и сказали ему

И сказали ему: живи да на мир глазей. Не грусти ни о чем, не мямли, не ротозей. Дом построишь себе, детишек родишь ораву. А ему ни детей не хочется, ни друзей. Он обрюзг и устал, голова его – дом-музей, дом печальных музей, проживающих здесь по праву.

Он шагает по дому, воздух его тягуч. Он шагает по полу, вязкому, как сургуч. Мимо книг не о нем, мимо стендов, покрытых пылью. Мимо зыбких фигур чужих для него людей, мимо тех, для кого – притворщик и лицедей – он играет себя и прячет за спину крылья.

И тогда он берет бумагу и карандаш и рисует себе траншею окоп блиндаж – и себя в блиндаже, глядящим на карту боя. Но вокруг никого, враги не чеканят шаг, только мертвая тишина шелестит в ушах, только небо вверху – далекое, голубое.

Вот туда бы ему, в пустую голубизну, в безразличную и безоблачную весну, только путь в небеса подобным ему заказан. Потому что какие крылья тебе, скажи, если здесь у тебя окопы и блиндажи, если это твой дом и здесь навсегда твой разум.

Потому что когда твой разум пленен весной, и когда нестерпимо чувство, что ты – иной, и когда тишина подкрадывается липко, ты готов оставаться здесь для нее одной и опять и опять крылья складывать за спиной – ради капли тепла, ради тихой ее улыбки.

Павел Шульга

*******

А она улыбнётся молча...

…А она улыбнётся молча ему в ответ, потому что спокоен дом и готов обед, потому что в его глазах сумасшедше тонет. Раз дорога судьбы впитала небесный свет, и сложились в пасьянсе дама, король, валет, - это значит, что мир живёт у него в ладонях.

Он не знает о том - он просто привык играть (все мужчины как дети!) – мыслей слепая рать марширует опять и опять по чужим дорогам. И любой бы устал придумывать до утра - как создать все эти завтра-сейчас-вчера, - для него одного это всё-таки слишком много.

Он смешает белила, охру, возьмет золу, и напишет, как дождь прижимался щекой к стеклу, как подснежник раскрыл глаза для весенней сказки. Золотистый закат расстелется на полу - и она подойдет тихонько к его столу, для того, чтобы вымыть кисти и спрятать краски.

И когда он уснёт, раскинувшись на тахте – дорисует цветы, висящие в пустоте, исправляя разрывы мин подле поля боя. Усмехнётся слегка - нет, пожалуй, не так, не те! - и заменит палитру, чтоб высветлить на холсте пару росчерков чаек над белым огнем прибоя.

А потом он проснётся, почувствовав - все не так. И ожившее небо поднимет рассветный стяг. Он расправит крыла и поднимется к небосводу – и она, ощутив, что тоже немного маг, тоже крылья раскроет, и, делая первый взмах, полетит вслед за ним - на неслышимый зов свободы...

Алина Марк

Кафельный пол, на стенах трещины,
водопроводная грязь.
Я бы любил тебя, даже если бы
ты
не родилась.

Даже если бы
ты появилась на свет
мужчиной,
чудовищем,
дьяволом,
деревом,
птицей,
одной из комет,
стрелой,
отчаяньем,
яростью,
стихией, что прячет в недрах Земля -
я бы любил тебя.

Даже если бы
ты не была
моей,
а была
подневольной,
чьей-то женой,
подарившей ему дочерей,
сыновей.
Обезумевшей,
слабой,
смертельно больной,
собиравшей в ладони искры огня -
я бы любил тебя.

Даже если бы ты создана,
ветром,
пеплом,
порохом,
бурей в пустыне,
островом,
океаном,
планетой,
городом,
той, никогда не любившей меня -
я бы любил тебя.

Кафельный пол, на стенах трещины,
тусклый, мигающий свет.

Я буду любить тебя, даже если

даже если
тебя
нет.

Джио Россо

есть всякое на свете, друг горацио,
звезда падает, будто с платья брошка,
взгляни же.

тебе незачем бывать во франции,
в твоей руке - её ладошка,
ты уже в париже.


Евгений Соя

утро недалеко. все относительно
переплывем эту ночь. держи весла.
ты удивительна
и ты замерзла.

не дай ничего забыть, боже.
как сердце стучит, будто взрывает петарды.
ведь нет ничего дороже,
чем память - пусть ее и не примут в ломбарды

и звезды смотрят на нас пристально, как свидетели-понятые,
и море сверкает, будто по нему пробежались святые.


Евгений Соя

Ты только представь — вот тебе ещё нет и пяти. Тебя
кормят кашей и дарят цветные совочки, с соседской девчонкой играете
в матери-дочки, и незачем, некуда, кроме как к маме, идти. Живут очень
долго и счастливо в сказке-стране: принцесса и нищий, сиротка и принц,
Зита с Гитой. Так сказки гласят, а ты веришь, и с кукольной свитой
мечтаешь о собственном «долго и счастливо» дне. Ты только представь, в это время в тени облаков премудрые старцы отчаянно спорят о вечном. И видит
один тебя в платье до пят подвенечном с мальчишкой, решающим споры
путём кулаков. Качает второй запыленно-седой головой, и третий
с четвертым нахмурили пышные брови, а ты запинаешься в этот момент
в полуслове, задиристый мальчик тот падает на мостовой.

Ты только представь — вот тебе двадцать пять/двадцать шесть. Ты много
работаешь, год как одна поселилась, в машине твоей полный привод,
внушительный клиренс, и ты ненавидишь всем сердцем обманы и лесть.
Задиристый мальчик тот носит рубашки/пиджак, он стал потрясающе хватким
и мудрым юристом. Он отпуск, как ты, проводил на курорте скалистом:
Ремарк, штиль на море и белый под солнцем лежак. Он так же, как ты, чтит
родителей, пьёт слабый чай, как ты много шутит, умеет предельно быть
честным. Вот только едва ли бывает пустым свято место, и на перекрестках
всегда между вами трамвай, вы ходите в те же спортзал, супермаркеты,
банк с разрывом в минуту-другую. Достаточно, чтобы не встретиться с ним
НИ-КОГ-ДА. Таят мерно сугробы. И что-то назад не торопится твой
бумеранг. Он пробует жить с молодыми/постарше — никак на место
не встанет в груди замороченный пазл. И ты удаляешь мужчин номера раз
за разом. Не то. Не твоё. Не любовь, а сплошной кавардак.

Премудрые старцы кивают в тени облаков. Так надо, так правильно, так
будет лучше обоим. Ты только представь, ливень в город врывается роем,
и тучи темнее подвалов всех и чердаков. И старцы не видят, что снизу.
Грохочет гроза. Под синим зонтом ты по лужам бежишь к магазину,
врезаешься в чью-то широкую сильную спину, и первый раз в жизни
встречаешь Его глаза…

Леша Самолетова

Все должно было быть не так. Без противного шума в рациях, И совсем в других декорациях, Где я прячусь в твоих волосах, И тебе дарю чудеса. Где храню я в шкатулке запахи, Где я с радостью делаю завтраки, И губами ловлю висок, И прощаю тебя за все. Где ты знаешь, что точно приеду я, Где мы спим на заднем под пледами, И неважно сколько монет, Но предела нежности нет. Где мы любим скорость и сладкое, И совсем не боимся быть слабыми, И забыли про злость и месть. Просто мы друг у друга есть… А на деле – ни слов, ни праздников, Дырка в сердце размером с Азию, Сто бессонных ночей с сигаретами, Письма глупые и безответные. Тихо, холодно, белый флаг. Все должно было быть не так.

Она лет на двадцать его моложе,
у нее такая нежная кожа,
ее мучают страхи, сушняк, головные боли,
она предрасположена к алкоголю,
он встает, ежась от холода, проходит в кухню,возвращается, приносит ей воды,
она пьет, стуча зубами о край стакана,
в окне зима, из облачного кармана
выглядывает одинокий лучик звезды.
Ее уже показывают по второму каналу,
ей звонят какие-то незнакомые люди,
она плачет, говорит, что больше не будет...
Он думает, - боже мой, если я умру
первым, на кого я ее покину,
кто ей сварит кофе, укроет спину,
она засыпает только к утру.
Здесь у нас если и можно выжить, то лишь вдвоем,
взявшись за руки, глядя в черный дверной проем,
в пламенеющий окоем...
Он думает - надо бы позвонить одному своему другу,
поговорить насчет нее. Она во сне
плывет по зеленому лугу...
Он, наверное, выживет, потому что нужен,
ибо все мы от тех зависим, которым служим,
она — потому что его сильней.
Что ей земная слава, ледяная эта дева,
если ей надо удержать его на краю распада,
ибо если бы она не маялась, не плакала, не опять за свое,
не ходила налево,
он бы глядел во мрак и не отводил взгляда



Мария Галина

говорить положено про мосты,
если он к тебе, например, остыл.
говорить про время, что лечит всё,
про другого/нового, кто спасёт,
и про боль, с которой "скажи, как жить?",
и про реку слёз, и про море лжи...

говорить-то хочется, что не жаль...
мол, стою я гордо, в руках - кинжал,
подо мной - гора, надо мною - Бог,
всё вокруг - лилово и голубо!
под горой, как сонмы слепых котят
копошатся те, что со мной хотят...
что хотят до дрожи, до немоты...
я нужна им всем... мне не нужен ты!..

но мосты горят и шумят моря,
с "тазепамом" время стоит в дверях,
боль болит... и мчится через леса
тот, кому придется меня спасать...
и слеза бежит, и река течёт...
- как ты там, любимый?
- да так, ничё...

не беда, казалось бы... ерунда...
а нельзя от этого никуда...

Катя Волкова

Подари мне любовь - остального полны закрома.
Остальное выходит из моды, становится жалким, никчёмным.
А любовь - это больше, чем просто курортный роман,
Это больше, чем страсть соблазнять симпатичных девчонок.
Понимаю, что есть вероятность остаться ни с чем,
Лучше - новый мобильный, красивая сумочка, бусы.
В общем, что-то из модных и всеми желанных вещей,
Но увы, у меня на подарки такие нелепые вкусы...

Сола Монова

В одой песочнице, коих много, числа которым повсюду несть,
Какой-то прихоти ради бога, судьба свела их, зачем бог весть.
В отдельной карликовой пустыне, имевшей место в любом дворе,
Скучали рядом они отныне и ковырялись в земной коре.

И вот однажды, а если точно – цвела черемуха, был четверг,
Он поднял взор, и в часах песочных застрял комочек, и мир померк.
И вдруг увидев в ней свет, прекрасней какого и не встречал досель,
Он тихо выдохнул перед казнью и сел в бесплатную карусель.

Она ломала его машинки. Он и не думал роптать в ответ.
В ее глазах голубели льдинки – он улыбался и видел свет.
Она втыкала в него шурупы, булавки, шпильки и каблучки,
Но у него лишь дрожали губы, и расширялись слегка зрачки.

Потом песочница стала мелкой, открылись новые рубежи,
Она швыряла в него тарелки, и научилась метать ножи.
Он подарил ей букет кораллов, она украла его кларнет.
Она язвила, вонзая жало - он улыбался и видел свет.

Она царапала и кромсала его прилюдно и тет-а-тет.
Он улыбался. Довольно вяло, но улыбался – и видел свет.
терпкий мед из цветов полыни вкушал, что чертополох – осел,
Н из упрямства, не из гордыни: а просто хочется – вот и все.

И он цеплялся, как мог, конечно, за все, дарованное ослу,
Уменье видеть не то, что внешне, уменье слышать не то, что вслух.
Но пламя жгло, становясь бледнее и безотраднее каждый час,
И он шел, не простившись с нею. Песок просыпался. Свет погас.

И воплям разума не внимая, что дело было отнюдь не в ней,
А лишь черемухе, или в мае, иль в чем еще – божеству видней,
Он опустился на дно морское, во мглу, не снившуюся Кусто…

Зато он видел ее такою, какой не видел ее никто.

Дмитрий Якимов

Вони навіть можуть жити в різних містах,
і в своїх розмовах не торкатися головного,
але ті слова, які він їй пише в листах,
вона читає так, ніби їх не було до нього.
І коли вона не отримує від нього листів,
і починає нити і рахувати втрати,
вона ненавидить все, що він їй говорив,
себто, ненавидить взагалі усе, що може згадати.
І коли він відкриває світ, ніби верстак,
пристосовуючи його до любові своєї,
все, що він робить, він робить щоразу так,
аби вона розуміла, що він це робить для неї.
Тому що для нього найгіршим з усіх терзань,
миттю, коли починались усі його біди,
завжди було проводжати її на нічний вокзал,
до останнього сподіваючись, що вона не поїде.
І тому він хоче просто бути з нею цієї зими,
класти їй на подушку зібрані метеорити,
і спати з нею так, як пси сплять із дітьми –
щоби зігріти і щоби не розбудити.
І він говорить – хай буде так, хай буде без таємниць.
Хай буде так, - погоджується вона, рахуючи заметілі.
Мова їм птрібна лише для того, аби не наговорити дурниць.
Весело працює волинка серця в гарячому тілі.

Сергій Жадан

Ей 20. Но героем снов
Еще никто не стал.
И выше снежных облаков
Заветный идеал.

Ей 23. Тот – недалек,
А этот – слишком мал.
Шестой был, вроде, нормалёк,
Но нужен идеал.

Ей 27. И в облаках
Летать иссяк запал.
Но все же, ищет мужика
«Почти как идеал».

Мне 30. Опыт и накал.
Рука моя крепка.

Я подгоню под идеал

Любого мужика.

Лисёнкова

Ой, кого это осенним
Ветром занесло?
Сколько важных объяснений,
Сколько нужных слов!

Сколько зим, мой славный рыцарь,
Сколько долгих лет.
Вот винишко [из столицы!],
Астровый букет.

Как тут бабе не влюбиться
[Боже, помоги!] —
Очень щедр мой славный рыцарь,
Латы из фольги.

Даже в путанных рассказах
Суть не поменять:
Было много всяких разных,
Но любил — меня!

Разлучила доля злая,
Вот какой гамбит!

Я смотрю и понимаю:

От души п%здит!

Лисёнкова

Близость это совсем не про "М" и "Ж",
Не про вино, свечи и неглиже.
Это созвучие северных звезд в ковше.
Это - в тебя стреляют, а я мишень.

Близость - это не только про "я и ты".
Это наполненность в рокоте пустоты.
Это призыв океана луне над ним.
Это - контакт между нами неразделим,

Точно стальными тросами перевит.
Это - твоя рана во мне болит.
Это - в беде, в боли, в бреду, в аду
Чувствую, что зовешь меня - и иду.

Оксана Горошкина

Г​осподи, сделай так, чтобы она не снилась,

не брала за руку, не проводила пальцем по коже,

обрати меня в четвероокий, в четверорукий стилус,

только освободи, только не приводи ее больше, боже,

солнце остановилось где-то меж двух америк,

зябко расколотому надвое небосводу,

рыбы в рыбьей тоске выбрасываются на берег,

человек в человечьей медленно погружается в воду...



С.Шестаков

Ходит небо в замшевых сапогах –

Месит луж беззвёздное молоко.

Мы печаль оставили впопыхах.

Попыхи теперь уже далеко.



Корчат рожи рыжие фонари,

Крутят клёны пальцами у висков.

Говори мне глупости, говори –

На любые глупости я готов.



Если место прошлого – антресоль,

Значит, вместо будущего – тоска.

Мы прогоним дрёму, как страшный сон,

К облакам, похожим на облака.



И бутылке красного пустим кровь,

Наугад подставив любой стакан.

Так порою хочется пустяков,

Чтоб не волноваться по пустякам



И сидеть в уютности до зари,

Наперёд загадывать временя.

Говори мне глупости, говори –

Ты такая умница у меня!

Майк Зиновкин

Они так и не повстречались ни там, и ни здесь,
И не целовались у входа в знакомый подъезд,
И не танцевали в том клубе под старый медляк,
И «только для них» не крутилась планета Земля.
И не было плюшевых мишек и красных цветов,
Воздушных шаров, ресторанов, такси и тортов,
Как не было поздних звонков и биенья в груди.
Нет, всё это было, но только с другими людьми.
* *
А им не предписано свыше и не суждено
Хотя б попытаться решить этот сложный бином,
Суметь изменить свой заложенный кем-то маршрут —
Они разминулись буквально на пару минут.
И чайный сервиз из фарфора, как видите, жив.
И не было ссор, и взаимных упрёков, и лжи,
Его неуклюжих попыток загладить вину,
Её горьких слов, что былого уже не вернуть.
* *
Как не было мыслей о браке на первых порах.
Нет, всё это было, но лишь в параллельных мирах,
В каких-то иных измереньях, эпохах. А им Судьбой уготовано жить, посвящая другим
Себя, удивляясь событиям красочных снов,
В которых он ей предложение сделать готов,
В которых она примеряет на палец кольцо.
* *
А впрочем, что в мире реально, в конце-то концов?

Майк Зиновкин

Я вчера говорил с дождем.
Я сказал ему просто — лей.
Дождь разулся, зашел в дом,
и налил мне стакан — пей.

Я сказал — между нами мрак.
Льется с крыши в наш дом вода.
Дождь ответил, что я дурак.
Я кивнул,- что, наверно, да.

— Что ты сделал? — толкнул он в бок.
— Я ушел, и сейчас сидим.
Я любить, как она, не смог.
И остался опять один…

У нее по любви — гром.
У нее под ребром — Бог.
Я ее опалил костром,
а от страха тушить не мог…

Ее силы — на нас двоих.
Я - дитя рядом с ней и трус.
Обещал ей кораллы с риф. -
поздно понял: нырять боюсь…

Мне огонь ее пальцы жег.
Я ее на руках носил.
Обещал ей звезду у ног.
А любить — не хватило сил…

Алена Васильченко

Ты знаешь, с наступленьем темноты

пытаюсь я прикидывать на глаз,

отсчитывая горе от версты,

пространство, разделяющее нас.



И цифры как-то сходятся в слова,

откуда приближаются к тебе

смятенье, исходящее от А,

надежда, исходящая от Б.



Два путника, зажав по фонарю,

одновременно движутся во тьме,

разлуку умножая на зарю,

рассчитывая встретиться в уме.



Иосиф Бродский

Все влюбленные склонны к побегу
по ковровой дорожке, по снегу,
по камням, по волнам, по шоссе,
на такси, на одном колесе,
босиком, в кандалах, в башмаках,
с красной розою в слабых руках.

Булат Окуджава