Полно, девочка,
К чему твоя
на-весь-мир, полная фальши обида?

Ты сама выбрала из миллионов
Мужчин одного.
Морального.

Инвалида.

А теперь, девочка, учись жить по-новому.
Привыкай спать одна на двух подушках.
Отвыкай заваривать чай в двух кружках.
Теперь можно по комнате в бигуди.
Теперь можно по клубам и с подружками на Ибицу.
Главное - не увидеться.
Провести демаркацию границ.
Это мое болото, а это - твое королевство, принц.
Кстати, отвыкай называть его "счастьем" и "принцем".
Меняй привычки, не меняй принципы.
Рад только папа.
Он не верил в принцев, он верит в дам и королей.
Ты говоришь Аньке: «Еще налей».
Ты заливаешь горе, заливаешь близким,
что по колено море. Боишься спиться.
По ночам тебе не спится.
А теперь, девочка, учись жить по-новому.
Знаешь, привыкаешь даже к хреновому.
Ты же к нему когда-то привыкла.
Теперь жалеешь, что у сердца нет красного «ВЫКЛа».
И, как дура, делаешь по утрам два чая.
И пишешь ему: «Вернись, я скучаю».
Потом стираешь, конечно. Целуешь общие фотки нежно.
А потом рвешь. На кухне успел затупиться нож.
Ты заводишь песню про дом без мужика.
Ты долго страдаешь. Пока…
Пока не находишь в коробке последний пакетик зеленого
и завариваешь одну чашку.
Просто из экономии…

Радиофея

назавтра может стать еще больней,
(поэтому сегодня - "carpe diem").
на фронте личном - словно на войне,
любимым быть - что быть непобедимым;

но уязвимы те, кто влюблены
без права на взаимность (лишь дышал бы):
достигнув максимальной глубины,
не многие нащупывают жабры.

Мария Кевлина

Он не станет мне ни врагом, ни братом.Так зачем писать для него трактаты,

заклиная рифмой и кроя матом,препарировать мозг на бис?!

Говоришь – отстань, уходи, не надо, а сама горишь и ложишься рядом;

он пропитан приторным жгучим ядом – ни одна не смогла спастись.



Если пульс колотит у самых пяток, значит, встреча вряд ли прокатит гладко.

Я больная взбалмошная фанатка, вроде преданного пажа.

Эта сила рук, эта злая хватка…поцелует дерзко, обманет сладко

– мол, давай с тобой поиграем в прятки да на острие у ножа.



Этот взгляд и запах, что башню сносит - я подсела так, что уже не бросить.

Если снова наши сойдутся оси, мне не выдохнуть «отпусти».

Я – щенок, лишённый последней кости. Во мне столько страсти и столько злости,

что не дай те боже заехать в гости или улицу перейти.



Это боль в пропорции с глупым счастьем – хочешь то обнять, то порвать на части.

Только он к стихам моим безучастен, у него же иммунитет.

Улыбнётся нежно, обнимет властно – и плевать, что в сердце ножом бесстрастно.

Я приеду скоро, отвечу «здравствуй»…Дай мне, господи, сдать билет

Ну да ладно, давай без надрыва и грустных песен.
Этот город и впрямь становится слишком тесен.
Ведь должно же было всё-таки перевесить
жажду кайфа наше рвение соскочить.
Ты забудешь меня быстрей, чем дойдёшь до дома.
Нам самим бы знать, откуда мы или кто мы.
Мы хотели с тобой в весну, а попали в кому…
да, весна умеет калечить, а не лечить.

Не сейчас, а может, месяцев через тридцать
ты расскажешь о новой, которая ночью снится -
как тебе с ней славно любится, говорится;
как она мила, довольна и горяча.
Ну а я смолчу, спокойно и беспристрастно,
как ищу твою руку, когда, как всегда, на красный...
и скучает труба по такому родному «здравствуй»,
как ничей телефон до нашего не скучал.

Закричать бы так, чтоб лопнули перепонки
посреди толпы некормленым злым тигрёнком
[если это когда-то снимут на киноплёнку,
будет точно не для детей и кормящих мам].
…Расскажу тебе, как здесь учатся ненавидеть;
как меня обнимает бешеный Moscow City;
и как сердце внутри морзянкой стучит «с п а с и т е» -
жаль, но ты не умеешь слышать кардиограмм.

Как непринятых снова больше, чем исходящих;
как на твой online реагирует каждый хрящик.
Очень хочется жить не прошлым, а настоящим –
но в который раз как будто бы не с руки.
…Это будет потом, дорогой «простодруг – знакомый».
А сейчас плевать, откуда мы или кто мы.
Нам напишут в анамнез – у нас никаких симптомов.
Выходи из комы. Давай наперегонки.

Лена Ланских

я лежу на полу.
весна.
и мой город хрипит простужено,
пустота говорит привет, "всё-со-мной-хорошо"-режим.
так легко покидаем тех, кто когда-нибудь были нужными,
как болезненно помним тех, кому не были мы нужны.

мерный стук по холодным клавишам,телефонных звонков проклятие,
меццо-морте гудков сирен, запах дома, весны, такси,
я стою под твоим окном, неприкаянный, как на паперти,
я вытягиваю ладони, но не знаю чего просить.

я не помню чего-то важного, я не помню чего-то прошлого,
разве было такое прошлое, когда я о тебе не знал?
одичалый, пустой, наскучивший, прихожу, словно гость непрошеный,
ты еще никогда не слышала, как беззвучно и дико звал,

как хрипел в самой душной комнате, как давился костлявым именем.
и не будучи частью целого, сам себя начинал дробить.

мы когда-то знакомы не были, ни имён, ни фамилий.
милая,
если было такое прошлое, значит, я не хочу в нем жить.

Кукла Саша

На эту пару рядом с нами
Я б не поставил и гроша,
Клянусь, она его динамит,
Ему не светит ни шиша.
Парнишке точно будет худо,
Он явно встал не с той ноги.
Дурак. Надеется на чудо.
Мне крикнуть хочется: беги!
Она его едва выносит,
Кокетство тоже этикет:
Сейчас она наморщит носик,
Взглянув небрежно на букет,
А вот теперь кивнет головкой
И с ним случится благодать.
Мне самому уже неловко
Его неловкость наблюдать,
А малочисленных прохожих
Смешит, вдобавок ко всему.
Мне жаль его, но Боже, Боже,
Да я завидую ему!

И мнится: юный и влюбленный
И у прохожих на виду
Не он, а я под этим кленом
Кокетку ветреную жду.
Мечтаю в облаке дурмана,
Касаясь нежного плеча,
Не видеть, как она жеманна,
Но утонченность замечать,
А мир так хрупок и непрочен,
И ни изменой, ни виной
Он не отравлен, непорочен,
Он восхитительно иной:
Он весь Шагалом размалеван
И Григом полон до краев,
Со мною томик Гумилева
И неразумие мое...

Он рубашки носить не любит...
И плевать Он хотел на галстуки...
У него горячие губы...
И забавное фото в паспорте...
Он не любит, когда не досказано...
Очень злится, что часто курю...
Он вчера мне на хлебе с маслом
написал: "Я тебя люблю!"...
Сколько раз Он совсем не прав был...
Сколько раз не права была Я...
Но во сне нашептал мне Ангел:
"Он рождён - чтобы ты жила!"

просыпаешься - рядом всё тот же чужой человек
ты по привычке проводишь рукой по его голове
и по тёплым плечам
и приносишь ему воды
и глотаешь привычно его сигаретный дым
вы завтракаете
ты мажешь масло его ножом
потом ты целуешь его
точно зная
что он чужой
в smsке ты пишешь ему
люблю
покорми кота
возвращаешься вечером
целуешь его
зачем-то считаешь до ста
накрываешь на стол
жаришь мясо и режешь хлеб
вместе с ним смотришь что-то о пользе духовных скреп
а потом
душ
пижама
постель
привычный зачётный секс
в темноте набираешь в уме неизменный привычный текст:
он хороший
хороший
хороший
хоть и чужой
засыпаешь
держа его за руку

славно не быть одной

Анна Рубинштейн

Проснувшись утром, готовлю кофе, немного зябну, немного сплю.
Будильник снова звонил истошно, ему не скажешь: перезвоню.
Из всех желаний "обратно в спальню" привычным делом возглавит чарт
А там, снаружи,в метели серой, гуляет хмурый, простывший март.

Весна, чертовка, зашла к подруге, сидят, смеются и пьют чаи,
Прислала март, набросав записку: "приду попозже, оставь ключи".
В итоге - ветер вцепился в ворот, а в рукавах поселился снег.
И не напишешь: "весна-то с браком, хочу другую, возьмите чек".

Машины снова увязли в пробке, ползут цепочкой еще на час.
Метель швыряет на стекла пепел, лишь ветер дружит с педалью "газ".
И вдруг я вижу: стоит девчонка в одном лишь платье и смотрит вдаль.
Я жму на тормоз. Пошли все к черту!
- Ты в курсе, детка, сейчас февраль?

Бросаюсь к ней, отдавая куртку, затем сажаю в свое авто.
Гадаю: лучше начать ругаться? вопросы лезут, да всё не то.
Мы, молча, катим куда-то прямо, она сама начала: - Прости.
Вся эта чушь - не твои проблемы. Спасибо и... Я возьму такси.

- Дрожать в сугробе, конечно, стильно, но можно проще: куда тебе?
- Сама не знаю. На небо можно?
- На небо вряд ли, а так - везде.
- Терял кого-то?
- Отнюдь.
- Счастливчик. Теперь не знаю, куда идти...
- Счастливчик? Вряд ли. Ведь для потери кого-то нужно сперва найти.

---

В молчанье снова скользит минута, за ней - другая, за ней еще.
Метель лениво идет на убыль.
Кусаю губы:
А ведь нашел...

Deacon

С этой тихой и грустной думой

Как-нибудь я жизнь дотяну,

А о будущей ты подумай,

Я и так погубил одну.

Николай Гумилёв



Ну и хватит. Я буду сильнее, чем, к примеру, сейчас покажусь. Мне бы
вылечить, да поскорее, и тоску, и несветлую грусть, не таить ни камней,
ни обиды, спрятать злость из литого свинца… И любимую больше не видеть, и
к тому же не помнить лица. Мне бы память разбить на осколки, чтоб
спокойнее стало душе… Я мечтаю об этом без толку, и ля фам продолжаю
шерше…

Да, конечно, не рай… Но не ад же! Просто с ней, выбиваясь из сил,
пресловутый пенальти не Баджо, а я сам так бездарно пробил. И другие
играют в финале, лицевой открывается счёт… Очутиться бы в самом начале, в
день знакомства найти поворот, и тогда, проследив за любимой, словно
заяц на волчьей тропе, прошмыгнуть незамеченным мимо, раствориться в
вокзальной толпе…

Продолжалась бы в Белгород-Сити череда одинаковых дней… Но что делать с
любовью, скажите, если хочется думать о ней? И не думать не можешь…
Привычно выбираешь из списка на «И» ту, которая походя вычла из
неравенства жизни твои икс и игрек. Но выключишь трубку, чтоб не выдать
сквозь детский наив SOS растерянной радиорубки… Ведь она пятый год не на
«И».

Иногда, правда, хочется плакать, как обиженному малышу, или выть под
окном, как собака – я старательно это гашу. Но бывает такая бодяга –
закричишь со всей мочи: «У, бля!..» Лучше б я побывал в передрягах, где
на жизнь не поставишь рубля. Лучше время мне выдало б ссуду, пусть с
условием – «Лезть на рожон…». Но, пожалуй, об этом не буду – слишком
поздно и слишком свежо.

С этой грустной и тягостной думой не по силам тягаться уже. Тридцать
шесть несгораемой суммой накопились в моём багаже. Хоть уныния нет и в
помине – я не хмурый и злой пессимист – просто был на далёкой вершине и
лечу, соответственно, вниз. И, качусь подобру-поздорову, и живу
перманентно в сети… Мне сказали, что я непутёвый – значит, шёл по
другому пути.

И пришёл, и увидел… Едва ли к этой фразе годится финал. Но плевал я на
тех, кто в финале, и на всё остальное плевал. Мне не нужно ни ада, ни
рая, и не стоит грустить о годах. Я о жизни другой не мечтаю – но и с
этой пока не в ладах. Что касается неба в алмазах – вместо on
безучастное off.

Я безумной любовью повязан – на хрена мне такая любовь?

Александр Оберемок

А что происходит - так долго гадать не надо:
уже с месяц живу как в самом сердце торнадо -
здесь очень тихо, так тихо, что хоть ори, не ори -
никто не услышит; ворочаюсь ночь до зари -
и если так выглядит ад,
то не стоит бояться ада.

Если так выглядит ад, то религии мира врут -
да, тут не убежишь, но, глядишь, притрёшься;
и если считать, что любовь - это больше труд,
нежели дар,
то работы, конечно же, не оберёшься.

Улицы города ушли с головой под грязь -
я раздражаюсь на каждый комочек соли.
Какой бы непрочной тебе не казалась связь,
поверь, от себя не сбежишь -
лишь натрёшь мозоли.

В этом аду половицы так громко скрипят,
что о побеге известно уже на пороге.
Ты на прощанье меня смеришь строгим
взглядом от головы и до самых пят.

И, да - когда ты уходишь по этой мощеной дороге,
все камни со мной в унисон вопят.

Алекс Микеров

И не то, чтобы мир против нас, и кругом враги,
но всё время следишь за речью, чтобы не проколоться;
и не то, чтобы я любил наблюдать круги,
расходящиеся от плевков в темноте колодца, -
просто мы попались, попались как дураки:
без тебя мне не дышится.
не хохочется.
не живётся.

И не то, чтобы мы - шпионы, и что-то всерьёз грозит,
но стираю, как отпечатки пальцев, твою помаду;
ты проходишь мимо - так проходит в ночи транзит -
и не даришь мне на людях даже взгляда;
мы отважные камикадзе, и через нас сквозит
обреченность
выпущенного
снаряда.

И не то, чтобы влюблены, и не то, чтобы ждём беды -
просто если бабахнет, то будет выжженная пустыня;
мы держались с тобой до последнего, хоть за эти труды
нам никто кущи райские не подкинет;
но от страсти - как от тюрьмы или от сумы -
зарекаться глупо - и вот попались мы;

это пир во время чумы,
аппетит приходит во время еды -
разгорается,
разгорается,
и не стынет.

Алекс Микеров

Когда они расстаются, не сбывается ни одно из ее пророчеств
по поводу его самых худших качеств -
он все так же остается суммой своих одиночеств,
она все так же суммой своих чудачеств.

Они ходят по городу, делают вид, что целы,
будто не их разъяли на составные части,
будто они не попали под дьявольские прицелы
дружеских соучастий.

Каждый спокойно дышит, не просыпается среди ночи,
рукою во сне нашарив излишек пустого места;
весело шутят - так шутят, впрочем,
из чувства внутреннего протеста.

Когда они расстаются - мир остается прежним,
не сходит с орбиты, не рассыпается в пух и прах,
он остается до безразличия безмятежным,
до горечи безмятежным,
до бешенства безмятежным;
а всё, что было - было только в сердцах их
да головах.

Алекс Микеров

Вот они садятся в пустом кафе за дальний столик,
смотрят друг другу в глаза - и никто не отводит взгляд;
она топит в чае стайку лимонных долек,
поздравляет с карьерным ростом,
он без тени иронии хвалит её наряд;
и они впервые берут и просто,
без уловок и тайных смыслов, по-человечески говорят.

Вот он слышит все, к чему раньше был так безнадежно глух,
понимает не только слово, но и что стоит за ним;
время сделало из несчастного целого счастливых двух,
независимых друг от друга;
как ни странно, но больше всего ценим
тот, с кем выжил после девятого круга.

И ей нравится вовсе не знать, где он и с кем,
не вздыхать из-за боли в правом виске,
или левом боку;
можно просто набрать его номер,
без конвульсий в горле и животе,
не придумывая мучительно перед тем,
что сказать ему, дураку;
как бы так явно не коснуться
самых насущных тем,
чтоб он сам поговорить о них захотел.

Ну, и он спокоен. Даже счастлив, что больше не нужно врать:
нет, он любил и всерьез, но откуда же мог он знать,
что у этой любви будет столь непосильна кладь:
22 смски в день, с десяток мобильных звонков,
по вечерам испытующий взгляд, пробирающий до позвонков,
до дурноты, до раздражения, до основ;
и казалось порой, что она, наверняка,
умудряется видеть даже его ДНК;
по ночам она бродит хозяйкой среди его снов,
по утрам - целует его в живот,
он становится снова ребенком и беззаботно смеется,
отмечая при этом, что от него -
большого, сурового, взрослого - ничего,
ничего в итоге не остается.
Он боится. Боится того,
как она слушает, жадно смотря прямо в рот;
в общем, она им живёт;
в общем, она в нем живёт;
в общем, такая вот жизнь очень жмёт.

Однажды утром он собирает вещи,
ускользает из дома, пересекает площадь -
и не то, чтобы трус или подонок зловещий,
ему лишь кажется, что так будет проще.
Она тоже его не ищет,
и дело не в том, что не хочет;
просто каждый из них внезапно стал нищий,
обессиленный, одиночный,
но, как ни странно это звучит,
безысходно сильным, безнадежно прочным,
бессердечным, рассуждающим позвоночным.

Через год - очень долгий год -
они случайно встречаются,
и никто не врёт:
ни про то, что ему скучается,
ни про то, что теперь-то она счастливица;
они видят друг друга насквозь - такое случается,
они заходят в кафе, поскольку дождливится.

И вот они садятся за дальний столик,
время подводит черту, ставит под нею нолик,
мир вокруг замирает, отменяя привычную суету;
оба смеются, и где-то между
самых необязательных фраз,
вдруг вспыхивает надежда,
что мол, ну, нет, не прямо сейчас,
но вот однажды,
вдруг всё действительно станет как прежде,
раз уж сумели поговорить друг с другом начистоту.

Вот он накрывает ладонью ее ладонь, но каждый
ощущает
лишь равнодушную
пустоту.

Алекс Микеров

"Понимаешь, я себе представил, как маленькие
ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи.
Тысячи малышей, и кругом - ни души, ни одного взрослого,
кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью,
понимаешь? И мое дело - ловить ребятишек, чтобы они не
сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут,
а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа.
Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это
единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак."

Джером Сэлинджер, "Над пропастью во ржи"


Детка, остынь - сядь в сторонке и отдохни; хватит драться - костяшки не успевают
заживать; да, жизнь бывает на вкус стрихнин - так ведь всё-таки не убивает; ну, давай - полной грудью сейчас вздохни, воздух мартовский согревает.
Да, эта девочка въелась под кожу так, что не выйдет без ампутаций, но ведь стих подойдет тебе вместо жгута, нужно просто сейчас собраться - и отсечь всё лишнее, лишь тогда с этой хворью получится разобраться.

Да, конечно, бывает страшно, ну а кому
не бывает - таких давно уже не встречалось;
если жить столько времени одному -
то любое сердце давно б скончалось;
но любовь, малыш, это всё-таки не хомут,
как бы она, ладони свивая в жгут,
у тебя на шее тоненькой не качалась.

Ну, иди вперёд, нападай весной - и не важно какое здесь время года; будь мужчиной, пожалуйста, и не ной - накрывает девятым валом, шальной волной, тонет мир под крышкою небосвода, после каждой любви - ты как будто Ной, ты выходишь на берег, весь мир - иной: пустота, тишина, свобода.
После каждой любви наступает страх - всё, приплыли, кому ты нужен? Детка, слушай, какой тут крах?! Океан отступит, оставив лужи, из ковчега сердца на всех парах жизнь вываливает наружу -
заново изобретает велосипед, обживает пространство и строит планы; да, за этим приходит время для бед - да, твои возвратятся раны, просто с ними придёт и черёд побед - будут новые люди, слова и страны:

Боль - лучший признак того, что жив,
так что радуйся - ты нынче живее многих,
просто выспись - и отправляйся новые рубежи
покорять, а когда на твой дороге
вдруг покажется пропасть, и задрожит
всё нутро, заходясь в тревоге -
притаись тихонечко на межи,
вспоминая простые строки:
"Тот, кто служит ловцом во ржи -
никогда не окажется одиноким".

Алекс Микеров

За спором — спор.
За ссорой — снова ссора.
Не сосчитать «атак» и «контратак»...
Тогда любовь пошла парламентером —
Над нею белый заметался флаг.

Полотнище, конечно, не защита.
Но шла Любовь, не опуская глаз,
И, безоружная, была добита...

Зато из праха гордость поднялась.


Юлия Друнина

Давай загадаем желание сбыться, встретиться, где-то столкнуться лбами, в списке попасть на одну страницу, к одной иконе прильнуть губами, давай почувствуем это «вместе», нутром, молекулой миокарда, давай случайно — в пролетах
лестниц, на полке старенького плацкарта, на фотокарточке летних улиц из «полароида» иностранца; давай загадаем, чтоб нас вернули — и наконец-то начнем сбываться!

Кот Басё

А давай-ка я сделаю текст, а ты сделаешь вид,
Что к тебе этот текст не имеет уже отношенья.
Просто каждый, коснувшийся высоковольтной любви,
Как умеет - прости - избавляется от напряженья.

Кот Басё

ты меня ни капельки, конечно,
и в лицо об этом, не скрывая..
я хотел бы выйти на конечной,
но, похоже, это кольцевая.

Константин Потапов