордсворта, Дж.Китса, Р.Киплинга, Э.Лира, А.Милна, украинских, белорусских, литовских, армянских и других поэтов…».
И мало кто знал, что «закрытым» долгое время оставался целый пласт жизни Самуила Яковлевича. Лишь недавно появились исследования, которые открывают другого Маршака.
Он происходил из древнего еврейского рода Учителей Торы и Талмуда, исследователей еврейских источников. Писать начал рано. Стихотворения 15-летнего Маршака публиковали в журнале "Еврейская жизнь". Он переводил еврейские стихи, перевел и Шир а-Ширим ("Песнь песней").
Юный Маршак - активист еврейских благотворительных организаций. Он переводит гимн еврейского рабочего движения.
Совсем недавно на Первом канале России в цикле передач «Гении и злодеи уходящей эпохи» вышел на экран документальный фильм о Самуиле Маршаке. Как гениальный автор детской книжки «Кошкин дом» и других стихотворных произведений для детей, он известен всем. Но в творчестве поэта была иная, еврейско-библейская тема, о которой и рассказывается в телефильме.
Немногие при его жизни знали, что Маршак был автором таких сионистских стихов:
Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката
Запыленную одеждой,
Замедленную стопой.
И войдя в святые стены,
Подойдя к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях,
Этот день благословим.
Эти стихи были написаны Самуилом Яковлевичем за несколько лет до его поездки в Палестину. Поездку в воспетые им края он, как корреспондент, осуществил в 1912 году. Под влиянием увиденного он создал цикл стихов под общим названием "Палестина".
Первую известность 15-летнему Маршаку принесла «Кантата в память Антокольского». Стихи к «Кантате» были написаны юным поэтом по просьбе Владимира Васильевича Стасова, музыку сочинили А.К. Глазунов и А.К. Лядов. Стасов славился своим умением находить таланты. Он и сыграл решающую роль в судьбе Маршака.
В 1904 году на даче у Стасова Маршак знакомится с всемирно известным певцом Ф. Шаляпиным, композитором А. Глазуновым, художником И. Репиным, скульптором И. Гинцбург, с писателем М. Горьким. Максим Горький обратил внимание на слабое здоровье поэта, которому, с его точки зрения, был необходим южный климат, и предложил Маршаку пожить у него в Крыму, на берегу Черного моря. Целый год провел Маршак у Пешковых в Ялте.
Стихи "Памяти Антокольского..." явились как бы предисловием к следующему стихотворению Маршака - "Над открытой могилой", которое он посвятил памяти "отца сионизма" д-ра Теодора Герцля. В то время Маршаку не было еще и семнадцати лет.
Преданье я слыхал: в разгаре боя
Могучий вождь упал,
И близкие к нему узрели смерть героя -
Их трепет обуял!..
Обращение Маршака к образу Моше (Моисея), а, по сути - к теме народного Спасителя не было случайным. Вот что он писал В.В.Стасову: "Сейчас я получил известие о страшных погромах в Смоленске, Полоцке, Невеле. Что-то будет? Ведь евреям и обороняться нельзя! Ужас".
Первая написанная им книга - "Сиониды". И вот - 1949 год. В горкоме партии отчитывают руководство издательства. Разговор - о Самуиле Маршаке. "Посмотрите на его истинное лицо!" - с пафосом произносит докладчик. И бросает на стол дореволюционное издание книжечки с надписью: Самуил Маршак. "Сиониды".
Нелегкими стали для Маршака годы "борьбы с космополитизмом". Вначале 50-х в центральной печати был опубликован политический памфлет о "евреизации" русской детской литературы и о том, что этот "стиль" создали С.Маршак, А.Барто и Л.Кассиль...
Поэт, чьи стихи, написанные в начале 20-го века, одобрили Александр Блок и Анна Ахматова, а позже - Марина Цветаева, был вправе написать в конце жизни такие стихи:
Я думал, чувствовал, я жил
И все, что мог, постиг.
И этим право заслужил
На свой бессмертный миг...
АЕН Еврейский поэт Самуил Маршак
Нынешним летом в издательстве "Молодая гвардия", в серии "Жизнь замечательных людей", вышла книга о Самуиле Маршаке, в которой он рассматривается с необычной точки зрения – как русско-еврейский поэт.
Наш корреспондент побеседовал с автором книги – писателем Матвеем Гейзером.
- Почему Вы решили написать книгу о Маршаке?
- Издать книгу о Маршаке в издательстве "Молодая гвардия" мне кажется очень правильным шагом – ведь Маршак был связан с этим издательством.
После того, как в серии "Жизнь замечательных людей" вышла моя книга о Михоэлсе, я получил много предложений, вот и сейчас пишу об Утесове. А к Маршаку у меня совершенно особое отношение. Впервые я познакомился с его стихами в марте 1944 года. Это было в местечке Бершадь, в гетто, где я тогда жил. В ночь после похорон людей, расстрелянных немцами, я долго не мог уснуть. И тогда моя мама стала читать мне стихи об обезьянке, привезенной из Африки в зоопарк. Оцепенение прошло. Тогда я еще не знал, что мама читала стихотворение на идиш – по-русски я тогда еще не понимал. Не знал, что стихи перевел друг моего отца, поэт Гутянский, и подарил маме, работавшей до войны воспитательницей в детском саду. Потом в школе, когда меня принимали в пионеры, я читал Маршака, но, наверное, все это ушло бы в забвение, если бы я не начал писать стихи.
В школе меня звали "Ямб Хореевич", я писал стихи обо всем – о двоечниках и даже о космополитах. Мои одноклассники однажды собрали все эти стихи и отправили в "Пионерскую правду". Оттуда прибыл холодный ответ, общий смысл которого гласил, что печатать стихи еще рано. Возмущению одноклассников не было предела. И тогда мой мудрый одноклассник – грек Дима Мурзиди, предложил послать стихи Маршаку. Надпись на конверте напоминала знаменитое "на деревню дедушке" – "Москва, любимому нашему поэту Маршаку". Тем не менее, письмо дошло до адресата, и ответ пришел очень скоро.
По сути, в нем говорилось то же, что и в письме из "Пионерской правды" – что думать о публикации рано, но там была гениальная фраза, которую я и сейчас часто повторяю – "Поэзия не делится на читателей и поэтов, по сути это одно и то же. Хорошие читатели так же нужны, как и хорошие писатели".
- Но впоследствии Вы встречались с Маршаком и лично…
- Шло время, я стал взрослым. Стихи я писал лишь изредка, но чтение их оставалось моим любимым занятием. Однажды, когда я читал журнал "Октябрь", увидел в нем стихи Маршака:
"Не надо мне ни слез, ни бледных роз –
Я и при жизни видел их немало.
И ничего я в землю не унес,
Что на земле живым принадлежало".
Я почти физически почувствовал состояние Маршака в ту пору и послал ему письмо, в которое вложил несколько своих стихотворений и рассказал о том случае в гетто… Он ответил мне очень теплым письмом, о стихах ничего не написал, звал в гости и написал мне свой телефон – тогда еще пятизначный, с буквами. В марте 1963 года я оказался в Москве, долго не решался позвонить. А когда позвонил, услышал: "Немедленно приходите". Он всегда был такой поспешный…
Я не знал, что встреча растянется почти на целый день и что это будет моя единственная встреча с Маршаком. Могу сказать, что человека равнозначного по гениальности я в жизни больше не встречал.
В тот день Маршак заговорил со мной о детях – он знал, что я работаю учителем. И одна из его первых фраз была цитата из ребе Ава, знаменитого толкователя Торы – "У детей учитесь мудрости". "Не торопите взросление детей и передайте это своим коллегам" – сказал мне Маршак. О том, что Маршак – еврей, я до этого не задумывался…
- Вы читали Маршаку свои новые произведения?
- Он сам стал – наизусть - читать мои стихи, отмечая ошибки в падежных окончаниях. "Я в жизни многого изведал…" "Как многие одесситы, вы любите родительного падежа", – пошутил он. Маршак расспрашивал, какие я знаю иностранные языки, - знал я только немецкий, - что читаю. Но я не мог не похвалиться, - эта провинциальная черта, которая прошла у меня только с годами. Сказал, что я люблю Гейне, и нахально прочел свой перевод "Лорелеи". Маршак сделал отдельные замечания – "Вот это заимствовано у Есенина", - и говорил почти час.
Маршак в то время уже почти ничего не видел, и я нахально воспользовался этим. На столе лежала бумага, а я стал записывать его рассказ о том, как он переводил "Лорелею", услышал рассказ о его муках творчества. Это был гениальный рассказ. И мы стали друзьями после этого рассказа и разговора о Пушкине.
Это было для меня нечто умопомрачительное. Я больше никогда не встречал человека с такой памятью. Он знал наизусть все полное собрание сочинений Пушкина – со всеми вариациями. "Пушкина нельзя судить, но лучше бы он оставил ту строку", – говорил он, читая различные варианты одних и тех же стихотворений. Он все, что переводил, читал в оригинале – Шекспира на староанглийском, Бернса… Подстрочник – это не Маршак! И самая большая тайна в переводах Маршака – то, что это не просто перевод.
Маршак говорил мне: "Когда переводите, смотрите не только в текст, но и на то, что за окном делается". Маршак был поэтом. Но ни до войны, ни после он не мог выразить себя прямым текстом. А писать "в стол" он, очевидно, не мог. Это его собственные задушевные мысли вложены в Шекспира. "Время за окном" выражено там в полной мере. Мало того, что Маршак - сверхталантливый переводчик, он и сверхталантливый поэт.
- Долго ли длилась Ваша беседа?
- Я просидел у Маршака до самого вечера. Помощница его, Розалия Ивановна, давала мне понять, что пора уйти. Но Маршак придержал меня. Во время этого разговора я впервые понял, как Маршак знает Тору, как любит Талмуд. Я рассказал ему о своем дедушке. После войны мне купили скрипку, а я не хотел играть. Два раза сходил к преподавателю - Израилю Абрамовичу, а потом мальчики уговорили меня, и я выменял скрипку на бутсы и футбольный мяч. Я помню глаза деда – голубые, вечно слезливые. Его не так состарили муки войны, как гибель отца.
Дедушка, узнав о том, что я обменял скрипку, меня сразу простил. Но ему было очень страшно рассказывать о случившемся бабушке. И он начал издалека. Рассказал, будто бы ему явился во сне мой отец и просил: "Я вымолил у Б-га вашу жизнь, и я хочу, чтобы мой сын был счастливее меня. Если мальчик не хочет играть на скрипке, а хочет играть в футбол – не нужно его заставлять. Купите ему мяч и ботинки. И пусть играет в футбол". Маршак заулыбался и процитировал Бернса:
"Беспутный, глупый Вили
Поехал на базар.
Продать хотел он скрипку,
Купить другой товар".
– Умница Ваш дедушка, умница! Ох, сколько мудрости было в этих местечковых стариках! Помню, мой дедушка – кстати, он был прямым потомком известнейшего талмудиста 17 века Аарона Шмуэля Кайдановера, часто повторял, - "Бедняк радуется тогда, когда теряет, а потом находит то, что потерял". Потом я узнал, что дед Маршака был казенным раввином Витебска. Маршак показал мне его фотографию. Я только тогда осознал, как близка Маршаку была еврейская тема. А до этого были стихотворения "Сиониды".
- Неужели Маршак, - поэт, обласканный советской властью, глубоко внутри осознавал себя евреем?
- Маршак начинал как поэт русско-еврейский, пишущий на русском языке. В том, что мы знаем Маршака как поэта, наибольшая заслуга принадлежит русскому интеллигенту Стасову, сделавшему для него очень много. В письме к юному Маршаку Стасов предостерегал его от трех вещей: "Надеюсь, что ты никогда не зазнаешься, никогда не отречешься от своего народа и от своей веры". Это мог сказать ему только Стасов. И так оно и случилось.
Маршак во всех автобиографиях пишет, что публиковаться начал в 1907 году. На самом деле его первые стихи были на еврейскую тему, причем стихи были высокоталантливые. Они были опубликованы в 1904 году в "Еврейской жизни". Среди прочих было стихотворение "20 тамуза" – впоследствии мне удалось доказать, что оно посвящено памяти Герцля. На смерть Герцля откликнулись только 2 поэта - Жаботинский и Маршак.
В 1903 году по просьбе Стасова юный поэт создал кантату памяти Антокольского. Кстати, Антокольский был учеником деда Маршака - раввина Витебска. Живя в Ялте, куда его – больного туберкулезом, на свои деньги отправил Шаляпин, Маршак публикует ряд прекрасных стихов в журнале "Молодая иудея". Там же, в Ялте, он великолепно переводит с иврита стихотворение Бялика "К птице", а с идиша – его поэму "Последнее слово". Вспоминаю, что когда я был в Израиле в 1990 году, там публиковались "Сиониды" Маршака: "Когда в глазах темно от горя, я вспоминаю край отцов…". То было время большой алии. И стихи Маршака круглые сутки читали по русскому радио, чтобы поддержать нашу алию. Все становится на свои места.
Сейчас интерес к Маршаку возрастает. Мне звонили и сообщили, что половина тиража книги уже распродана – похожая ситуация была только с книгой Быкова о Пастернаке.
Моя верность Маршаку с той встречи с его творчеством в гетто и любовь к нему ни разу не угасала. Я счастлив, что смог открыть музей Маршака, что колледж, в котором я работаю, носит его имя.
Маршак - поэт не только не изученный, но и не прочтенный по-настоящему. Его детские стихи, его переводы, его общественная значимость заглушили настоящего Маршака. Я убежден, что Маршак начался как еврейский поэт, пишущий на русском языке. Нет единого измерения в поэзии, но я уверен, что и Мандельштама и Ахматову не унизит то, что я ставлю Маршака в один ряд с ними.
"Когда в глазах темно от горя, я вспоминаю край отцов…".
